.
Формула самоцели. «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству»[124].
То, о чем здесь говорит Кант, можно понимать как основу успешного формирования общества. Один из вопросов, на которые он отвечает своим категорическим императивом, можно сформулировать следующим образом: как нам скоординировать наши действия так, чтобы мы могли достигать желаемого, не нанося другим, желающим другого, вреда, который нам не следовало бы допускать?
Конкретный и, к сожалению, очень бытовой пример: смартфон, который я ношу с собой, состоит из частей, которые соединены друг с другом настолько сложным образом, что лишь немногие специалисты действительно могут полностью понять его. Поэтому-то компании и могут вообще получать преимущество на рынке, производя продукты, которые другие компании предложить не могут. Но части, из которых состоит мой смартфон, не взялись из ниоткуда. Они доступны только потому, что существует глобальная производственная цепочка, в которой задействовано много людей. Ее частью является добыча редкоземельных элементов[125] людьми, которые трудятся в ужасных условиях и при допустимом минимуме свободы как наемные рабы, получающие за свою тяжелую работу далеко не принятую у нас минимальную заработную плату.
Таким образом, преследуемая мной свобода приобретать новый телефон так часто, как я могу себе это позволить, в конечном счете вредит другим людям морально неприемлемым образом. Хотя спрос на смартфоны и порождает рабочие места в регионах, доселе испытывавших структурную нехватку в промышленности, эти места при этом оказываются значительно хуже тех, что нам действительно следовало бы создавать, чтобы открывать людям в исторически неблагополучных странах простор для жизни, на который мы претендуем как на само собой разумеющееся право человека.
Многие из наших повседневных потребительских желаний несовместимы с тем, чтобы возводиться в статус всеобщего законодательства, так как они предполагают, что одна группа людей эксплуатирует много других групп людей для достижения своих потребительских целей. Не говоря уже о часто обсуждаемых в наши дни экологических проблемах, которые мы усиливаем своими способами потребления. Пластик сокращается не только за счет отказа от полиэтиленовых пакетов в супермаркетах, он в гигантских объемах содержится, например, в детских игрушках. Таким образом, вопрос в том, можно ли вообще морально оправдать существование компании Lego (ответ довольно однозначен…).
Таким образом, производственные цепочки нашего сегодняшнего сверхпотребления при более тщательном рассмотрении оказываются несовместимы с категорическим императивом, так как мы желаем (делаем максимой нашей воли, по выражению Канта) много чего, что мы могли бы заполучить, лишь нанеся значительный вред другим людям. Этот вред, конечно, более или менее искусно скрывают или опровергают. Таким образом, затрудняется моральный прогресс, так как то, что мы действительно знаем уже давно, вытесняется из пространства публичного формирования мнений.
Не единожды я слышал аргумент о том, что с помощью индустриализации и, по общему признанию, несправедливых поначалу условий труда можно поспособствовать развитию так называемых развивающихся стран. Но почему развивающиеся страны должны пройти все морально неприемлемые стадии модернизации современной Европы, прежде чем лишь по итогу добиться морально приемлемых жизненных условий? Этот необоснованный аргумент уравновешивает нынешнее моральное зло будущим улучшением только на словах. Можно пройти по пути модернизации лучше так называемого Запада, если избежать патологий индустриализации (детского труда, жестокой эксплуатации, неограниченного разрушения окружающей среды, промышленного животноводства). Нет причины, по которой Нигерия, Мексика или Индия не могли бы реализовать модерн лучше, чем это делали европейцы последние двести лет.
Поэтому наш долг как европейцев состоит в том, чтобы подать хороший пример и вести глобальную экономическую политику, удовлетворяющую космополитическим стандартам. Даже если бы Германия или ЕС стали климатически нейтральными[126], но ценой морально неприемлемого согласия на ухудшение ситуации на глобальном Юге, в итоге ничего достигнуто бы не было. Глобальные кризисы XXI века решаются не на уровне одних лишь национальных государств, а только если мы выстроим устойчивую мировую экономику, управляемую универсальными ценностями.
Вернемся к Канту, который уже больше двухсот лет назад предвосхитил этот пункт: основная идея формулы универсализации гласит, что тот способ жизни, которого мы придерживаемся индивидуально и коллективно, попадает в хороший спектр моральных ценностей, только если он совместим с тем, что все люди имеют доступ к благу. Благо, как таковое исключающее некоторых людей из своей реализации, есть лишь мнимое благо. Поэтому не может быть китайских, русских, христианско-иудейских или исламских ценностей, так как идея таких локальных, партикулярных ценностей с самого начала строится так, что некоторые группы людей (например, европейцы, неверующие, политеисты, мусульмане, американцы) исключаются из реализации этих ценностных представлений.
Основная идея формулы самоцели выражает ту же мысль несколько иначе. Здесь Кант вводит понятие «человечества в своем лице». Лицо (Person) — это видимая роль, которую человек играет в обществе. Слово persona изначально обозначает римскую театральную маску, через которую звучит чей-то голос [127]. Наше лицо — это наша публично видимая роль, наше видимое и ощутимое для других поведение. В каждом лице, согласно Канту, скрывается человечность, то есть универсальное, общее для всех нас свойство быть человеком.
Мы реализуем свою человечность разными способами. Специфический способ быть человеком Кант называет максимой. Максима — это руководящее действиями ценностное представление, которое описывает человека в его жизни или в данной ситуации в качестве того, чем он хочет быть или чем ему следует быть в своих собственных глазах. Лишь максимы, совместимые с тем, что другие люди также образуют максимы, морально допустимы. Тем самым Кант, по меньшей мере, сформулировал критерий для исключения морально недопустимых действий, служивший основой для его амбициозного наброска общества.
«П?» Не противоречь себе!
За категорическим императивом (и за книгой, которую вы сейчас читаете) скрывается довольно сложный логический аргумент, над которым Кант работал много десятилетий. Вывод из этого аргумента можно изложить совершенно ясно, не вдаваясь в тонкие различения, к которым он приводит и от которых я хочу здесь вас избавить.
Первое допущение состоит в том, что мы вообще можем осмысленно и рационально размышлять и спорить по моральным темам. Моральные вопросы, тем самым, не являются лишь произвольными установками, проявлениями настроения поступать так или иначе. Короче говоря: есть что-то, что мы должны делать, и что-то, чего мы делать не должны. Согласно этому допущению, перед лицом конкретной возможности поступить так или иначе мы принципиально и вполне можем ответить на вопрос о том, должны ли мы действительно делать это, как бы ни был сложен этот вопрос в деталях.
Представьте себе, что вы принимаете морально релевантное решение, причем не всегда оно должно быть одинаково трагичным. Например, вы спрашиваете себя, следует ли садиться в ICE, если у вас есть только билет на IC[128]. В определенном смысле, если сделать так, это будет обманом, но иначе из-за постоянных неполадок Deutsche Bahn вы, конечно же, не успеете на стыковочный поезд. Так можно ли в этом случае обмануть Deutsche Bahn на пару евро? Назовем это вопросом железных дорог.
Следует ли мне обманывать Deutsche Bahn на пару евро?
Чтобы понять аргумент Канта о том, что обманывать Deutsche Bahn ни в коем случае нельзя (из чего не следует, что DB, со своей стороны, может обманывать нас и систематически экономить на нас для увеличения прибыли), мы должны перейти на более абстрактный уровень. Для этого обозначим поступок, моральную ценность которого необходимо установить, как «П». Таким образом, мы спрашиваем: «П?» Если на вопрос «П?» есть ответ, то он гласит либо «П», либо «не-П».
Это соответствует высшему логическому требованию, которое касается любого размышления в любом его месте, — закону непротиворечия, который гласит здесь: не противоречь себе! Говоря несколько формальнее, верно следующее: не-(П и не-П)! Менее формально: не может быть так, чтобы я должен был как совершать П, так и воздерживаться от него, ведь так не бывает.
Если «П?» в случае железных дорог гласит:
Следует ли мне обманывать Deutsche Bahn на пару евро? —
то ответ совершенно однозначен: нет. Но некоторые из вас сразу же посчитают, что в моральных вопросах все не может быть так однозначно. В конце концов, если железные дороги непомерно завышают цены, но при этом не выполняют своих обещаний по пунктуальной перевозке пассажиров, то оказывается вполне оправданным садиться на ICE с билетом на IC, если тем самым вы окажетесь в месте назначения хоть сколь-нибудь вовремя. Противоположность «нет» — это, как известно, «да». Таким образом, тот, кто считает, что в некоторых обстоятельствах можно обмануть Deutsche Bahn на пару евро, ответит на вопрос:
Следует ли мне обманывать Deutsche Bahn на пару евро? —
«да».
Тут, конечно, вновь стоит опасаться ваших возражений, ведь многие из вас, рассерженных на Deutsche Bahn