То, что универсализм не является европоцентризмом, следует попросту из того, что он содержит универсальное предписание: не использовать то, что некто считает своей собственной «культурой», в качестве основания для империалистического притеснения чужих культур. Империализм, порабощение и колониализм относятся к спектру зла и поэтому в моральном плане универсально запрещены. Но это не значит, что их не существует (причем, существовали даже регулировавшие их сложные правовые системы).
Грубой ошибкой было бы возразить здесь, что разные культуры выносят разные моральные суждения. Верно, что подавляющее большинство граждан Германской империи около 1900 года не видели проблемы в колониализме, а возможно, даже хотели себе еще больше колоний. Но это так же мало легитимирует колониализм, как то, что Земля становится плоской из-за того, что члены основанного в 1956 году Flat Earth Society[102] считают ее плоской. Скорее, сегодня мы должны констатировать моральный прогресс по сравнению с кайзеровской Германией и диктатурами, возникавшими на немецкой почве.
Из этого вовсе не следует, что мы живем в морально совершенных условиях. В нашей собственной культуре (к какой бы вы себя как читателя ни причисляли) есть разнообразные моральные изъяны, на которые мы отчасти намеренно закрываем глаза.
Сюда относится сохранение разных форм рабства, хотя рабство официально считается незаконным [103]. Морально неприемлемо опровергать существование рабства и торговли людьми в нашем сегодняшнем мировом порядке, потому что в таком случае мы не можем помочь порабощенным людям и ликвидировать отношения, граничащие с рабством и игнорировавшиеся слишком долго, когда, например, сотрудников скотобоен загоняют в стойла, а сборщики урожая порой работают в гигиенически безответственных условиях, благодаря чему во время коронавирусного локдауна мы в Германии были обеспечены спаржей и клубникой, а они должны были часто пахать в неприемлемых условиях и подвергаться угрозе вируса. Таким образом, наше повседневное поведение не соответствует оптимальным стандартам морального мышления и во многих ситуациях мы упускаем из виду, насколько неправильно мы себя, по сути, ведем.
У морального прогресса нет финишной черты. Он является вечным, никогда не прекращающимся процессом в том числе потому, что неморальные факты постоянно изменяются. Так как мы являемся живыми существами с сознанием и историей, а природа также постоянно изменяется, имеет место не окончательный моральный результат, но лишь никогда полностью не исполняемое требование поступать правильно и воздерживаться от неправильного. Мораль не ведет нас к раю на земле, а универсальные ценности автоматически не ведут к конечному состоянию человеческого примирения с природой и всеми людьми.
Дискриминация детей по возрасту и другие моральные изъяны в повседневной жизни
Существует очень человеческая склонность считать собственное поведение морально правильным, а чужое — сомнительным и возлагать ответственность за свои несчастья на «сильных мира сего». И в рамках коронавирусного кризиса это наглядно проявилось: государство должно безотлагательно делать то, что считается благом, и некоторые явно удивлялись, что Ангела Меркель, Йенс Шпан и Маркус Зёдер[104] не супергерои, а политики, которые берут на себя ответственность в рамках демократического разделения труда и проводят ясную, пусть даже потенциально ошибочную линию.
Моральные изъяны начинаются дома и проявляются в совершенно повседневных условиях. Они имеются в том числе и там, где все, казалось бы, в порядке.
Вот пример из моей собственной жизни, в котором можно увидеть значительный моральный изъян: какое-то время назад, в воскресенье мы с моей пятилетней дочкой хотели пойти в большой бассейн. В рамках нашего ритуала мы после серии заплывов вместе обедаем в купальных халатах. В названном бассейне для этого есть все, даже плавательный зал с пальмами. Разумеется, без моего ведома было введено новое правило, согласно которому теперь детям можно было пользоваться большим плавательным залом только по субботам, но не по воскресеньям, что было написано лишь мелким шрифтом, о чем мне сообщили на месте. Мало того, пройти в буфет можно только через упомянутый плавательный зал, так что дети до шестнадцати лет могут есть в бассейне только по субботам, так как во все остальные дни их не пускают в буфет.
Разговоры не помогли: нам сообщили, что моя изголодавшаяся и расстроенная дочь не пойдет в плавательный зал и не съест свою пиццу. Так получилось, что прямо перед этим мы с дочерью говорили о расизме, суть которого она вообще не понимает, потому что она еще не может по-настоящему знать, что у других людей бывает другой цвет кожи, и поэтому она не видит, как из этого может следовать какое-то основание для того, чтобы люди как-то «нечестно» (так она называет аморальное) друг с другом обращались. Теперь, после пятиминутной дискуссии у кассы бассейна, моя дочь во весь голос сказала столь же недружелюбной, сколь и принципиальной кассирше, что она ведет себя расистски по отношению к детям! Когда та сказала, что таковы уж правила, моя дочь ответила, что в таком случае эти правила расистские.
Конечно, речь здесь шла не о расизме, а об очевидном морально неприемлемом случае дискриминации детей по возрасту — к сожалению, очень распространенной в Германии. Ведь, в отличие от иных возрастных групп, дети демократически репрезентируются лишь косвенно через электоральные действия их родителей или такие протесты, как Fridays for Future[105]. Кроме того, детям до шести лет, разумеется, не дают слова, и они вынуждены соглашаться с решениями своих родителей или иных лиц.
Наши дети исключаются из многих процессов, так как взрослые считают, что у них есть право быть огражденными от детского шума по воскресеньям в сауне и бассейне (или же в первом классе поезда, бизнес-классе самолета или отеле).
Конечно, морально допустимо предоставлять возможности досуга одним группам и исключать из них другие. Но в таких мерах могут также выражаться общественные и моральные изъяны, к чему относится и негативная дискриминация детей, которая в Германии кажется нам не такой серьезной лишь потому, что она особенно у нас распространена. Но мы однозначно обязаны подрастающим поколениям, что особенно отчетливо проявилось в дискуссии вокруг Fridays for Future, в которой дети и молодежь мыслили и мыслят значительно морально прогрессивнее, чем большинство взрослых.
Расистская дискриминация в бассейне имеет больший моральный вес, чем дискриминация детей по возрасту, потому что расизм уже приводил и до сих пор приводит к систематическим массовым убийствам, так что теперь у нас наконец есть более или менее общее понимание того морального факта, что расизм неприемлем во всех его проявлениях. Если бы он не приводил к рабству и массовым убийствам, а «лишь» как бытовой расизм — к сегрегации и исключению людей (что все еще происходит в Германии), то большинство людей не считали бы его однозначно злом. Расизм исторически тесно связан с рабством. В том числе из-за него за столетия модерна всем постепенно стало ясно, какие ужасные последствия имеет расистская негативная дискриминация.
Между прочим, это наблюдение не значит, что проблема в старых белых мужчинах. Старые белые мужчины — такие же люди, как и молодые черные девушки, радикальные феминистки или баварские транссексуалы средних лет. Высокая статистическая вероятность того, что определенные профессии или должности в прошлом и настоящем занимались и занимаются белыми мужчинами за пятьдесят, — это факт, который в связи со своей предысторией является результатом морально неприемлемых решений. Но было бы так же морально неприемлемо ущемлять по этой причине белых мужчин определенного возраста, чтобы, так сказать, отомстить или лишь бы скорректировать статистику, чего никто и не требует. Дискриминационное ущемление — это общая проблема, которую нужно решать, и не факт, что она в основном осуществляется старыми белыми мужчинами. Когда молодые темнокожие женщины вытесняют старых белых мужчин из ответственных и хорошо оплачиваемых профессий, это ничем не лучше, чем когда старые белые мужчины поступают так с молодыми темнокожими девушками. Лишь в силу многих обстоятельств прошлого и настоящего последнее происходит намного чаще.
И это не должно вести к заблуждению, что молодые темнокожие девушки морально лучше старых белых мужчин. Государство, общество и всякий человек вместе с ними должны противодействовать дискриминационному мышлению. Нам нужно регулировать не осуществляемую дискриминацию, а борьбу с ней. Когда мы вводим государственное квотирование, речь идет не о том, чтобы отомстить группам людей, чьи представители раньше исключали других, а о том, чтобы выровнять очевидно неприемлемую форму несправедливого распределения ресурсов. Было бы морально неприемлемой целью негативно дискриминировать старых белых мужчин и, к примеру, отказывать им в доступе к ресурсам (к определенным профессиям, кроватям для интенсивной терапии, аппаратам ИВЛ и т. д.) только потому, что они являются старыми белыми мужчинами, а у старых белых мужчин в прошлом были несправедливые преимущества. Когда какое-то контингентное, то есть возникшее не по необходимости, большинство в определенных общественных или экономических областях (например, в киноиндустрии США) злоупотребляет своей властью для морального подавления других людей, именно в этом и состоит проблема, а не в том, что это большинство по большей части состоит из белых старых мужчин. Если бы злоупотребляющее своей властью большинство состояло из молодых темнокожих женщин, ситуация в моральном плане не была бы ни на йоту лучше.
Моральный прогресс будет достигнут, если мы признаем, что морально неприемлемые паттерны действий неприемлемы вне зависимости от возраста и внешнего вида осуществляющих их людей, так как иначе мы лишь выстроим системы мести, которым тогда будут сопротивляться, к примеру, старые и молодые белые мужчины, чувствуя, что к ним относятся несправедливо. Исторические несправедливости выравниваются не оттого, что кто-то начинает неприемлемо обращаться с людьми, справедливо обвиняемыми в моральном зле.