Таким образом, от морального познания политических акторов и граждан зависит, сохранится ли либеральная демократия и как. Наша демократия до сих пор во времена коронавируса очень хорошо себя зарекомендовала, что привело к росту доверия граждан к избранным ими представителям.
Совершенно оправданный вирусологический императив — защитить нас всех и уберечь нашу систему здравоохранения от худшего — не должен, однако, приводить к игнорированию других моделей. Когда мы, например, игнорируем критический анализ государственных действий, за который, допустим, отвечают СМИ, университеты или аналитические центры, мы скрываем неморальные и моральные факты, которые в равной мере нужно учитывать, если мы хотим справиться с кризисом коронавируса. Если сейчас под маской вирусологического императива шаг за шагом распространится тонкий, но тем не менее тоталитарный надзорный режим (как показывает пример Китая), коронавирус сотрясет либеральную демократию и ее основывающуюся на Просвещении систему ценностей. Это приведет к фатальному моральному регрессу.
Однако из политологических моделей чрезвычайного положения не следует, что мы действительно проходим через самоустранение демократии. Как в случае любой модели, последствия развиваются при гипотетических условиях: если бы долгое время имели силу одни лишь правила чрезвычайного положения, которое изучали такие политические теоретики, как Томас Гоббс, Карл Шмитт, Жак Деррида и Джорджо Агамбен, это шаг за шагом привело бы к самоустранению фундамента демократического правового государства [240]. По аналогии верно следующее: если вирус распространяется так, как это описывают компьютерные симуляции, мы столкнемся с определенной заболеваемостью. Но действительность — это не роман-антиутопия, в котором чрезвычайное положение подчиняет всех людей смене режима (как полагают теоретики заговора), а мы, как индивиды, и исторические акторы, не ведем себя так, как это описывает компьютерная симуляция (как полагают многие вирусологи).
Когда мы сверяемся только с моделями одного типа, то есть с приспособленными для открытия и исследования естественно-научно устанавливаемых фактов, но игнорируем иные модели, растет вероятность того, что факты, устанавливаемые нефизически, тем самым начинают развиваться в неблагоприятную для нас сторону. Так программируется моральный регресс, который протекает под личиной слишком одностороннего — поскольку мотивированного лишь естественными науками — морального прогресса.
Ни моральный прогресс, ни моральный регресс не идут автоматически. Тому есть решающая причина: морально весомые решения принимаются живыми существами с сознанием, пример которым люди. Как живое существо, наделенное сознанием, мы автоматически не поступаем ни правильно, ни неправильно, ни хорошо, ни плохо. Даже если попытаться по возможности всегда поступать правильно в моральном плане и вести в этом смысле благую жизнь, в неморальных и моральных фактах можно заблуждаться и в итоге выносить ошибочные моральные суждения. История пишется людьми, она — проявление наших сложных свободных решений, а равно и многосторонних социальных систем, привычек и биологических аспектов человеческой жизни.
Именно поэтому морально надлежит рассматривать очень сложную в моральном плане ситуацию, такую как пандемию коронавируса, с разнообразных точек зрения, так как действительность, к которой относятся и наши решения, никогда не развивается монокаузально; она не соответствует циклу одной-единственной программы, который можно инсценировать с помощью подходящих компьютерных симуляций. Мы никогда не можем предсказать действительность хотя бы частично — только определенные системы, которые мы изолируем от остальной действительности, чтобы изучать их так, как если бы они не были частью бо́льших контекстов.
Оценка своих собственных познавательных способностей и междисциплинарный обмен притязаниями на знание и открытиями во всех мыслимых дисциплинах — это интегральный элемент нового Просвещения, пытающегося выработать универсальные ценности для XXI века. Для этого мы должны преодолеть непоколебимую односторонность, заключающуюся в ошибочной вере в то, что научно-технический прогресс сам по себе уже достаточен для человеческого или морального прогресса.
Это представление, которое я называю сциентистской редукцией (Verkürzung), непроизвольно ведет к моральной беде, так как оно оставляет без внимания как неморальные факты, которые нельзя измерить физически и осилить с помощью инженерного дела, так и моральные факты sui generis, которые нельзя установить без этики.
Границы экономизма
Широко распространенный вид сциентистской редукции состоит в переоценке просветительской силы экономических наук. Это особенно фатально, поскольку их обширные области основываются на грубом смешении моральных и экономических ценностей или подчиняют моральные ценности экономическим. Неолиберализм — это экономическая школа мысли, которая главным образом полагается на то, что человеческий прогресс достигается автоматически, если передать по возможности все решения рынкам и их измеряемой в финансах логике конкуренции [241].
Пандемия коронавируса выявила много противоречий в господствовавшей последние тридцать лет логике рынка, тесно связанной с неолиберальной мыслью и ее участием в глобализации, понимаемой чисто экономически. Если рассматривать ее в свете ее собственных критериев, неолиберальная логика рынка оказалась несостоятельной уже в финансовом кризисе 2008 года и затем, в гораздо большем масштабе, в коронавирусном кризисе 2020 года: в спасение нашей экономики, например, предположительно уже было вложено больше государственных денег, чем их потребовалось бы, чтобы исключить систему здравоохранения из логики прибыли. А если учесть ущерб окружающей среде, стоящий на счету у неолиберально управляемой, чисто экономической глобализации последних тридцати лет, баланс даже выйдет негативным, то есть из-за разрушения экосистемы и вынужденной замены ее технологиями мы теряем больше стоимости, чем вообще производим [242].
Уже с семидесятых годов прошлого века известно, что непомерное истощение естественных, а равно и производимых людьми ресурсов не может длиться вечно и в долгосрочной перспективе, по всей видимости, приведет к самоистреблению человечества или же, по крайней мере, к катастрофам, которые будут гораздо страшнее пандемии коронавируса. Этот факт нашего будущего, которому угрожает неправильное мышление, в значительной степени приближается указаниями на индикаторы роста, не учитывающие факторы устойчивого развития и всеобщего человеческого благосостояния.
Причем этот способ ведения хозяйства нельзя отождествлять с капитализмом самим по себе — он возникает из определенной интерпретации человека, государства и экономики, которая в отдельных моментах основывается на отчасти сомнительных и отчасти даже фальсифицированных допущениях. К ним относится, в частности, допущение, что всякий индивид в отношениях обмена автоматически ориентируется на жажду прибыли и личную выгоду, так что любое морально окрашенное, обоюдное отношение между акторами на рынках должно объясняться как встреча эгоистов, по модели, которая под заглавием homo oeconomicus[243]до сих пор играет важную роль в учебных планах по экономическим наукам, хотя ее давно считают однобокой. Сюда также относится и ложное допущение, что человек является руководимым алчностью невольным потребителем.
Неконтролируемый неолиберальный капитализм — это громко ревущий, но периодически начинающий сильно барахлить мотор, который в эти моменты снова нужно приводить в движение вмешательствами сильного государства. Поэтому, с философской точки зрения, сущностная задача посткоронавирусного общества состоит в том, чтобы наконец уйти от логики «капитализм против коммунизма», которая пронизывает модерн уже почти двести лет. Рыночная экономика сама по себе не является противником благой жизни, она автоматически не ведет к эксплуатации людей и социальному неравенству. Ведь существуют противодействующие механизмы контроля, к которым относится не только государство с его привязанной к территории суверенной властью над ресурсами, но и остальная часть общества и, вместе с ним, все мы. Отношения обмена не обязательно должны руководствоваться холодным эгоизмом, а их участники — пытаться надуть друг друга. То, что это часто бывает так, является дефектом, который можно и даже нужно скорректировать, если мы хотим успешно справиться с великими вызовами нашего столетия.
Моральная форма ведения хозяйства, гуманная рыночная экономика, возможна.
Ни Адам Смит, ни Карл Маркс не годятся на роль инструментов анализа сегодняшних общественных отношений и их социально-экономических измерений и контроля. Рынки и системы, которые они описывают, лишь отдаленно напоминают нашу социально-экономическую действительность. Они не знали ни антропогенного изменения климата, ни глобализации, ни демократического правового государства. Системы, которые они анализируют, уже не наши, из-за чего любая попытка извлечь из них что-то для нашего собственного времени в итоге может иметь лишь ограниченный успех. Мы не должны ни любой ценой заменять рыночной логикой влияние государства на распределение ресурсов (что соответствует неолиберальной доктрине подрыва государства), ни, наоборот, национализировать как можно больше всего или даже стремиться к плановой экономике, в которой не может разворачиваться креативность рынков. Обе отжившие крайности не способны справиться с технологическими и экологическими вызовами наших дней, и обе работают с давно устаревшими философскими образами человека и мира, которые, к сожалению, все еще иногда просачиваются в построение моделей в экономических науках.