Но из этого вовсе не следует и то, что наши фактические поступки отражают нормы. Нормы скорее вступают в игру именно тогда, когда наблюдаемое поведение людей им не соответствует, так что их никогда нельзя естественно-научно зафиксировать в достаточной степени. Нормы, которые всегда бы соблюдались, не могли бы стать предметом изучения для социальных наук — это центральная идея теории нормативности, которую, в частности, изложил известный берлинский правовед Кристоф Мёллерс [91].
Поэтому великие физики первой половины ХХ века по обе стороны конфликта в обеих мировых войнах могли создавать не существовавшее до тех пор оружие массового поражения и системы истребления людей, не будучи при этом плохими физиками. Именно потому, что они были выдающимися физиками, им удалось создать оружие массового поражения, использовавшееся для таких массовых убийств, как атомные бомбардировки Нагасаки и Хиросимы. Физики в силу своей профессии никак не учитывают морально правильное. Это не упрек, и это не значит, что физики морально хуже или лучше других людей. Это лишь показывает, что физические знания о функционировании подсистем Вселенной не ведут к моральному прогрессу человечества.
Именно в этом состоит одна из ключевых идей неокантианства, которое поэтому не замещает метафизическое, как считал Шмитт, но скорее защищает его, указывая на то, что измерение ценностей обладает иным онтологическим статусом, то есть иным уровнем бытия, чем то, что мы можем наблюдать своими пятью чувствами и в рамках научно-технических экспериментов.
Близкий Шмитту по духу Хайдеггер, как мы знаем уже несколько лет, не скупился на антисемитские конструкции, которые возлагают на самих евреев вину за их собственное уничтожение. Так, в 1942 году Хайдеггер пишет очень запутанную, но оттого не менее вопиющую заметку о событиях того времени:
Когда сущностно «еврейское» в метафизическом смысле борется против еврейского, достигается высшая точка самоуничтожения в истории; коль скоро «еврейское» повсюду полностью завладело господством, то и борьба с «еврейским», и прежде всего она, приводит к подчинению ему…[92]
«Подчинение» здесь означает следование. Хайдеггер имеет в виду, что антисемитизм — это следование правилам игры еврейства. Он утверждает в типичной для него пространной манере, что евреи уничтожают себя сами, благодаря своим математико-логическим, а равно и экономико-стратегическим способностям, разработав условия для современных систем истребления, которые затем были использованы против них, когда антисемиты, подгоняемые евреями, вошли в эпоху модерна, чтобы ее средствами осуществить Холокост.
Как и Шмитт, Хайдеггер превращает моральное добро в форму террора. То, что мы должны делать, внезапно становится тиранией. Тем самым путаются все роли. Ведь в действительности террор и тирания исходили не от неокантианской философии ценностей и уж точно не от миллионов еврейских сограждан Шмитта и Хайдеггера, которых зверским образом унижали, пытали и казнили. Напротив, за террор и тиранию были ответственны национал-социалисты. Мы ни в коем случае не должны забывать, что случилось в Третьем рейхе, так как это показало нам, что люди способны на систематически организованное радикальное зло, усиленное научно-техническим прогрессом.
Паттерн мышления, который считает ценности абсолютно произвольными и потому позволяет цинично обзывать хороших людей гутменшами, к сожалению, по-прежнему широко распространен, и неслучайно Шмитт, Ницше и Хайдеггер в наши дни используются, к примеру, Бьорном Хёке, чтобы поменять местами преступников и жертв национал-социалистического прошлого (ключевое слово: «памятник позора»[93]). Таким образом продвигаемый частями АдГ политический дискурс постепенно ведет к преуменьшению зверств Холокоста и национал-социализма посредством переворачивания ролей жертв и преступников.
Релятивизация национал-социалистических злодеяний — это также морально неприемлемое действие. Это одна из причин, по которым морально неприемлемо знаменитое высказывание Александра Гауланда[94], который на федеральном конгрессе молодежного крыла «Альтернативы для Германии», как известно, заявил: «Гитлер и нацисты всего лишь птичье дерьмо в более чем тысячелетней [sic] успешной истории Германии». Хотя Гауланд в этой речи однозначно признает свою «ответственность за двенадцать лет», он в то же время призывает своих слушателей признать себя ответственными за более чем тысячу лет, которые он называет славными. Многое в этой речи запутанно, абсурдно и неверно, в том числе и то, что Германия (что именно это должно значить, Гауланд, как всегда, умалчивает) не существует уже больше тысячи лет. Если что-то вроде «немецкой истории» существует уже гораздо дольше тысячи лет, то тогда имеется в виду, к примеру, то, что происходило на территории нынешней ФРГ. Если же под «немецкой историей» имеется в виду все, что происходило с основания немецкого национального государства, то с тех пор не прошло тысячи лет.
Конечно, на территории нынешней ФРГ случилось много отрадных вещей: изобретение книгопечатания, симфонии Бетховена, современная физика, открытие математической бесконечности, философия немецкого идеализма, возникновение политически эффективного экологического движения и многое другое. Но ничто из этого не является причиной расписывать перед собой тысячу успешных лет и преуменьшать национал-социализм, ограничивая его двенадцатью годами и называя птичьим дерьмом (при этом господин Гауланд упускает из виду, что НСДАП существовала дольше двенадцати лет). Я привожу эти известные заблуждения Гауланда лишь как пример того, как некто может заблуждаться, связывая ложные утверждения о неморальных фактах с моральными ошибками.
Конечно, ценностный нигилизм находит отклик не только у таких праворадикальных мыслителей, как Шмитт, Хайдеггер и недавно — Хёке. Он распространен везде, где исходят из того, что никаких ценностей в действительности нет, а мы их только изобретаем. Он использовался в рамках циничной политики правительства Трампа. Откровенная ложь, непредсказуемые решения, бесстыдное игнорирование лучших аргументов и презрение к идее морального прогресса — вот основы постмодернистского медийного перформанса Дональда Трампа, иконы ценностного нигилизма. Его цель — это удержание и рост власти США в международной системе сил с целью усилить своих партнеров и уничтожить своих врагов там, где это возможно, или же настолько ограничить простор их действий, чтобы они не могли стоять на пути реализации его интересов.
Ницше и его отвратительное(ые) заблуждение(я)
Нигилизм в целом — это концепция о том, что в действительности ничего вообще не имеет объективной ценности, даже жизнь. Нигилизм считает действительность ценностно-нейтральным местом, где бушует борьба видов и индивидов за выживание. Согласно главной идее нигилизма, ценность возникает лишь тогда, когда кто-то оценивает нечто, что само по себе не имеет никакой ценности.
Особенно красноречиво эту идею сформулировал Ницше, который использовал ее в рамках своего обширного проекта по развенчанию предполагаемой (в действительности, как мы видели, не существующей!) христианско-иудейской ценностной системы «морали рабов», как он назвал ее, в пользу новой «морали господ».
Ницше приводит в пользу своего радикального жеста, строго говоря, единственный аргумент, который он на разный лад использует в своей критике морали. При этом следующий аргумент, которым он пользуется, в конечном счете, является риторической уловкой. Он предполагает, что ценности существуют, только если есть ценностные суждения, которые он интерпретирует как изобретения ценностей. К примеру, он пишет:
По счастью, я заблаговременно научился отделять теологический предрассудок от морального и не искал более истоков зла позади мира. Небольшая историческая и филологическая выучка, включая врожденную разборчивость по части психологических вопросов вообще, обратили вскоре мою проблему в другую проблему: при каких условиях изобрел человек себе эти суждения ценности — добро и зло? и какую ценность имеют сами они?[95]
Но тем самым Ницше допускает то, что должен был доказать — то, что моральные ценности изобретаются, — таким образом, приходя к софизму, известному как petitio principii. Если кто-то, назовем его A, пытается что-то доказать другому человеку, назовем его B, и B в этом еще не убежден, недостаточно просто утверждать то, во что B не верит. Petitio principii — это круг в доказательстве, который уже предполагает то, что требуется доказать. Ницше, таким образом, не ведет никакой устойчивой работы по убеждению, но лишь использует (крайне впечатляющую и эффектную) риторику, подсовывая читателю основной тезис своей книги «Генеалогия морали».
При этом он совершает и другую ошибку, называемую эквивокацией. Она состоит в том, что два родственных в языковом плане выражения с разным значением используются в одном умозаключении так, как если бы у них было одно значение. Вот броский, легко заметный случай эквивокации:
1. Ангела Меркель — хитрая лиса.
2. Лисы — хищные звери.
Вывод: Ангела Меркель — хищный зверь.
В первом высказывании «хитрая лиса» используется как метафора. Во втором высказывании лисы, напротив, описываются как вид зверей, так что вывод не следует из двух посылок. Умозаключение только выглядит логичным, но таковым не является.
Эквивокация Ницше состоит в том, что он постоянно путает моральный и экономический смысл слова «ценность» и тем самым полагает, что за всяким моральным аргументом скрывается борьба за власть. Кроме того, он основывается на следующей простой ошибке: