Саша вновь села. Почесала шею. Заправила выбившуюся прядь за ухо. Посмотрела на ладони.
— Я не помню… Мара, я ничего не помню. Как только вышла из аудитории, все, темнота…
— Я тут твою мантию нашла, — соседка потянула синюю ткань, висящую на спинке стула, — а в кармане расписание. У тебя был факультатив. Вот, читай…
— Физические упражнения… Значит, я на них ходила, иначе зачем мне форма? Наверное, я перезанималась, — Саша потянулась, выгнула спину. — Все тело болит.
— М-м-м, понятно теперь, почему тебя на руках принесли. Разве ж можно себя до такого изнеможения доводить?
— Кто принес?
— Куратор твой. Велел не будить.
— Ой, как неловко, — Саша закрыла рот ладонью, боясь сболтнуть лишнего. Не хотелось ей признаваться, что куратор и есть тот человек, что дергал бровями за ужином. Опять опозорилась. Что же она такого делала на факультативе, что сил до комнаты добраться не осталось? — А лорд Цессир ничего не рассказывал?
— Нет. А должен был?
— Нет-нет. Все в порядке.
— А! Вот бумагу для тебя оставил, — Мара стащила со стола сложенный пополам листок. — Разрешение на посещение занятий. От ректора.
— Блин! И об этом побеспокоился.
— Натворила чего-нибудь? Просто так бумажку с разрешением не потребуют, — увидев покаянный кивок подруги, Мара вздохнула. — Вот бы мне такого куратора.
— Тебя разве к занятиям еще не допустили?
— Не-а. Пока проклятые руны не выучу, и соваться не стоит.
— А куда чуть свет убежала? И меня не разбудила.
— Я будила, честно. Ты даже глаза открыла…
— И, наверное, снова закрыла…
— А я в библиотеку рванула. Там иногда для особо бестолковых амулеты памяти выдают. Чтобы быстрее знания усваивались.
— Раздобыла?
— Не положено, говорят. Учи сама.
— М-да. Слушай, а ужин скоро?
— Тю! Ты опять все проспала. А там такое! Такое! — у Мары загорелись глаза. — Ректор разрешил немагийникам в вашей зале еды набрать. Сколько хочешь. Говорят, не все студенты пришли на ужин. Вот и осталось. Я и тебе припасла.
На этот раз в корзинке творился хаос, еда была кое-как завернута в салфетки — мясо рядом с пирожками, сыр вперемешку с дольками яблок. Ни тебе горшочков, ни вилок с ложками.
— Еле урвала. Наши как коршуны налетели.
Но Саша была и такой заботе благодарна.
«Что-то плохо у меня складывается с питанием. Завтрак проспала, ужин… тоже проспала. Интересно, на обед хоть сходила? Судя по втянутому животу — маловероятно. Не удивительно, что я после факультатива с ног свалилась. Черт! А может, я сознание от голода потеряла и головой об пол хлопнулась? Вот откуда провалы в памяти!»
Саша пощупала голову. Да, затылок побаливал. Собственно, везде побаливало.
Найдя причину недомогания, леди Алекс Дафой успокоилась. После ужина позанималась с Марой, и пока та зубрила новый десяток медицинских символов, сверилась с собственным расписанием. Опять история Агрида. И артефакторика. Название последнего предмета Саша прочла не с первого раза.
«Где куратор, когда он так нужен?»
Создание артефактов не тот предмет, который можно осилить без объяснений преподавателя. Мара здесь точно не помощник.
«Артефакторика включает в себя набор определённых понятий и схем. Артефакт — какой-либо объект, наделённый сверхъестественными силами. Становление какого-либо объекта артефактом называется зачарованием. Оно заключается в процессе привязки чар к объекту. Чары — особое свойство, которым обладает артефакт», — прочла вводную часть Александра и удрученно вздохнула. Скучно и непонятно.
Танцовщица Шаша привыкла пользоваться артефактами, которые для нее делала Сесилия. Никакого особого умения не требовалось. Нажать на определенный завиток, приложить к нужному месту на теле или взмахнуть амулетом, рассеивая магию на определенный радиус. Достаточно было покачать головой, чтобы зачарованные змейки на парике пришли в действие. Или покрутить пологом, останавливая время.
«Кстати, странно, что собака тогда не замерла, — Саша вспомнила Рона, который с интересом смотрел, как она охмуряет Вари-дага. — Неужели он сам по себе был амулетом?»
Шаша однажды столкнулась с подобным в приграничном оазисе. Она наблюдала как оборотни, готовясь к бою с агридцами, наносили на тело чары, защищающие их от воздействия смертоносной магии. Таким волкам Хаюрба почти невозможно было противостоять, их можно было уничтожить только физически.
«Бедняга Рон. Нашел ли его Тиш?»
— Что ты делаешь? — Мара оторвалась от книги.
— Пишу письмо бабушке. Знаешь, у меня есть пес, но он убежал как раз накануне моего отъезда в академию. Я очень за него переживаю.
— Ты дергаешься из-за простой собаки? — соседка скривилась. — У нас в деревне были и коровы, и куры, и козы, но я не понимаю, зачем переживать за них. Я черствая, да?
— Если бы одна из коз стала тебе другом, а потом потерялась, я думаю, ты тоже страдала бы.
— Коза Мяшка не была мне другом, но я очень страдала. Особенно, когда отведала хворостины от старосты.
— Да ну тебя…
Ночью Мара плакала во сне и звала козу Мяшку. Весьма впечатлительная особа.
Глава 18. О кадийских кудесницах и яростных берсерках
Хаюрб слушал хоровое пение приглашенных из Шаму артистов. Их волшебный дар раскрылся в полной мере: в голосах слышались и рокот моря, и шелест деревьев, и горное эхо. Шамуйскую музыку порождала сама природа, поэтому она считалась целебной и прежде всего полезной для измученных думами людей. Бессонные ночи, нежелание возлечь ни с одной из наложниц, не говоря о статусных женах, в число коих входили принцессы со всех соседних государств, и почти полная потеря аппетита — вот те причины, по которым Великая Даюри решилась взяться за здоровье сына.
— Это все из-за той паршивки, чей дар так и не раскрылся? — она стояла над лежащим на полу сыном и наблюдала, как ему в четыре руки делают массаж. Кожа лоснилась от щедро пролитого на нее масла, умелые пальчики доставленных из Кадии девушек не только разгоняли кровь и разминали мышцы, но и щедро делились магией, продлевающей жизнь. Даюри в последнюю очередь волновало, почему кадийские кудесницы долго не живут. Она прекрасно знала закон сохранения магии: если здесь и сейчас прибыло, значит где-то ровно столько же убыло. Глава кадийских магов, конечно, следил за балансом, но золото, положенное на противоположную чашу весов, всегда позволяло Лиге закрыть глаза на сильно качнувшуюся стрелку.
Не имело смысла обзаводиться и рабынями, пригнанными из Кадии — они увядали в считанные годы. Проще было договориться с царем Черенди о ненападении и брать мзду омолаживающими массажами.
— Мам, давай не будем о Шаше… — Хаюрб повернул голову, и Даюри с завистью отметила, как разгладились морщины на лбу сына. Ей массаж уже не помогал. Тело, давно утратившее гибкость, просто не принимало магию. За все надо платить. Неумеренное желание сохранить любовь отца Хаюрба, вылившееся в то, что она за вечер иссушила двух кадиек, закончилось грандиозным скандалом. Неприглядная картина насильственного удержания девушек, чьи тела тайно сбросили в море, окончательно отвратила правителя от старшей жены. Изгнание, длившееся более двадцати лет, непростое возвращение ко двору на правах матери наследника и непрекращающаяся борьба за власть закалили Даюри. Ее мальчик получил надежного союзника, но ему приходилось закрывать глаза на способы управления, которыми пользовалась королева-мать.
Он до сих пор не мог простить ей избиение Шаши. Оставляя похищенную девочку на попечение родного человека, Хаюрб внятно объяснил, насколько землянка ему дорога. Если бы не прилюдное применение кнута, Шаша стала бы одной из его жен. А теперь, когда ее тело украшали шрамы, пусть и едва заметные, она не годилась даже в наложницы. Закон четко оговаривал — в гарем правителя могут входить только совершенные женщины. А его Шаша, девочка, которую он выслеживал почти год, перестала быть совершенством. И как бы он ни старался излечить тело землянки, которое почти утратило следы того страшного дня, память присутствующим при избиении не стереть.
Ему сразу же доложили о происходящем. Тогда он едва сдержался. Вылез из бассейна, и лишь когда слуга догнал его и протянул штаны, понял, что бежал обнаженным. Прежде чем открыть дверь, выровнял дыхание. Его «И как?» прозвучало для чужих ушей обыденно. Так, словно избиение происходило с его ведома, и лишь мать по потемневшим глазам поняла, насколько он был взбешен. Но… нельзя поднимать голос на Великую Даюри, тем более, когда она находится в окружении снох.
Хаюрб сжал зубы и отвернулся в другую сторону. Лучше он будет смотреть на массажистку, пусть та, как и всякая кадийка, не отличалась красотой. В соседнем царстве на удивление непривлекательные женщины. Вот и эта далеко не ушла от иноземного эталона «красоты»: сросшиеся брови, глубоко посаженные глаза, небольшой рост, вся какая-то жилистая. Такую погладить, все равно что провести рукой по иссушенной виноградной лозе. Полная противоположность его матери — статной, высокой, великолепной принцессы из Врада.
В том, что не проявился дар Шаши, правитель песков винил мать, заставившую весь Хаюрбат называть ее Великой, но так мелко отомстившей похищенной девчонке. Решившая, что сын увлекся землянкой, раз почти год провел вне дома, она побоялась впустить в свой ближний круг молодую и сильную соперницу. Если бы у Шаши проснулся дар, королева-мать с такой снохой не справилась бы. А значит, нужно было низвести ее до статуса рабыни.
Вечером Даюри заламывала руки, рыдала, объясняя, что желала помочь. «Ты же знаешь, дорогу дару открывает боль». Сын прятал лицо в ладонях. Он не хотел смотреть на плачущую мать. Когда-то Хаюрб поклялся, что она, намучившись в изгнании, больше не проронит ни слезинки. Он сам убил эльфийку, из-за которой отец потерял интерес к своей Даюри. А потом ее сына. И еще несколько братьев от других женщин. И самих этих женщин. Всех, кто стоял на пути к трону и помнил унижение старшей жены.