Если мы еще раз взглянем на черно-белый расизм, мы должны будем констатировать, что ситуация в Германии не лучше, чем в США, она просто другая. Публичное пространство самопозиционирования общества определенно является белым и пронизано клише, которые в программе вечерних передач представляются публике как историческая нормальность. Ведущие новостей, абсолютное большинство немецких знаменитостей и гости ток-шоу, которые играют важную роль для общественного мнения в Германии, почти всегда белые. Через этих белых передаются и закрепляются ролевые образы и нормы, даже если за этим не стоит никакого злого намерения.
Важно, чтобы мы признали, что символическая репрезентация общественных отношений легитимируется своими эффектами. Образ общества, то есть многих отдельных действий и их социальных переплетений, который мы для себя осознанно и неосознанно создаем, оказывает влияние на общество. В символическом порядке проявляются паттерны мысли, которые мы должны анализировать и критически прояснять. Общественно-критический анализ, прежде всего, в касающихся нас областях необходим для морального прогресса.
Глава 4 Моральный прогресс в XXI веке
Моральный прогресс в целом заключается в том, что мы познаем и открываем моральные факты, которые отчасти были скрыты. Всецело скрытых, принципиально непознаваемых моральных фактов не существует. Так как в этике речь идет о нас самих как людях, о том, что мы должны делать, а от чего — воздерживаться, добро и зло всегда можно вывести на свет.
Основаниями для открытия моральных фактов являются моральные самоочевидности. Они следуют отчасти из нашей человеческой, социальной формы жизни, а отчасти — из исторического опыта прошлого. В силу комплексности наших систем действия мы всегда можем заблуждаться в применении наших знаний о ценностях к новым ситуациям: мы можем выносить ложные моральные суждения. Поэтому нет никакой гарантии того, что мы всегда идем по тропе морального прогресса в светлое будущее.
Действительность всегда превосходит все, что мы на данный момент о ней знаем. Она никогда полностью не познаваема. Поэтому некоторые неморальные факты всегда остаются для нас сокрытыми, что является важным источником ошибок для морального мышления. Ведь если бы мы могли знать все неморальные факты и применять усвоенный нами моральный компас моральных самоочевидностей, морально предосудительно можно было бы поступать, лишь имея злые намерения.
Возможность морального прогресса тесно переплетена с моральным реализмом. Ведь прогресс можно представлять как форму открытия, что предполагает создание новых моральных идей. Проблема этого представления в том, что он ведет к историческому релятивизму: то, что мы сегодня считаем морально надлежащим, согласно ему, возможно, когда-то таковым не было, и поэтому мы не можем предъявлять никаких моральных упреков людям, поступавшим и мыслившим в прошлом по-другому. Если, скажем, древние греки систематически и регулярно сексуально домогались женщин и детей при том, что большинство не видело в этом ничего плохого, исторический релятивист признал бы в этом лишь своего рода культурную инаковость, но не ошибку.
Но это представление несовместимо с онтологией ценностей, исходящей из того, что сексуальное домогательство — по крайней мере по детальном рассмотрении всех обстоятельств — как форма насилия и притеснения в любом случае по сути своей предосудительно. Так было и в прошлом, однако, тогда это систематически скрывалось структурами власти, которые не позволяли более слабым в корне изменить отношения через сопротивление или хотя бы разоблачить злоупотребления.
Так как в открытии моральных фактов речь всегда идет и о нас самих как о свободных живых существах, наделенных сознанием, моральный прогресс происходит не в сфере построения естественно- или социально-научных количественных моделей, а на уровне нашего самопознания.
Морального прогресса нельзя достичь посредством алгоритмов, компьютерных манипуляций или каких-то экспериментов, так как эти методы отчасти искажают человеческий дух[214].
Ошибкой нашего времени, системной слабостью идеологии XX и XXI веков является вера в то, что мы могли бы полностью постичь себя посредством естественно- и социально-научного моделирования. Это заблуждение ведет к тому, что мы утрачиваем наш моральный компас и уже не знаем, что мы должны делать, а от чего — воздерживаться, так как мы упускаем из виду релевантный источник знания — наше моральное познание и самопознание, которое развивалось в сфере истории духа.
Согласно ориентированной на науку идеологии нашего времени, знание по своей сути имеет форму естественно-научных моделей, которые можно представить в количественных отношениях, что вносит существенный вклад в затемнение нашего горизонта. Ведь в этой перспективе нельзя понять, как вообще могут существовать объективные и одновременно зависящие от сознания моральные факты, которые мы не можем познать посредством естественно-научного моделирования и эмпирических исследований.
Мы живем в темные времена, в которые проект Просвещения и демократического правового государства находится под угрозой, в том числе из-за распространения социальных медиа, искусственного интеллекта и иных форм цифровых искажений человеческого духа, которые порой активно и целенаправленно подрывают истину, факты, знание и этику.
Наше высокосовременное общество знаний XXI века на основе научно-технического прогресса произвело системы, которые блокируют наш моральный прогресс через фейковые новости, цифровой надзор, пропаганду и кибервойну ведя к тому, что мы перестаем доверять истине, знанию, действительности и своей совести. Это парадокс нашего времени. Поэтому настоятельно требуется поставить в центр морального мышления соответствующий образ нас самих, человека как свободного живого существа, наделенного сознанием, чтобы мы могли скорректировать этот перекос.
Многие моральные факты всегда уже были совершенно очевидны — с давних пор говорят о моральных самоочевидностях, которые почти никогда не ставят под вопрос и в основном вообще не замечают. Разумеется, всегда существовали отдельные люди и группы людей, которым было выгодно отмахиваться от них как от заблуждений или просто игнорировать их. Моральные самоочевидности — скажем, предосудительность рабства и низость расизма — можно систематически скрывать, дегуманизируя людей и представляя таким образом насилие и жестокость оправданными. Именно это является центральной функцией политической пропаганды, манипуляций, идеологии и иных форм того, что в теории идеологии называют «ложным сознанием» (falsches Bewusstsein)[215].
Во всемирно-исторической ситуации нашего времени эту функцию берут на себя, в частности, социальные сети и поисковые машины, алгоритмы которых нацелены на то, чтобы мы не отводили взгляд от экранов. Они систематически делают нас зависимыми от разного рода информации и новостей, прямо-таки жаждущими их, причем то, правдивы ли эти информация и новости, играет второстепенную роль. Дело лишь в том, что мы потребляем и одновременно производим данные, чтобы тем самым улучшать алгоритмы техномонополий: чем больше данных мы предоставляем социальным сетям, используя их, тем лучше им удается вызывать в нас жажду делать их еще больше. Клик за кликом, лайк за лайком мы производим невидимую цифровую угрозу.
В ходе своего массового распространения за последние тридцать лет интернет превратился в идеологический пусковой механизм: он распространяет любое множество идеологических искажений и полуистин, которые надежно держат нас в напряжении как потребителей. Опасное в этом процессе состоит в том, что такие моральные самоочевидности, как уважение к людям, которых мы вообще (еще) не знаем, аннулируются онлайн. Это доказывают ветки комментариев в любых социальных медиа, как и те, что создаются на порталах традиционных изданий. Готовность оскорблять чужих людей, не предприняв никакой попытки понять их, очевидно выше, чем в классических форматах писем от читателей, что связано просто с тем, что в онлайне вообще нет временно́й дистанции и никакого фильтра между импульсом выразить свое мнение и возможностью незамедлительно сделать его публичным.
Интернет, наряду с экономической глобализацией, которая ускорялась одновременно с его распространением, значительно способствовал затемнению нашего духа. Наша способность ориентироваться на морально устойчивый образ нас самих, этический образ человека, постепенно исчезла до некоторой степени. Разочарование в надежде, что с концом холодной войны человеческий прогресс распространится по всему миру через товарооборот, произошло неслучайно. Ведь человеческий — что всегда значит и моральный — прогресс не может распространяться цепочками эксплуатации для производства банальных потребительских товаров для государств всеобщего благоденствия.
К тому же с 1990-х годов под обличьем предполагаемой демократизации произошло множество несправедливых войн, к которым, в частности, относятся обе войны в Персидском заливе, а равно и другие целенаправленные интервенции мировой державы США, которые привели к хаосу на Ближнем Востоке, а также в Северной Африке. Такие акции, которые, по существу, нельзя оправдать, за которые были ответственны все президенты США последних тридцати лет (включая Барака Обаму), сопровождались обманом, полуправдой и ложью. Целью этих действий было выдать предосудительные посягательства на суверенитет других стран (в частности, убийства дронами и цифровые атаки) за правомерные.
Затемнение морального горизонта человечества поэтому ни в коем случае нельзя списывать только на русских хакеров и китайскую пропаганду, хотя и то и другое определенно играет все более важную роль. Это затемнение в первую очередь десятилетиями целенаправленно продвигалось американскими цифровыми монополиями и исследовательскими центрами, чьи