– Да уж нет! Благодарствую!
– А че бы не выпить, – тут же оскалился щербатый. – Водка – она водка и есть. К тому же, если он сам ее пить собирается, значит, не отравит!
Парни за столом снова заржали.
– А ну цыц, сопляки. Думаете, что я стану пить с ментом?
– Не хочешь пить с ментом, не пей, а кстати… – Зверев резко сменил тему и указал на зарубцевавшиеся культи, – дюже мне любопытно узнать, где ты персты потерял? Может, в лагере отморозил, я угадал?
Беспалый сверкнул глазами.
– Не угадал, начальник. Пальцы мне осколком оторвало. Иди-ка ты отсель подобру-поздорову и водку свою прихвати.
Зверев, который явно не спешил уходить, ухмыльнулся.
– А ты никак воевал?
– Штрафная рота, Южный фронт, потом искупил вину и в пехоте ножками почти до самого Берлина дошел, – процедил сквозь зубы Алмаз и потер небритый подбородок.
– Вместе, выходит, топали. И я на Южном воевал, вот только до Берлина малость не дошел, ранили меня.
Беспалый сжал пальцами горло, его глаза подернулись влагой, но он тут же собрался.
– Хочешь сказать, что мы с тобой однополчане? Знаю я вас, мусоров! Вы соврете и глазом не моргнете…
Глаза Зверева сверкнули огнем, его щека дернулась, и он произнес:
– Не надо так говорить, Алмаз! Такими вещами не шутят.
– Ладно-ладно, верю тебе. По глазам вижу, что не врешь.
Зверев умерил пыл и указал на бутылку.
– Ну что ж, раз такое дело, если не хочешь с ментом пить, выпей со мной, как с тем, кто с тобой в одних окопах кровь проливал.
Алмаз оглядел своих подопечных, те тут же оживились.
– Что тут сказать, так можно! – он махнул рукой и кивнул щербатому. – Славка, а ну дуй за стаканами.
Парень тут же сорвался с места и бросился в подъезд.
Когда парень притащил в обеих руках стаканы, Алмаз сорвал зубами с принесенной Зверевым бутылки сургучную пробку и ловкими движениями переместил ее содержимое в граненую тару так, что в каждом стакане оказалось примерно по полтора «пальца». Зверев, увидев, с какой ювелирной точностью местный авторитет распределил водку, беззвучно рассмеялся:
– Так вот почему тебя Алмазом зовут?
– Правильно понял, – ответил беспалый. – Потому что глаз у меня «алмаз». Ой ли! А ну, стоять, босота! Эт че же ты меня перед сослуживцем позоришь! А ну-ка, разбирай стаканы́!
Все, включая Зверева, разобрали стаканы, на столе остался один – нетронутый. Алмаз отвесил щербатому увесистого «леща».
– Да ты че!!! – заскулил тот.
– Сколько нас здесь, дубина?
Щербатый быстро глазами пересчитал присутствующих:
– Восемь. Включая этого… – парень кивнул на Зверева.
– А ты сколько стаканов принес?
Щербатый пересчитал стаканы, и его лицо враз стало похоже на высушенный урюк.
– Девять.
Беспалый вырвал из рук парня стакан и поставил его на стол.
– Раз ты такой тупой, лишаю тебя твоей «пайки»! А ты, – Алмаз повернулся к Звереву, – пей свою и ту, что лишняя! Не хватало еще, чтобы менты меня обвинили в том, что я «правды» не знаю!
– Да ладно вам… – попробовал возразить Зверев.
– Пей, кому говорят! – хрипло проговорил авторитет.
Зверев слил содержимое всех трех стаканов в один.
– Ну, добро, а за что же мы выпьем?
– А ты бы за что хотел?
– Ты тут только что про правду говорил, так давай за нее и выпьем.
– За правду? – Алмаз замешкался. – А за какую правду ты выпить хочешь? У каждого ведь она своя – правда-то.
– Да вот недавно вел я разговор о правде с одним пареньком из вашего района…
– Ты о ком?
– О Мишке Шамане!
Парни тут же снова оживились.
– Так ты что же, Мишку нашего знаешь? – уточнил Алмаз.
– Еще как знаю!
– И о какой же такой правде ты с Мишкой говорил?
– Знаешь же ты поди, что Шамана вашего на днях за убийство взяли?
– Знаю.
– Говорил я с ним про это, а он меня уверял, что не виноват…
– И что?
– Так вот ответил я ему на это, если правду он мне сказал, то сделаю я так, чтобы он в кратчайший срок на свободу вышел. А ежели соврал… – Зверев оглядел собеседников. – То сядет он на долгий срок, как пить дать. Еще сказал я Мишке, что если он не виноват, то настоящего убийцу я обязательно найду. Сказал я это, и в этом моя правда. Вот, а теперь выпить я с вами хочу за то, чтобы Шаманова правда с моей не разнилась и чтобы Мишка ваш из клетки в ближайшие дни голубком вылетел на волю.
Зверев залпом выпил выделенную ему тройную «пайку» и смачно утер губы.
Они прошли метров сто вдоль овражка, перешли через очередной мосток. Затем щербатый повел Зверева мимо каких-то сараев, погребов, возле которых суетились местные. Потом они остановились возле крайнего погреба, где на бревнах возле мусорной кучи сидели трое синюшных мужиков и «соображали на троих». Щербатый пригнулся к одному из сидевших, что-то шепнул ему на ухо, мужичонка указал на заросли кустов. После этого они пошли в указанном направлении, пробрались через заросли, и их взорам открылся пустырь.
Чуть поодаль, посреди открывшегося пространства, были установлены двое самодельных ворот, обтянутых сеткой. На этом подобии футбольного поля десяток мальчишек возраста от семи до шестнадцати лет гоняли потрепанный, в нескольких местах заштопанный холщовыми нитками мяч. Щербатый подошел ближе, сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул. Пацаны прервали игру, щербатый поманил пальцем самого рослого из футболистов. Паренек что-то сказал своим и подбежал к ожидающим их визитерам.
Пожав щербатому руку, вопрошающе посмотрел на Зверева.
– Здорово, Оса, нас Алмаз прислал. Велел этого фраера с тобой свести, – сказал пареньку щербатый. – Дело у него к тебе!
– Что за фрукт? – поинтересовался Оса и сунул руки в карманы.
– Он, если что, мент!
– Ого! И на кой ляд мне с ментом бакланить? – фыркнул пацан.
– А на тот, что так Алмаз решил.
– Ну раз такое дело… Здрасьте, гражданин начальник! Чем, как говорится, могу?
Зверев подавил улыбку и спросил пацана:
– Я вообще-то не то чтобы от Алмаза… я скорее от Шамана пришел.
Паренек тут же выпрямился и вынул руки из карманов.
– Если от Шамана, то… Короче говори, что надо, гражданин начальник? За Шамана и я, и все мои завсегда горой.
Зверев снова подавил усмешку и с серьезным видом спросил:
– Это ведь ты первым Шаману сказал, что вляпался он по самое не хочу?
– Ну я.
– А как так получилось? Откуда ты чего узнал?
– Про убийство смоленского футболиста?
– Про него, про него.
Оса еще раз глянул на щербатого, тот кивнул, прикрыв веки.
– Я в тот вечер на дереве сидел, смекаешь, дядя?
– Ну так чего ж тут не смекать?
– Там у меня в Летнем саду свое местечко, самое козы́рное. С моего места все, или почти все, вокруг видать: и танцплощадку, и озеро, и «Колизей».
– Что за «Колизей»?
Паренек фыркнул:
– Ты че, дядя, не знаешь, что такое Колизей?
– Что такое Колизей, я знаю. Только настоящий Колизей в Древнем Риме находится, в нем в свое время гладиаторы бились.
– Во‐во… так оно и есть! Гладиаторов у нас, конечно, не водится, а вот бои случаются регулярно. Наши, бывает, конечно, и на самой площадке дерутся, но это обычно сразу же плохо кончается. Менты, чуть че, тут как тут. Поэтому те, кто посерьезней, прежде чем кулаками махать, в «Колизей» идут. «Колизеем» мы полянку за танцплощадкой называем. Там обычно все бои и проходят…
– Что за бои?
– Драки.
– Выходит, что именно в день убийства ваш Шаман со смоленским бился именно в «Колизее»?
– Точно.
– Сначала Шаман со смоленским, потом к ним все остальные присоединились?
– Так и есть.
– И ты на это с дерева смотрел?
Мальчишка сплюнул, сунул руку в карман, достал пачку «Казбека» и закурил. Зверев покачал головой, но строить из себя правильного дядьку не стал. Оса продолжал:
– Все видел, все наблюдал, хотел, конечно, поучаствовать, но не мог…
– Это почему?
– Нам, молодым, в мужскую драку лезть нельзя. Такие тут правила. Это Алмаз так решил, а Алмаз у нас в авторитете.
Зверев в знак одобрения кивнул.
– Правильно Алмаз решил, но сейчас не об этом. Так расскажешь, что ты в тот день видел?
– Расскажу, раз Алмаз велел. Да и для Шамана я завсегда рад расстараться. Случилось все из-за Олеськи. Шаман наш, хоть и что надо парняга, а бабы и не таким еще жизни ломали, вот так и тут. Сохнет Шаман по Олеське, а она тому и рада. Впрочем, это их дела, а я вроде бы как мал еще в такие дела лезть. Короче, драка началась сначала между тем вихрастым и Шаманом, а потом такое началось… Второй Сталинград. Месиво настоящее, чего и говорить. Потом менты появились, и весь народец тут же по щелям забился. В шесть секунд все испарились, как и не было никого. Ваши, стало быть, явились, а тут пустота. И вот тут-то один из ваших кричит: «Тут парня зарезали…»
– Где труп лежал? Ты его видел?
Оса хитро прищурился и помотал головой.
– Говорил я тебе, начальник, что место мое самое козырное?
– Говорил.
– А еще говорил, что с него почти все видно…
– Говорил, только не пойму, к чему ты клонишь.
– Многое с моего места видно, да не все.
– И что?
– А то, что есть место, которое с моего места не видно совсем. Это возле беседки, у кустов орешника.
– Так.
– Так вот тело этого Зацепина именно у беседки лежало. Когда ваши его нашли, когда нож возле мертвяка обнаружили, я уже с дерева слез и к беседке подобрался. Глаз у меня наметанный, а зрение, как у кошки. Наши говорят, что я и в темноте, как сова, все вижу. Короче, увидел я нож, который ваши на месте преступления нашли, и узнал его. Точно такой же у Шамана был… – Оса бросил окурок и вдавил его в землю носком ботинка.
– Ну да. Его Шаману тренер подарил. Дальше-то что?
– Побежал я к Шаману, все рассказал ему, а он дернулся так, стал по комнате рыскать. Я в это время у двери стоял. Он сумку свою вытряхнул, вещи перерыл и выругался. А потом и говорит мне, чтобы я домой шел. Я побрыкался малость, а потом ушел, как было велено.