На ислам распространяются те же правила игры, что и на любую другую религию. Между тем, он был и более тщательно теологически исследован после того, как Федеральное министерство образования и научных исследований Германии основало во многих немецких университетах центры исламской теологии, чтобы принять в расчет то обстоятельство, что в Германии живет по меньшей мере четыре миллиона мусульман, многие из которых являются немцами ровно в том смысле, который разделяет автор этих строк, то есть являются гражданами Германии.
Напомним себе и о следующей самоочевидной вещи: описанные права в Основном законе, основывающиеся на идее прав человека, распространяются, во‐первых, не только на Германию и, во‐вторых, не только на немцев в Германии. Человеческое достоинство французских туристов, беженцев и т. д., проживающих в Германии, надо защищать так же, как и в случае потомков Гогенцоллернов, семью, которая по достоверным сведениям уже довольно давно проживает на нынешней территории Германии, где некоторые из их предков во времена колониализма и Первой мировой войны совершали преступления против человечества.
Универсальность человеческих прав выражена в части 2 статьи 1 Основного закона следующим образом:
Исходя из этого, немецкий народ признает неприкосновенные и неотчуждаемые права человека в качестве основы всякого человеческого сообщества, мира и справедливости на земле.
Здесь, кстати, можно увидеть критерий того, при каких условиях некто является частью немецкого народа: если некто признает права человека как основу всякого человеческого сообщества и т. д. — все это включается в понятие немецкого народа. Одного этого, конечно, еще недостаточно для гражданства, которое определяется другими критериями.
Правовое государство определяет правила игры для свободы слова, гражданства и основных прав, которые могут применяться в качестве оснований для охраны конституции. Поэтому рейхсбюргеров или религиозных фундаменталистов, оспаривающих права человека, автоматически не изгоняют и не лишают гражданства, так как такие методы также были бы несовместимы с правами человека и приводили бы к диктатуре мнений[79] или ГДР 2.0, которой пугают многие популисты, но которой вовсе не существует.
Частью прав человека является то, что свободе мнений отводится пространство, настолько широкое, что можно даже выражать очевидно ложное и противоречащее Основному закону мнение, что в нашей стране с правами человека не все так гладко. Но это мнение ложно. А споры о том, является ли ислам частью Германии, бессмысленны, так как ответ на него ужасно прост; он гласит: да.
Северная Корея и нацистская машина
Некоторые возразят, что частью ценностного канона демократии является толерантность по отношению к неограниченному плюрализму мнений. В конце концов, человек имеет право выражать мнения, противоречащие Основному закону. Необходимо учитывать то обстоятельство, что существует множество ценностных систем, а с ними и ценностей. Здесь, в свою очередь, ценностный релятивизм кажется как нельзя кстати, так как он формулирует щедрый принцип толерантности, идущий настолько далеко, что он оказывается толерантен и по отношению к самой нетолерантности. Но из того, что в некоторых условиях нужно быть терпимым к выражению ложных мнений, не следует, что нужно быть терпимым и к лежащим в основании этих мнений ценностным представлениям и что, таким образом, существуют относительные ценности.
Мнениям свойственно то, что они могут быть истинными или ложными. Тот, кто придерживается мнения, что Билл Гейтс хочет насильственно вакцинировать всех людей, заблуждается. Точно так же заблуждается и тот, кто считает, что Ангела Меркель собирается устроить ГДР 2.0. Она попросту этого не хочет.
Мы терпим ложные мнения. И это в целом хорошо, так как ни один человек не придерживается только истинных мнений. Наоборот, у каждого из нас довольно много ложных мнений, так как никто не может знать все. Но из этого не следует, что мы должны терпеть все мнения. Так, при повторном рассмотрении становится ясно, что не может быть никакой веской причины быть толерантным в отношении нетолерантности. Ведь нетолерантности свойственно бороться с толерантностью. Почему же толерантность должна допускать, чтобы ее сменяла ее противоположность? Это как если бы пацифист должен был автоматически смириться с тем, что беллицист (сторонник войны) объявил войну пацифизму. Пацифист скорее имеет право применять все находящиеся в его распоряжении средства (в той мере, в которой они являются соразмерными и морально оправданными, что исключает насильственные средства), чтобы ограничить действия беллициста и в идеале полностью пресечь их. Ведь вся соль пацифизма в том, что не должно быть войн вообще, так что пацифисты не должны проявлять к беллицистам никакой толерантности.
Точно так же и в случае с нетолерантностью. Позитивный моральный характер толерантности обусловлен тем, что людям, чей образ жизни и мысли кажется чуждым и, может быть, даже отталкивающим, в определенных границах предоставляется право жить и думать так, как они считают правильным. Эти границы устанавливаются тем, что их способ жить и думать иначе не сокращает мою свободу жить и думать иначе. Морально надлежит быть терпимым к способам жизни и решениям, которые морально нейтральны. Но при этом морально неприемлемо быть терпимым к морально неприемлемым способам жизни (таким как садизм или правый терроризм).
Нетолерантности свойственно то, что она может обращаться против толерантности и пытаться уничтожить ее. Сторонники толерантности не должны этого допустить. Если те, кто живут и думают иначе, очевидно живут и думают с моральной точки зрения неправильно (подумайте, к примеру, об отрицающих Холокост баварских рейхсбюргерах, приверженцах Ку-клукс-клана, педофилах, сталинистах или каннибале из Ротенбурга[80]), то возникает моральное право ограничить их действия в той мере, в которой они нарушают пространство свободы тех, кто действует в рамках спектра легитимного разнообразия мнений.
Существуют лучшие и худшие государства, лучшие и худшие законы, лучшие и худшие формы правления. Моральная рамка, которую мы используем, сравнивая правовую систему Северной Кореи и Германии или нынешней Германии и Германской империи (которая существовала приблизительно на землях нынешней Германии), во многих случаях дает нам однозначные результаты. Никто не хотел бы переселиться из Германии в Северную Корею, чтобы предстать там перед судом. К сожалению, есть люди, которые считают, что они охотно перенеслись бы на машине времени в кайзеровскую Германию или даже в национал-социалистическую диктатуру.
Этому можно противопоставить аргумент, который представляет собой вариацию на тему знаменитых рассуждений американского политического философа Джона Ролза. Этот аргумент свидетельствует о существовании морального компаса, который мы активируем, когда принимаем морально значимые решения при ясно сформулированных условиях. Назовем этот аргумент нацистской машиной. Представим себе, что мы предоставили бы убежденному неонацисту, желающему вернуться в условия национал-социалистической диктатуры, доступ к машине времени, которая позволила бы ему отправиться назад в 1941 год, чтобы жить в тогдашнем Третьем рейхе. Наш неонацист, возможно, обрадовался бы этому и сразу же попытался залезть в машину. Конечно, у машины времени есть маленький подвох: наш неонацист отправится в прошлое, будучи не просто самим собой, но в большей степени еще и кем-то, жившим тогда в Германии. Кем он будет, он заранее не знает. То есть он может стать как Адольфом Гитлером, Эрнстом Рёмом[81], Мартином Хайдеггером, так и Анной Франк, Ханной Арендт, Примо Леви[82] или кем-то из миллионов жертв национал-социалистической диктатуры, чего он, конечно, не заметит, так как он ведь не утратит своей собственной идентичности, когда станет кем-то еще. Он может стать и бедным «арийским» немцем, когда-то напрасно погибшим на фронте во Второй мировой войне. Образ, содержавший в его глазах хорошие стороны, тем самым стремительно меркнет, если подумать, что совсем не большинство тогдашних немцев и людей, проживавших в Германии, выиграли от национал-социализма. Несмотря на свое название, НСДАП в действительности была не социалистической и уж точно не рабочей партией, во всяком случае не такой, которая заботилась о том, чтобы благосостояние рабочих в долгосрочной перспективе стало выше, чем в Веймарской республике.
Если бы неонацист получил предложение залезть в нацистскую машину на таких условиях, он бы точно дважды подумал над ним. Гораздо лучше было бы отправиться в путешествие в утопическую страну, на устройство которого можно было бы сначала повлиять самому. Так как заранее неизвестно, кем конкретно и в каком положении ты будешь, стоит спроектировать такой общественный порядок, который позволяет каждому занять хорошую позицию.
Тот, кто решается спроектировать такое общество на чертежной доске, должен действовать рационально и нейтрально. Это возможно потому, что мы, люди, способны более или менее хорошо представить себя в положении другого. По этой причине частью этического воспитания является развитие своего воображения посредством мысленных экспериментов и создания проектов идеальных государств.
Использованное здесь рассуждение Ролза известно как занавес неведения (veil of ignorance). Оно, конечно, имеет долгую предысторию в моральной философии, но особенно прославилось благодаря часто обсуждавшейся политической теории Ролза [83]. Мы можем использовать идею, плодами которой он воспользовался в политической теории, как первое приближение к основаниям этики. Ведь она дает указание на то, что можно выносить моральные суждения, выходя за рамки наших культурных и социально обусловленных перспектив.