Древнегреческое слово oikonomia означает: закон дома. Оно изначально относилось к распределению ролей в домах античных городов-государств (прежде всего, Афин), где женщины не играли никакой политической роли и где, конечно, были и рабы. И не будем забывать, как вообще поздно случилось признание неограниченного всеобщего женского избирательного права: в Германии в 1918 году, в Швейцарии — только лишь в 1971 году.
Экономика тысячелетиями ориентируется на нормы и ценностные представления, которые по сути своей устарели, что касается и все еще популярного homo oeconomicus как (ложной) модели человеческой рациональности. При этом упускается из виду, что они вовсе не являются ценностно нейтральными, но в основном основываются на субъективистских теориях ценностей, которые по более внимательном рассмотрении оказываются этически и антропологически несостоятельными. Не бывает полностью свободного рассмотрения сферы ценностей, это касается как экономических, так и моральных ценностей: экономисту платят за его исследования, а этик, исследуя моральные ценности, сам судит морально. Таким образом, ценности, по сути своей, зависят от сознания, они существуют в конкретных ситуациях действия и мысли, в которых речь идет о нас самих и наших установках. Политэконом Майя Гёпель метко выразила это:
Любое превращение явления <…> в число — это не что иное, как ценностное суждение. И каждое ценностное суждение определяет, на что мы обращаем наше внимание, на какие соображения опираемся при принятии решений, как оцениваем политику и ее справедливость — а политика всегда имеет отношение к формированию цен[244].
Согласно ложной модели homo oeconomicus, люди стремятся прежде всего к экономически измеримым потребительским ценностям — стремление, которому в борьбе за выживание в итоге подчиняются все[245]. На этой основе были развиты математически точные теории, задача которых в том, чтобы выявлять предпочтения акторов и тем самым разрабатывать прогностические инструменты для предсказаний рынков и контроля над ними.
Но эти модели человеческого поведения терпят эмпирический крах, так как даже в ситуациях экономической конкуренции люди принимают решения, руководствуясь соображениями, ориентирующимися на взаимность и честность. Литература по поведенческой экономике в этой области неохватна, и существует много экономических теорий, отвергающих неолиберальные представления о неконтролируемых рынках и радикальном демонтаже государства и вместо этого приводящих аргументы в пользу устойчивого развития и форм дистрибутивной справедливости, нацеленных на социальное равенство[246]. Ведь уже десятилетия назад в теории игр было сделано наблюдение, что в ситуациях соревнования люди сами выдвигают моральные суждения, то есть ориентируются на честность, а не только на выгоду — что экономистам сперва казалось иррациональным[247].
К сожалению, эти познания еще не окончательно распространились, слишком многие области нашей жизни, как и ранее, сразу же экономизируются, то есть управляются допущениями из экономических наук, которые упускают действительную жизнь человека. Ханна Арендт показала в своей очень значимой книге «Vita Activa, или О деятельной жизни», что современная экономизация всего нашего общества ставит под угрозу публичный обмен этико-философскими аргументами, а вместе с ним и саму идею публичности.
Яркий пример того, что неолиберальная экономика ориентируется на наивную модель семьи, восходит к Маргарет Тэтчер, которая на посту британского премьер-министра значительно посодействовала наряду с Рональдом Рейганом тому, чтобы экономизировать как можно больше областей общества посредством политического вмешательства, из-за чего ее считают знаменосцем неолиберального разгула с конца 1970-х годов. В известном интервью от 1987 года она говорит:
…такой вещи, как общество, не существует. Есть отдельные мужчины и женщины, и есть семьи. И никакое правительство не может ничего сделать, все ведь решают индивиды [people], и индивиды должны для начала заботиться о себе. Нашим долгом является заботиться о самих себе, а также о нашем ближнем[248].
В другом месте она объясняет еще яснее, почему она ставит на семью, явно используя стереотипную модель семьи в качестве основы для экономизации всех отношений:
Любая женщина, понимающая проблемы управления домашним хозяйством, лучше поймет проблемы, связанные с управлением страной[249].
Это не ошибка, а выражение социально-онтологического допущения. Социальная онтология занимается вопросом о том, в каких условиях группа людей действует координированно. Тем самым, она исследует основы формирования общества. Неолиберализм основывается на социально-онтологическом атомизме: на допущении, что в действительности не существует никакой кооперации, выходящей за рамки скопления индивидуальных предпочтений, конкурирующих за ограниченные ресурсы. Эта фундаментальная философская ошибка, к сожалению, лежит в основании многих, по сути, устаревших идей из области философии государства и общества и причиняет большой социально-экономический вред, на что, к примеру, указал оксфордский философ цифрового общества Лучано Флориди в своем убедительном анализе[250].
В экономические соображения всегда просачиваются неэкономические ценностные суждения, из-за чего модели экономических наук заполонили нелепости типа homo oeconomicus, от которых порой волосы встают дыбом. Поведенческая экономика выстроена не лучше, так как она часто исходит из того, что люди в конечном счете всегда являются жертвами искажений, отчасти объяснимых эволюцией ложных и поспешных заключений, так что поведенческая экономика считает нас иррациональными и, вместе с тем, подверженными манипуляциям [251].
Но то, что поведенческие экономисты, тем самым, считают иррациональным, и есть наша рациональность, которая развивалась эволюционно в силу нашей природы как социальных живых существ и является истоком нашей высшей морали.
Наша рациональность — это не экономический расчет, ориентирующийся на прибыль и прибавочную стоимость, — такое представление человеческого разума о самом себе упускает из виду этику и логику и поэтому в своих последствиях является, что не удивительно, неэтичным и нелогичным, т. е. некогерентным.
Основания наших сегодняшних ценностных представлений ни в коем случае не следуют из одних только естественных наук и уж точно не из экономических наук. Ни Смит, ни Маркс не имели представления о сексуальном освобождении и нацеленной на равноправие эмансипации женщин от ролевых образов, которые женщины должны были сносить тысячелетиями (и которые мы еще далеко не полностью оставили позади).
Для прогресса в области эмансипации была необходима глубинная психология[252], прежде всего психоанализ, а равно и современная литература и искусство, которое, особенно начиная с XVIII века, познакомило нас с широким спектром сексуальных желаний. Эмансипация женщины до состояния равноправного лица в гражданской жизни была бы невозможна без гуманитарного, философского и культурного исследования человеческим духом и чувственной плотью самих себя.
Таким образом, странной ошибкой нашего времени является вера в то, что моральные ценности можно как-то вывести из экономических ценностей, — заблуждение, которое часто — несправедливо — возводят к Адаму Смиту [253]. Моральное познание нельзя вывести из ситуации конкуренции между акторами, соревнующимися за ресурсы. С помощью экспериментов в русле поведенческой экономики вроде тех, например, что проводит в Боннском университете исследовательская группа моего знаменитого коллеги Армина Фалька, можно разве что установить, что в ситуациях соревнования люди сами ориентируются на моральные принципы. Как показывают эксперименты, люди часто ведут себя моральнее, чем ожидается, когда людей по природе считают эгоистами (что, очевидно, не так).
Вывод, который я хочу сделать из этого хорошо подкрепленного экспериментально размышления, гласит, что этика является той основополагающей дисциплиной, которая развивает ориентиры в вопросах о том, в каких условиях вообще должны применяться экономические модели конкуренции. Нужно провести масштабное междисциплинарное исследование, если мы хотим основать более устойчивую форму ведения хозяйства, в центре которой будет стоять человек, причем так, как он есть.
Экономические, а равно и все другие прогностические модели никогда не бывают лучше тех допущений, из которых они исходят. Поскольку в основании экономического моделирования лежат заблуждения из философии, этики и гуманитарных наук, это значит, что нашу экономику формирует однобокий вплоть до ложности образ человека, что ведет за собой фатальные ошибки, которые особенно проявляются в кризисах.
Если мы придерживаемся образа человека как невольного потребителя, то аксиому о том, что «рост ведет к материальному благополучию, людям другого и не надо», изменить не выйдет. Последствия для человека и окружающей среды известны.
Морально приемлемая форма хозяйства может возникнуть, только если независимая от экономики дисциплина философской этики будет учитывать гуманитарное знание из всех научных областей, но равно и жизненный опыт, искусство, религию и житейскую мудрость. Ведь в этике речь идет о человеке в целом, которого другие дисциплины разбирают на соответствующие подсистемы и рассматривают в их рамках.
Разумеется, фундаментальной ошибкой, к сожалению, все еще плотно встроенной в идеологию XXI века, является вера в то, что человек тождественен одной из этих (биологических, психологических, экономических и т. д.) подсистем и что его, тем самым, можно расшифровать с помощью оптики ведущей дисциплины, задающей такт для всех других дисциплин. В философии это, начиная с Гилберта Райла, называют