Речь не о том, что все должны зарабатывать одинаково или что нужно платить всем безусловный базовый доход (хотя я лично считаю это хорошей идеей, но это уже другое дело). Равенство заключается не в том, что все получают ровно одно и то же за одну и ту же или похожую работу, но в том, что мы учитываем инаковость (Anderssein) и на ее основании производим распределение и перераспределение с оглядкой на универсальные, учитывающие всех людей соображения.
Первая и самая насущная цель политики различия — это, разумеется, преодоление расизма, ксенофобии, мизогинии и тому подобного. Ведь многие из морально неприемлемых неравенств, которых я коснулся, являются проявлением опасных и очевидно ложных форм мысли. Существуют не только биологические, но и моральные вирусы, которые заключаются в том, что в наши мыслительные процессы прокрадываются ложные паттерны.
Чтобы замечать их и соответствующим образом бороться с ними, требуются другие эксперты, чем ученые-естественники, экономисты, техники и профессиональные политики: в ходе настоятельно необходимого нового Просвещения нам нужна новая ориентация и позиционирование гуманитарных наук в целях исследования сложных, исторически изменяющихся форм человеческой инаковости. Эта инаковость должна отображаться в публичном пространстве, чтобы мы постоянно осознавали, что общественная нормальность никогда не может состоять в том, что какое-то фиктивное народное единство, возможно даже совпадающее с расами, генами и полом, получает политическое господство. Моральный прогресс в темные времена, тем самым, также означает право всех людей на этическое образование и участие в общественных дебатах, соответствующих в философском и гуманитарно-научном плане уровню своего времени, как мы еще увидим (см. ниже, с. 372 и след.).
Политика безразличия. На пути к цветовой слепоте
Когда мы спрашиваем себя, какие меры общество может предпринять для реализации этических целей, то есть для морального прогресса, необходимо как можно более ясно сформулировать представление о цели. Без этого в этике нельзя выдвинуть никакого фаллибельного притязания на знание.
В случае преодоления расизма представление о цели часто обозначают как «цветовую слепоту». Она будет достигнута, когда люди перестанут считать тип кожи других людей особой чертой, чтобы распределять людей по группам. То, что это возможно, можно понять на вымышленном примере уховчан. Уховчане классифицируют людей по длине мочек их ушей и развивают практики политики идентичности, которые служат распределению ресурсов между уховчанами. Нам, не являющимся уховчанами, это кажется довольно абсурдным. По аналогии с этим, представление о цели морального прогресса в области расизма состоит в полном преодолении впечатления, что существуют морально релевантные различия между людьми, которые можно определять с помощью расы, — всегда с учетом того, что в действительности рас не существует. Существует расизм, но не расы, точно так же, как существует охота на ведьм, но не ведьмы [212]. К сожалению, расы включены даже в американские официальные документы: к примеру, во многих заявлениях в США можно указать свою расу, так что я однажды впервые в жизни сам узнал, что меня определяют как «европеоида», что, согласно официальному американскому распределению, является другой расой, чем «испанская». Таким образом, исходя из этого, белые испанцы принадлежат к иной расе, чем такие же белые норвежцы. С научной точки зрения, все это совершенно несостоятельно и абсурдно. Делу не поможет, если мы обратим внимание на то, что слово race в английском сегодня значит не совсем то же самое, что «раса» (Rasse) в немецком. Ведь это ничего не изменяет в том, что не существует ни race, ни «расы».
Американская система классификации уже является значительным вкладом в расизм, так как она использует расовые представления для дискриминации (будь то позитивной или негативной). Дело обстоит так, как если бы в служебных документах нас спрашивали, не является ли кто-то из нас ведьмой, даже если это должно было бы служить тому, чтобы как-то компенсировать прошлые зверства в отношении ведьм посредством позитивной дискриминации. Неморальные факты свидетельствуют о том, что рас не существует. Моральные факты о том, что нужно делать или от чего нужно воздерживаться, не могут им противоречить. Следовательно, не может существовать моральных фактов о справедливом отношении к расам, так как не существует рас, заслуживающих особого морального уважения — ни белой, ни черной, ни какого-либо еще цвета.
В этом месте часто встает вопрос о том, как мы можем добиться цветовой слепоты. Ведь, в конце концов, люди определенного типа кожи систематически и порой серьезно негативно дискриминировались и ущемлялись в прошлом и настоящем. Я сам провел множество семинаров в разных американских университетах, и при этом у меня было менее одного процента участников афроамериканского происхождения — и это в таких прогрессивных университетах, как Беркли, Нью-Йоркский университет и в социально особенно хорошо продуманной New School for Social Research в Нью-Йорке. Таким образом, вопрос звучит так: как можно скорректировать этот перекос, не создавая специальной программы, которая с помощью позитивной дискриминации и поддержки способствовала бы тому, чтобы люди разных типов кожи справедливо включались в распределение символических и материальных ресурсов?
В этом месте иногда приводят аргумент, что существуют целые культуры памяти, кулинарные, музыкальные и многие другие вклады людей, которые в прошлом были связаны расовой классификацией и заслуживают признания своей самобытности. В некоторых разговорах со мной коллеги, классифицировавшиеся в США как афроамериканцы, выступали за то, что позитивная дискриминация является верным путем, так как они видели опасность того, что в противном случае их подавлявшееся в прошлом сопротивление, без которого в этой области, возможно, вообще не было бы морального прогресса, попросту будет забыто.
На это важное возражение можно ответить. Ведь задача историографии состоит в том, чтобы по ту сторону политики подобающе учитывать и чествовать тех, кого угнетали в прошлом, их культурные продукты и их сопротивление. Эта культура памяти является решающей для цементирования морального прогресса.
Это показывает немецкий случай Холокоста. Мы не должны забывать его, так как он является, пожалуй, самым страшным примером радикального зла. Поэтому подчеркивание вклада угнетенных и убитых в позитивные достижения человеческой цивилизации является решающим для морального прогресса. Без еврейской духовной жизни вообще не было бы Просвещения; подумайте только о таком мыслителе, как Мозес Мендельсон или о гениальном философе Соломоне Маймоне, который внес решающий вклад в немецкий идеализм, не говоря уже о Барухе Спинозе, одном из важнейших философов всех времен, без работ которого современное Просвещение было бы немыслимо. Мусульмане также, как известно, сделали многое для европейской высокой культуры (включая Просвещение). Все это задокументировано в пьесах Готхольда Эфраима Лессинга, например в «Евреях» и «Натане Мудром». Такие великие мусульманские мыслители, как Ибн Рушд или Ибн Сина, — упомянем лишь самых известных — продвинули философию и науку так же, как Аристотель, работы которого они любезно передали нам. Тем самым они развили разум, логику и этику и обогатили их аргументами и собственными ходами мысли, чтобы по крайней мере наметить сложную историю исламской философии и науки. Представление, что ислам — это какая-то особенно враждебная Просвещению или науке религия, полностью несостоятельно. В равной мере важно полностью признать доколониальные африканские традиции мысли, которые были агрессивно искоренены жестоким европейским колониализмом, потому что их посчитали «примитивными».
Культура памяти и историография, конечно, легко могут применяться ложным образом, чтобы производить комплексные стереотипы посредством искусной селекции. Как уже говорилось, в Северной Америке уже были мусульмане до того, как возник протестантизм, так что, когда распространяется впечатление, что США в каком-либо релевантном смысле являются протестантским проектом, это абсурдно. Это грубое одностороннее акцентирование части фактически имевшейся истории, и оно должно быть скорректировано, чтобы прояснить, что культурная инаковость всегда уже имела место, и тем самым посредством исторических свидетельств и соответствующей новой культуры памяти пошатнуть вводящую в заблуждение фикцию чистого изначального состояния.
Тем не менее это важное и правомерное притязание не должно вести к тому, что мы упустим из виду цель цветовой слепоты. Люди, которые массово подвергались в прошлом системной негативной дискриминации и причислялись к (несуществующим) расам, не имеют морального права поддерживать расизм, чтобы посредством позитивной дискриминации компенсировать прошлый ущерб и делать видимым ущерб нынешний, обусловленный порочными, идущими из прошлого привычками мыслить и действовать (в частности неонацистскими идеями). Лучший путь состоит в том, чтобы с помощью исследований и их политического применения дискредитировать и в конечном итоге удалить ложный интерпретативный фон, весь расистский паттерн мысли. Не должно быть, скажем, ни черной, ни белой политики идентичности, так как обе являются в равной мере ложными и в различных контекстах приводили к ущербу. То же касается и иных проявлений, например, действующего в индуизме расизма, который обращается как против всех белых, так и против всех черных, так как они в расистской кастовой системе занимают низкую позицию или же вообще не занимают никакой [213]. Уже та мысль, что расизм автоматически направлен против темнокожих людей, упускает суть дела и ведет к принятию мер, не годящихся для его действительного преодоления. Расизм, ксенофобия, но также, например, и мизогиния являются паттернами мысли, из которых следуют морально предосудительные, то есть злые действия.