Ну и вот, бывший граф в теле нынешнего Игнашки на своей шкуре испытывает несправедливость хозяйского гнева, нищету, с которой у него не хватает сил бороться из-за высоких налогов, непосильных барщины и оброка. Не скажу, что всё это мне уже пришлось наблюдать самому, слишком мало я тут пожил. Но кое-что читал ещё раньше в Интернете, фильмы смотрел исторические, опять же, да и рассказы Глафиры мне помогут, если что. Главное для писателя – это начать. Победить страх белого листа, написать первую фразу. А там герои сами начнут действовать по своему разумению, только успевай записывать!
Короче, увлёкся я так, что оторвался от своего произведения только тогда, когда в окне забрезжил рассвет. Марина, не дождавшись, когда я задую свечи, сложила свои швейные принадлежности в мою шкатулку, лоскутки завязала в кусок от цыганской юбки и сладко почивала в уголке моей кровати, свернувшись по своему обыкновению калачиком и положив голову на свой узелок. Вторую ночь спать в кресле я не решился, поэтому устроился на оставшейся половине постели, благо кровать моя была достаточно широкой.
Покупка телят и будущего инженера Афони
Среди ночи меня вдруг накрыла волна страха. Вспомнилось, как бабушка в моём детстве, отпуская меня гулять по посёлку с пацанами, строго-настрого запрещала ходить к навозной яме, в которую стекали отбросы из совхозных коровников. Она даже для устрашения рассказала историю, как в ней утоп пьяный дядька, сейчас уж не упомню его имени. Тот, разумеется, орал, народ собрался, пытались вытащить его, но безуспешно. Густая жижа засасывала почище болота.
А вдруг и в яму с травяной смесью кто-нибудь упадёт? Я себе никогда такого попустительства не прощу! Чуть дождавшись рассвета, я побежал во двор к Прохору. Тут меня ждала приятность: ров был аккуратно укрыт ветками, а вокруг него был установлен невысокий плетень.
Вот ведь какой хозяйственный мужик! Сам, без всяких приказов, додумался позаботиться о технике безопасности. Молоток, одно слово. У меня камень с души свалился.
Я заодно осмотрел и его огород. Тут тоже был полный порядок: грядки выполоты, вся земля засеяна. Я полюбовался на зеленеющие проростки лука, репы, капусты, свёклы, моркови. Картофеля я на огороде не нашёл, хотя помнил, что в завезён в Россию он был ещё в 1765 году.
Пока я инспектировал Прошкин огород, из хаты вышла мать Прохора – утро вступало в свои права, требуя от сельчан приступать к работам. Старуха – ну, не совсем уж и старуха, если быть честным, лет ей было около пятидесяти, но выглядела она вовсе не молодой женщиной, как в моём прошлом-будущем – держала в руках деревянную бадейку, видимо, собиралась пойти за водой.
Увидев меня, баба смутилась, прикрыла рот концом платка, который был повязан на голове так, что ни один волосок не выбивался наружу, поклонилась и постаралась чуть ли не бегом исчезнуть с моих глаз. Чтобы остановить её, мне пришлось схватить тётку Ефросинью за рукав.
– Постой-ка, Ефросинья, спросить у тебя кое-что хочу, – обратился я к своей крепостной.
Та вжала голову в плечи, но остановилась, так же не поднимая головы и устремив глаза в землю.
– Ты вот что-нибудь про картофель слышала?
Та быстро закивала.
– Слышала, а как не слышать-то? Чёртовы яблоки эти завезли из стран заморских, русскому люду на погибель. Батюшка, что приезжал к нам в прошлом годе из Суринска – там Троицкая церква стоит – сказывал, что всех, кто хоть кусочек этой картошки съест, Бог жизни лишит и в костёр адов отправит, – быстрым шепотом сообщила мне Агафья.
– Ну, вот что за глупость-то ты несёшь, милая! А как же господа, которые едят картофель и не умирают?
На лице женщины отразилась умственная борьба.
– Дак, видно, чёртово яблоко токмо для господ и предназначено. А нам, простым людям, есть его заказано. У прошлого барина в горшке на окне картофиля ента росла. А когда опосля завместо цветочков ягодки появились, яво горничная, Полина, сорвала втихую скоко-то да съела. Сильно она опосля того мучилась, так и отдала Богу душу, хотя батюшка и читал над нею молитвы всякие.
– Ну да, ягоды картофеля есть нельзя, они ядовиты. Только спасать Полину надо было не молитвами, а промыванием желудка, врача надо было звать, а не попа, – всё ещё пытался я достучаться до понимания крестьянки, удивляясь её темноте.
– Батюшка сказывал… померла ышшо в Суринске девка Аксинья. А как похоронили её, на могилке третьеву дни нашли картофилю энту. А всё потому, что Ксюха-то в девках ышшо прижила мальца незнамо от кого. Вот её Бог и наказал, а людям метку оставил, чтоб понимали — грешника завсегда возмездие ожидает страшное, – продолжала посвящать меня в деревенские байки Агафья. – Картофиля ента для простого люду никак не подходит, чур меня, чур!
Тётка осенила себя крестным знамением трижды, сплюнула через левое плечо и, ещё раз поклонившись, потопала в сторону колодца. Ндаааа… Придётся мне, чувствую, немало потрудиться, чтобы сломить глупые убеждения крестьян насчёт картошки. Цари станут выпускать указы о необходимости выращивания этого корнеплода начиная с 1865 года, стращая высылкой тех, кто будет противиться. Но я-то могу уже начать сейчас, зачем ждать царских указов. И в первую очередь надо попу мозги промыть, чтобы глупостями всякими народу головы не забивал.
Вроде бы должен быть батюшка образованным человеком, а оно что ж получается? Сам же народу и внушает чушь несусветную. Хотя, оно ж и понятно: страх перед наказанием божьим за прегрешения уже здесь и сейчас действеннее страха где-то там в будущем, после смерти. Вот и стараются священнослужители притянуть себе на пользу любые события, переврать их так, чтобы люди боялись гнева божьего, а, следовательно, и перед ними благоговели. Как там говорится? Пугай и властвуй? Нет, не так, вроде... Но, всё одно, верно.
Кстати, надо бы спросить у повара, есть ли в моих запасах картошка. Так-то, думаю, должна быть, граф же, прогрессивный человек. Хотя на столе у себя я её не видел. Ладно, начну пока разводить её в своём саду, всё-таки обидно будет, если раздам всё крестьянам, даже тому же Прохору, а они загубят семена. Новые покупать нынче дороговато будет.
Вернулся к себе я в самом прекрасном настроении. Соловьи просто надрывались, вопя в кустах и рассыпая свои трели, хотя солнце ещё не успело прогреть прохладный воздух. Вокруг царила свежесть, и было неимоверно приятно гулять по тихому посёлку.
Марины в кабинете я не обнаружил, чему был немало удивлён. Вошедшая ко мне Глафира, опустив глаза, мягко сообщила, что она приготовила гостевую комнату для моей «подопечной», поскольку «негоже молодой девице открыто спать вместе с господином, и, дабы не давать пищу сплетням и злословию для дворовых, лучше ей проживать в отдельных покоях».
Блин! Ну, ведь правильно же. Я даже не подумал о том, что мои слуги, как бы ни старались мы не выставлять напоказ присутствие Маришки у меня, узнают об этом и станут рьяно обсуждать наши отношения. Не чувствуя за собой вины, я и не задумывался о последствиях.
Кивнув Глафире, я решил навестить подругу в её новой комнате. Постучался, услышал «Да-да», вошёл и… чуть не упал! Маринка красовалась в новом одеянии! Сарафан был использован как основа, притален, удлинён с помощью пышной оборки, сделанной из цыганской юбки самой спокойной расцветки и пришитой по низу. А из оставшейся части той же юбки она умудрилась смастырить рукава и кокетку. Наряд был довольно симпатичным, скромным, но вполне подходящим как домашнее платье для барышни.
Причёску они сотворили уже вместе с Глафирой в соответствии с модой: собранные в бомбочку волосы на затылке и мелкие кудряшки, ниспадающие вдоль щёк, мило гармонировали с новым нарядом.
– Ну, как я тебе? – Маришка покрутилась передо мной, расставив в стороны руки.
– Крутяк! – только и сумел сказать ей я. – Ну, раз уж такое дело... Сегодня будем завтракать в столовой. Пошли!
Я галантно подставил ей локоть, она грациозно оперлась, и мы двинулись в столовую. Глафира была уже там. Я заметил, что она волнуется – переживает за своевольный поступок. Но я же не какой-то там барин-самодур, а цивилизованный человек. Поэтому решил успокоить даму и даже отблагодарить её:
– Знаете что, Глафира, садитесь тоже с нами за стол. Отныне будем завтракать, обедать и ужинать все вместе. Ну, когда у нас в доме не будет гостей…
Глафира, по-моему, была несколько обескуражена, но обрадовалась этому моему решению сильно. Зато дворецкому, по-моему, не особо понравилась моя компания за столом, но он старался сохранять на лице обычное каменное выражение. Да и пусть себе думает, что хочет! Я уже принял решение дать вольные Глафире и Марине, потому что понимание их положения меня начинало прилично тяготить.
Кстати, заодно освобожу и Прохора, нравится мне этот мужик своей хозяйственной хваткой. С остальными пока повременю: народ тёмный в основной своей массе, растеряется и начнёт творить непотребства. Я же помню из истории, что стало с большей частью бывших крепостных после отмены их зависимости от помещиков.
После завтрака мы с Мариной стали обсуждать идею с раздачей тёлочек крестьянам. Сначала решили составить список всех живущих в посёлке. Тут пришлось подключить фантазию: фамилий у крепостных ещё не было, поэтому мы стали по ходу дела сочинять их им.
Семью Прохора окрестили Егоровыми, в честь отца Прошки. По тому же принципу у нас появились Николаевы, Петровы, Васильевы, Филатовы. Чету бывшей горничной Маньки вместе с мальцами, чтобы не разводить однофамильцев (Егоровы у нас уже были), записали Хромушкиными, пирняв во внимание физиологическое отклонение главы семейства. Ну да, немного поспорили тут, не без этого. Маринке не нравился такой подход, но она смирилась-таки после моего заявления:
— Люди уже всё равно привыкли так звать Егорку, поэтому какую бы фамилию мы ему не определили, не перестанут звать его Хромым.