Поэтому даже самые отпетые моральные монстры — персонажи романов Маркиза де Сада или, к сожалению, реальные важные фигуры мировой истории, такие как Адольф Гитлер, Мао Цзэдун и Ким Чен Ын, — иногда поступают морально, пусть даже по отношению к группам людей, с которыми они связывали(ют) себя или которые (были) нужны им, чтобы вместе с ними осуществлять свою диктатуру.
Кризис коронавируса выявил динамику морального прогресса в темные времена. На одно предсказание можно отважиться уже сейчас: решения, принятые многими правительствами в те дни, доказывают, что можно вести морально требовательную политику — причем почти неважно, чего это стоит. Федеральное правительство Германии, как и многие другие правительства, продемонстрировало готовность пойти на до сих пор непредставимые экономические убытки ради защиты нашего здоровья. Мы, граждане, приняли это, так как мы могли исходить из того, что мотивы, двигавшие нашими политиками, основывались не только на их тактических расчетах, но и на подлинно моральных доводах. Это запустило волну солидарности, общественной сплоченности.
Тем самым, всемирная история доказывает обманчивость той идеи, что в сложных демократических обществах мы автоматически должны следовать императивам рынка, лоббистов и неолиберальных экономистов. Политика автоматически не является морально коррумпированной — напротив, она осуществляется людьми, способными на моральное познание и ответственность.
Универсализм — это не европоцентризм
Французская революция — это барабанная дробь, с которой начался модерн. Часть революции заключалась в моральном рвении, с которым различные общественные группы ставили себе целью покончить с представлением, что людей можно делить на классы и оценивать по расе, религиозной принадлежности и полу. Таким образом, модерн начинается с попытки преодолеть ценностный релятивизм Ancien Regime[100] — циничных абсолютных монархов и покрывавшихся ими привилегированных классов — и предоставить всем группам населения человеческие права, во многом попиравшиеся тогдашней властью.
Но именно историю возникновения модерна часто используют против морального универсализма. Ведь Французская революция привела к вспышкам насилия и государственному террору, тотальной войне в рамках наполеоновских походов и новым системам эксплуатации. И вообще, как говорят постмодернистские и постколониальные критики модерна, Новое время в целом является процессом европейского колониализма, который использует язык, звучащий на лад универсальной морали, чтобы творить ужасы в других частях мира.
Но идея универсальных ценностей — это не европейское изобретение эпохи модерна, наоборот, она возникает, во‐первых, еще во времена до модерна и, во‐вторых, вне Европы [101]. Не говоря уже о том, что фатальным европоцентристским высокомерием является вера в то, что идея универсальных человеческих прав — это европейское изобретение. Это допущение с самого начала подорвало бы ее универсальное значение и вызвало бы вопрос, почему людям за пределами того края евразийской плиты, на котором мы сегодня обитаем, не должно было прийти в голову, что их моральные требования касаются всех людей? Было бы полным абсурдом считать, что аборигены, китайцы, индусы или коренное население американского континента никогда не замечали без нас, европейцев, что они люди, отличающиеся от других живых существ в том числе тем, что они выдвигают моральные требования, касающиеся всех людей как таковых.
Разумеется, верно, что во все задокументированные до сих пор времена, когда сложно организованные великие культуры встречались друг с другом, какая-то группа людей считала неполноценными людьми одну из групп, которую она презирала или боялась («русский», «желтая угроза»). Когда кто-то считает, что евреи, темнокожие, шумеры или ацтеки менее человечны, чем он сам, он, помимо прочего, упускает из виду, что все люди обладают более или менее одинаковой ДНК и биологически их по факту вообще нельзя распределять по расам (см. ниже с. 244 и след.). Расистское мышление имеет свои истоки в этих очевидно ложных допущениях о биологической природе человека.
Ложный универсализм, таким образом, выдвигает универсальные требования и при этом упускает из виду, что он пытается универсализировать свойства, которыми обладают лишь некоторые люди. Так, было бы неверно пытаться сделать всех людей христианами с помощью миссионерства, так как это является не только универсальным, но еще и ложным притязанием, которое не соответствует ни моральным, ни неморальным фактам. Обращать людей в религию отчасти силой (как во времена крестовых походов или колониализма) определенно морально неприемлемо. В худшем случае таким образом даже универсализируется заблуждение, согласно которому лишь некоторые люди считаются полноценными.
Из того, что существует ложный универсализм, не следует, что универсализм как таковой ложен.
Прежде чем мы обстоятельнее изучим и опровергнем подозрение о том, что за универсальными моральными требованиями и ценностями всегда скрываются частные групповые интересы, мы должны сперва точнее понять идею универсализма.
Ценностный универсализм — это допущение, что существуют универсальные ценности, и я понимаю эту идею так, что человеческие действия можно подразделить на три категории, которые постоянно переходят друг в друга. Как уже объяснялось, этими тремя категориями системы универсальных ценностей являются доброе, нейтральное и злое. Эта классификация действует во всех эпохах и культурах и проявляется (по-разному выражаясь в языке) всюду, где люди морально мыслят.
Универсализм — это противоположность релятивизма. Он утверждает, что моральные ценности имеют значение независимо от групповой принадлежности и для всех людей (а в конечном счете и за пределами области людей). Таким образом, есть лишь одна система универсальных ценностей: доброе, нейтральное и злое.
Универсальные ценности — это ориентиры наших моральных суждений в сложных ситуациях, когда не все моральные факты являются непосредственно очевидными. Возьмем такую сложную ситуацию, как посещение мюнхенского «Октоберфеста» до кризиса коронавируса, в рамках которого возникают разные морально нагруженные эпизоды. Представим себе, что мы сидим с группой друзей в шатре за столом с японскими туристами. Морально допустимо в этой ситуации, к примеру, заказать пиво, произнести дружелюбное приветствие, надеть соответствующую обувь и т. д. Никто за столом не посчитает что-то из этого морально неприемлемым. Морально допустимо также сделать жест солидарности в адрес японских туристов, например, оказав им помощь с заказом подходящего пива и не позволив официантам оставить их без внимания. При виде того, как кто-то за столом пьет так много, что это грозит алкогольным отравлением, или как кто-то из группы лапает официантку или японца, морально надлежит вмешаться.
Лишь незначительно иные моральные условия действуют на «Октоберфесте» в Китае или США. Все равно, кто кого и на каком фестивале в этом мире домогается, — это морально недопустимый поступок, независимо от того, является ли домогающийся мужчиной, женщиной, баварским транссексуалом, японским министром, сельской служительницей церкви или Дональдом Трампом. Мест, где действительно правят бал радикально иные моральные убеждения, попросту нет. Иначе понять друг друга было бы нельзя.
В целом верно, что существует решающее различие между ценностными представлениями и ценностями. Ценностные представления — это ответы на вопрос о том, что в целом считается должным в определенных особых ситуациях и как это связано с добрым, нейтральным и злым. Сами доброе, нейтральное и злое, напротив, являются ценностями, существующими независимо от того, какие ценностные представления есть у данной группы людей или индивида. Чтобы установить в данной ситуации, что мы должны делать, а от чего — воздержаться, недостаточно одного лишь указания на универсальные ценности. Ведь мы должны принять во внимание неморальные факты, структурирующие ситуацию, и совместно с другими людьми выяснить, как участники ситуации оценивают положение. То, как люди оценивают положение дел и как они чувствуют себя в данной ситуации, относится к моральному мышлению.
Универсальные ценности не отменяют наших конкретных решений. Моральный компас показывает нам, в каком направлении мы должны идти, но отдельные шаги мы всегда должны делать как способные заблуждаться индивиды. Иначе мы были бы несвободны, а наши действия, так сказать, предопределялись бы моральными силами универсальных ценностей.
Основной тезис морального реализма в этой связи гласит, что ценностные представления могут быть истинными или ложными. Конечно, может быть так, что разные группы, обладающие несопоставимыми ценностными представлениями, в равной мере заблуждаются. Когда национал-социалисты и сталинисты обсуждают, каких людей нужно до смерти пытать в лагерях, они расходятся в этом вопросе, потому что каждая группа с радостью отправила бы за решетку другую. Но в этом случае ценностные представления обеих сторон ошибочны, так как отправлять вообще каких-либо людей в лагеря смерти и пыток — это зло. Ценностные представления сталинистов и национал-социалистов основываются на историософских рассуждениях. И те, и другие считают, что существует всемирно-исторический автоматизм, который можно открыть с помощью экономики (как считают традиционные марксисты) или который состоит в расовой борьбе и провидчески послал фюрера, который защищает нас от поглощения расового тела нашего народа (как считают национал-социалисты). Из этих (очевидно ложных) допущений они выводят конкретные меры, чтобы достичь своих целей посредством морально неприемлемых действий.
Универсализм — это не европоцентризм и не какое-либо еще возвеличивание нашей собственной культуры (в чем бы оно ни состояло). Во всех человеческих культурах есть различие между тем, что безусловно до́лжно делать, а от чего — безусловно воздерживаться, — и при этом любая культура развивает зону толерантности, в которой к чему-то из того, что в действительности морально неприемлемо и недопустимо, по неморальным причинам относятся терпимо.