Приезд родителей
К концу мая кирпичей было заготовлено как раз на один дом. По настоянию Мариши было решено заложить сначала здание для приюта. Она сама и план строения начертила, и размеры указала. Ну, настоящий архитектор.
Правда, Прохор, которого я пригласил в свой кабинет, внимательно рассмотревший чертежи, не согласился с размерами окон в будущем здании.
— Неча их делать такими большими, — сказал.
— И почему же? — взвилась обещавшая сидеть тихонько в уголочке Маринка. — Девочкам нужно много света. Ну да, я знаю, что чтобы отапливать дома с большими окнами требуется больше дров. Но это же не ваша забота, верно?
— Больше дров — это да. Но главное тут вовсе не это. Медведи — вот что главное.
— Медведи? — от удивления Маришка даже плюхнулась попой в стоящее около окна кресло
— А то вы ентого не знаете, — усмехнулся Прохор. — В лесах наших ентих зверюг полным полно. Летом-то их почти не видать — там у них и малины, и яблок, и грибов хватает под завязку. Да и зимой тишина — спят они по берлогам, окромя, ежели шатунов. А вот по весне… Тута от них бед может бывает много. С голодухи они человека боятся перестают, могут и в дом влезть. А ежели злой какой зверь попадётся, то и человека задерёт, попадись тот ему.
— И что, маленькие окошечки спасают от медведей?
— Конечно, спасают. Медведь — он же большой, в маленькое оконце не пролезет. Потому просто потопчется круг дома, поймёт, что влезть у него никак не получится — и утопает взад в свой лес, — усмехнулся Прохор.
Маринка промолчала.
— Так, понятно. Уменьшаем размеры окон, Прохор. Ты в этом деле больше знаешь, чем мы, люди городские, тебе и каты в руки, — подвёл я итог переговоров.
Часть артельщиков мы с Прохором перевели на строительство. Он и возглавил бригаду. Вместо него руководить производством кирпичей поставили его старшего сына, пятнадцатилетнего парня Алексея. Этот мужичок пошёл в отца: был таким же хозяйственным, хватким, серьёзным.
Афанасий довёл до ума водонапорный насос. Теперь воду не нужно было таскать бадейками, а надо было просто качать, нажимая на рычаг. Получилось что-то наподобие колонок, которые я помнил по своему детству — такие встречались даже в городах на окраинах, где стояли частные деревянные домишки. Изобретение удобное, особенно когда воды требовалось больше, чем одно ведро в сутки.
Вторым его изобретением было приспособление для формовки кирпичей. Афоня так механизировал этот процесс, что для работы достаточно было пары наблюдателей. Справиться с агрегатом теперь могли двое. И не обязательно на формовке кирпичей нужны были мужики: даже женщине или подростку вполне по плечу была такая работа.
Первый устанавливал на транспортерную ленту пустую открытую форму, нажимал на рычаг. Из жёлоба в форму засыпалась земляная смесь, опускался поршень, трамбуя массу. Снова нажим — вторая часть массы засыпалась в форму и трамбовалась. Затем ногой надо было нажать другой рычаг, чтобы транспортерная лента сдвинулась немного. Вручную устанавливалась следующая форма и алгоритм повторялся.
Наполненная форма, дойдя до края транспортера, переворачивалась. Тут её встречал второй работник освобождал кирпичи и устанавливал их на бочок для просушки. Процесс снова повторялся. Конечно, можно было бы и далее механизировать процесс, но у Афони были в разработке более неотложные проекты, да и полностью освобождать народ от физического участия в труде пока не входило в наши планы.
Кирпичи складировались на стойку с полками. Снизу к стойке крепились колёсики, поэтому транспортировать её до места сушки было несложно. Так что работа эта была хотя и довольно скучной, но уже не столь трудоёмкой.
С печатной машинкой дела тоже хорошо продвинулись. Ну да, это была скорее не машинка, а целый станок, где-то метр в ширину, полметра в глубину и сантиметров тридцать в высоту. Но меня этот факт нисколько не огорчал. Это потом народ будет стараться всё вокруг делать меньшего размера, чтобы экономить место. Сейчас же у меня с метражом проблем особых не было, так что пусть хоть полкомнаты занимает агрегат — меня это расстроит.
Разобрав приспособление на детали, я отправился на железоделательный завод для отливки их из металла. Ехать пришлось почти неделю, потом ещё чуть ли ни два дня объяснять специалистам, что мне конкретно надо.
Деталей я заказал сразу три комплекта. Как ни странно, но отлили мне их быстро, расплатился я чеком, поскольку денег у меня уже практически не было. Можно сказать, что получил печатные машины я в кредит. Сложив детали в экипаж, я перевёз их в имение.
Пока машины были не собраны, я не боялся, что кто-то воспользуется нашим с Афанасием открытием и соорудит нечто подобное. Без чертежей собрать машину будет невозможно, да и специалисты, занимающиеся отливкой, даже не представляли, в каком направлении можно использовать будущее приспособление.
Вернувшись домой, я попросил Глафиру составить письма к продвинутым литераторам того времени: Крылову, Радищеву, Державину, Карамзину, Жуковскому. Пушкин, который «наше всё», ещё только родился год назад, так что никто и помыслить пока не мог, кем пополнилась земля наша, какого таланта родила.
В письмах к писателям я попросил Глафиру высказать своё почтение и восхищение талантами литераторов, а вот во второй части предлагал им купить у меня печатную машину, которая значительно упростит и ускорит процесс создания их нетленных произведений. Да и заодно сделает их более читабельными (не секрет, что подчерками чаще всего писатели обладали не каллиграфическими, зачастую мало уступающими врачам того времени, в котором прошло моё детство).
Что удивительно: откликнулось стразу трое. Жуковский и Карамзин сразу же предложили выкупить у меня чудо-машину, а Крылов в своей ехидной манере высмеял. Даже начертал карикатуру, где гуси входят в ящик, а выходят с другого конца общипанные догола. Посередине же сидит сам Крылов и пишет свои басни на длинном-длинном пергаменте, который сворачивается в огромный рулон, подвешенный высоко над его головой. Короче, юморист. Ну да, ему больших текстов писать не требуется, басни ценны не многословием, а остротой смысла.
Я попросил Глафиру снова отписать потенциальным покупателям, предложил им приехать ко мне в имение, чтобы посмотреть машину в работе и приобрести её, если всё устроит. Давно пора бы научиться расписывать эти вензеля и закорючки, коими сейчас переписываются образованные люди, но я не имею такого желания. Каллиграфия мне ещё в начальных классах школы давалась с великим трудом. Мама шутила, что это гениальность зашкаливает и забивает ту часть мозга, которая отвечает за работу рук. Не знаю, права она была или нет, но умных людей с хорошим почерком я в жизни встречал намного реже, чем дураков полных, умеющих писать ровными и красивыми буковками, но всякую чушь.
Столы для печатных устройств мне на заказ сделал мастер столярных дел из Никитинки. Он украсил их искусной резьбой, прикрепил над столешницей стойки с полочками для подсвечников и других мелочей и ящичками для бумаги. Потом он покрыл всё это морилкой на основе сажи и угля и лаком из смолы и масел — поискать мне это всё пришлось, конечно, но оно того стоило. В результате получилось очень даже презентабельно.
И тут, в самый разгар моей деятельности, в поместье явился мой батюшка, граф Орлов Владимир Григорьевич. Сразу же, лишь только переступил порог дома, отец разразился бранью. Начал он с того злополучного момента, когда я получил ранение на дуэли.
— Ты вообще что натворил? Дуэли давно запрещены! И это хорошо, что сплетни не дошли до государя-батюшки! По Воинскому уставу от 1715 года тебя только за один вызов на дуэль следовало лишить графского звания и конфисковать имущества, коего, по сути, у тебя и так нет, никогда не было и не будет с такими выходками! А за саму дуэль вас, дураков, обоих могла ждать смертная казнь! — кричал взбешённый граф. — И потом, кто тебе давал право разбрасываться вольными на крепостных? Ты забыл, как погряз в долгах и только с моей помощью сумел избежать взыскания по векселям перед свадьбой? Да, я обещал тебе это поместье, но вовсе не для того, чтобы ты продолжал шалапутничать и колобродить! Вот скажи, много ли у тебя осталось денег? Поди, всё, что я дал тебе, спустил! Сто раз говорил: не умеешь играть, не мучь карты, но тебе что в лоб, что по лбу!
Матушка была более лояльна. Она нежно погладила мужа по рукаву, отчего он сразу размяк и немного успокоился. Потом она подняла лицо к супругу, заглянула ему в глаза и улыбнулась. Батюшка и вовсе растаял.
Обезвредив графа, матушка протянула мне свою руку для поцелуя и нежно потрепала своё дитятко по шевелюре.
— Владимир Григорьевич, свет мой, не надо так сильно гневаться на сына. Наверняка, у него были веские причины, чтобы поступить так, как он и поступил. Правда ведь, Гришенька?
«Гришенька» стоял перед родителями, растерянно хлопая глазами. Я привык уважать взрослых, поэтому не сразу нашёлся, что ответить отцу на его гневную речь.
— Ваше сиятельство, батюшка… — так, что ли, следует обращаться к сиятельному батюшке? — Не велите казнить, велите слово молвить… — блин, это я явно ляпнул не из той оперы… — Мною была проделана здесь большая работа, — опять что-то глупое сморозил… — Сейчас, поужинаем, и я вам расскажу и покажу, что успел сделать до вашего приезда.
— Говорил мне доктор, что тебя здорово хватило тут после ранения… — граф был явно растерян. — Как будто сам не свой. Пойдём, что ли, покурим.
Граф вынул из кармана трубку и взглядом пригласил меня на веранду. Когда я отказался прикуривать, он ещё раз сильно удивился. Ну, не стану я портить свои лёгкие даже ради поддержания имиджа. Ни к чему это. Но говорить об этом отцу я, разумеется, не стал. Просто встал с ним рядом, пока он раскуривал свою трубку, развалившись с наслаждением в плетёном кресле-качалке.
— Ну, докладывай. Слышал я, какую-то артель строительную организовал, дома крестьянам из земляных кирпичей строить собрался. Зачем это?