Рассматривая приведенные нормы, носящие отчетливо выраженный нравственный характер, нужно отметить, что по четкому смыслу закона они подлежат применению лишь при выполнении тех следственных действий, производство которых они регулируют. Однако следственная практика свидетельствует о необходимости руководствоваться изложенными правилами при производстве всех следственных действий. Например, обстоятельства частной жизни, в частности интимного характера могут быть разглашены не только при производстве обыска, но и при выемке и при допросе, осмотре места происшествия, проверке показаний на месте и т. д.
Ранее И. Е. Быховский и Н. А. Захарченко предлагали повысить регулятивное свойство нравственных запретов и распространить их на все следственные действия: «При производстве следственных действий не допускается унижения достоинства и чести участвующих в нем лиц, не должно создаваться опасности для их здоровья. Нельзя производить действия, нарушающие общественную безопасность и нормы нравственности, а также действия, которые могут нанести существенный ущерб государственному, общественному имуществу и личному имуществу граждан. Следователь обязан принимать меры к тому, чтобы при производстве следственных действий не оглашались обстоятельства интимной жизни. Если производство следственного действия сопровождается обнажением лица, то при этом должны присутствовать понятые того же пола. Следователь не может присутствовать при следственных действиях, связанных с обнажением лица другого пола. Не допускается производство следственных действий в ночное время, кроме случаев, не терпящих отлагательств. Запрещается домогаться показаний обвиняемого или иных лиц путем насилия, угроз, издевательства над личностью допрашиваемого или иных незаконных мер»[275]. В целом не расходясь с мнением данных авторов, Д. П. Котов дополняет: «Все следственные действия и тактические приемы уголовного судопроизводства с нравственной точки зрения удовлетворяют следующим требованиям: строжайшему соблюдению буквы и духа уголовно-процессуального закона; требований культуры судопроизводства; объективности; принципиальности; отсутствие тенденциозности, предвзятости, недоверия, подозрительности, обвинительного уклона и т. д.»[276].
Возникает пожелание целесообразности включения в проект Уголовно-процессуального кодекса России единой нормы об уважении чести и достоинства личности и охране тайн частной жизни граждан при производстве по уголовному делу, место которой должно быть в Общей части Кодекса вместе с законоположениями, формулирующими принципы уголовного процесса, поскольку очевидна тесная связь подобной нормы с презумпцией невиновности, законностью, правом на защиту и т. п.[277]
В рамках проводимой судебной реформы были подготовлены проекты нового Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, в которых в числе основных принципов уголовного судопроизводства указывается положение, закрепляющее право на уважение нравственных ценностей личности. В одном из них данный принцип назван «Уважение чести и достоинства личности» (ст. 10)[278], в другом – «Уважение достоинства личности» (ст. 10)[279], в третьем – «Уважение прав, свобод и достоинства личности» (ст. 18)[280]. Наиболее соответствующим гуманистическому развитию уголовного судопроизводства представляется название «Уважение чести и достоинства», поскольку осуществление процессуальных действий должно не допускать не только унижение достоинства, но и умаление чести.
Именно в такой редакции можно прочитать название ст. 9 УПК Российской Федерации – «Уважение чести и достоинства личности». Согласно ее содержания, в ходе уголовного судопроизводства запрещаются осуществление действий и принятие решений, унижающих честь участника уголовного судопроизводства, а также обращение, унижающее его человеческое достоинство либо создающее опасность для его жизни и здоровья. Никто из участников уголовного судопроизводства не может подвергаться насилию, пыткам, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению.
Принятие обозначенной общей нормы позволило целенаправленно ориентировать следователя, дознавателя, прокурора и судью на определенное поведение, а законодателя – на необходимость установления конкретных специальных гарантий соблюдения этой нормы при производстве отдельных следственных действий. Это придало бы более отчетливый нравственный оттенок нормам уголовно-процессуального закона.
В обоснование принятия и закрепления в статьях Уголовно-процессуального кодекса данной нормы можно привести уроки нашей истории. Характеризуя порядок и образ действий полиции по производству дознания, И. Я. Фойницкий писал, что закон избегает регламентировать его с точностью «для того именно, чтобы не стеснить полицию в этой деятельности, по существу своему требующей быстроты и целесообразности соответственно с видоизменяющимися обстоятельствами»[281]. Полиция широко пользовалась отсутствием правил, стесняющих ее деятельность при производстве дознания, и нередко злоупотребляла предоставленной ей свободой. Так, товарищ прокурора Казанского окружного суда С. А. Гисси свидетельствовал: «Из дел, проходивших через наши руки, а главным образом из частных сведений, нам хорошо известно, к каким хитростям и уловкам прибегают разные полицейские власти, желая добиться во что бы то ни стало сознание обвиняемого: уговоры, угрозы, обещания прощения, подслушивание разговоров подозреваемого с подосланными к нему людьми, а иногда и более неблаговидные меры пускают в ход, чтобы добиться этой цели…»[282]. Современное предварительное расследование еще не полностью избавилось от названных и иных пороков. Об этом ярко свидетельствуют публикации, например, такого рода: «Игорь К., придя домой, обнаружил труп своего брата, о чем сразу сообщил в 137-е отделение милиции. Сотрудники милиции задержали Игоря К., его друзей и мать, доставив последнюю в ночной сорочке в отделение. Целые сутки дознаватели и следователи тщательно раскрывали преступление. Задержанным не давали ни пить, ни есть, ни спать и постоянно били. Одному “свидетелю” повредили барабанную перепонку, другому разбили голову, третьему отбили почки и т. д.»[283]. В связи с этим необходима детальная регламентация нравственных основ производства отдельных следственных действий.
Весьма положительным моментом УПК Российской Федерации является выделение отдельной статьи (164) – «Общие правила производства следственных действий». В содержание данной статьи входят нормы, не допускающие производство следственного действия в ночное время (ч. 3 ст. 164), запрещающие при производстве следственных действий применение насилия, угроз и иных незаконных мер, а равно создание опасности для жизни и здоровья участвующих в них лиц (ч. 4 ст. 164) и др.
Итак, рассмотрев основные процессуальные вопросы, связанные с производством отдельных следственных действий, надлежит перейти к тактическим (тактико-криминалистическим) аспектам данной проблемы.
Следственная тактика носит творческий характер, как справедливо заметил А. Ф. Кони, каким бы полным ни был Уголовно-процессуальный кодекс, регулирующий порядок производства следственных действий, он «не может заключать в себе наставлений о житейских приемах этих действий»[284]. Поэтому следственная этика призвана дать практическим работникам научно обоснованные предложения, рекомендации, представляющие собой систему, построенную на базе основных принципов с учетом их тесной взаимосвязи. Правильному применению этих рекомендаций будет способствовать знание нравственно-правовых критериев уголовно-процессуальной деятельности.
Относительно тактических приемов заслуживает внимания точка зрения И. Е. Быховского, который, определяя их допустимость и правомерность, перечисляет правовые и нравственные запреты, исключающие возможность использования тактических приемов. По его мнению, тактический прием не должен:
– унижать честь и достоинство участников процесса;
– влиять на позицию невиновного, способствуя признанию им несуществующей вины;
– оправдывать само содержание преступления или преуменьшать его общественную опасность;
– способствовать оговору невиновных или обвинению виновных в большем объеме, чем это отвечает их действительной вине;
– основываться на неосведомленности обвиняемого или иных лиц в вопросах уголовного права и процесса;
– способствовать развитию у обвиняемого или иных лиц низменных побуждений и чувств, даче ими ложных показаний, совершению иных аморальных поступков;
– основываться на сообщении следователем заведомо ложных сведений;
– подрывать авторитет органов прокуратуры, МВД, суда[285].
Нравственные критерии допустимости тактических приемов доказывания неоднократно подвергались глубоким и всесторонним исследованиям[286]. Остро дискуссионным остается вопрос о допустимости так называемых «следственных хитростей», «психологических ловушек». Так, например, М. С. Строгович считает, что концепция «следственных хитростей» и «психологических ловушек» противоречит принципам и задачам уголовного судопроизводства[287]. По мнению И. Ф. Пантелеева, эти приемы противоречат общим психологическим закономерностям, не согласуются с требованием уголовно-процессуального закона и нормами нравственности[288]