Мод, вздрогнув, взглянула удивленно.
– Но… Это же совсем другое дело! Вы все правильно говорите, Рич. Так и будет! Может, если нам обоим очень повезет, мы сможем увидеть своими глазами…
Табак горчил, я вновь ругнул себя за элементарную лень. Давно хочу сменить папиросы, но каждый раз в табачной лавке прошу у продавца все ту же «Фортуну». Но, может, дело вовсе не в лени, а в нежелании расставаться с еще одной привычкой? Терять пусть малую, но часть самого себя?
– Я видел, Мод. Первый космический аппарат с человеком на борту летал всего один час, утром, зато второй – целые сутки. Это было на Кавказе, в маленьком поселке Джугба. Небо, поздний вечер, склон горы – и огромная желтая звезда. Потом я наблюдал спутники в ночном небе сотни раз, их стало очень много. И с теми, кто в космос летал, знаком, даже побывал в Центре подготовки небесных пилотов. Есть у меня хороший приятель, Антон Первушин, писатель, со многими космонавтами знаком, он все и устроил.
Она молчала, чуть приоткрыв рот. Заметив мой взгляд, спохватилась, улыбнулась чуть растерянно.
– Рич! Иногда вас страшно слушать. Страшно – и здорово. Вы правы – это и есть Будущее.
Я помотал головой.
– Не спешите… Тогда же люди вплотную подошли к границам еще одного Космоса – Ноосферы, той самой, о которой впервые написал Вернадский. Космос – это мириады небесных тел, Ноосфера – мириады миров, ответвлений единого Мультиверса, преломленных в человеческом сознании. Хью Эверетт смог объяснить, почему эти миры существуют, Джек Саргатти научился их создавать, Джеймс Грант открыл дорогу в Гипносферу и попытался сделать человека бессмертным. В моем мире все это реальность, Мод. И я, гость с иной ветви Мультиверса – тоже реальность.
В бутылке оставалось еще чуть больше половины. Я хотел налить, протянул руку. Отдернул.
– Кстати, у себя дома я абсолютный трезвенник… А сейчас я буду излагать крайне неприятные вещи. Для себя – и, возможно, для вас. Век кончился, наступил новый. И ничего не сбылось! Люди так и остались на пороге Космоса, не пошли дальше. Одна орбитальная станция на всю планету и спутники-шпионы. Ни Марса, ни Венеры. Луну, и ту забыли… От Ноосферы же просто отвернулись, и обывателям, и Большой Науке эти исследования оказались просто ни к чему. Америку открыли, Мод, но даже поленились нанести на карты. Зачем я все это рассказываю? Затем же, зачем перевел книгу. Вдруг в этом мире люди более любопытны? Я кое-что написал для вашего руководства. Сталин не признает мистики, однако Ноосфера – не мистика, а самый суровый материализм. В моем мире Человечество так и не перешагнуло порог. Вдруг здесь получится?
Мод слушала молча, курила. Налитую рюмку отодвинула в сторону, посмотрела странно.
– Рич, мой вам совет… Если станут говорить, что вы больны, соглашайтесь, не спорьте. Особенно когда разговор будет по-русски и под протокол. Шизофреника ждет Казанская спецлечебница, оттуда редко возвращаются, но там все-таки живут. А вдруг вам поверят? Да-да, поверят, что вы действительно из иного мира? Вы ведь и в самом деле очень убедительны.
– Вы о чем? – не понял я. – Исследования Ноосферы невозможно использовать в военном деле. Американцы потратили много лет на проект «Монхаук», мобилизовали самого Саргатти…
Ярко накрашенные губы дернулись, недобро блеснули глаза.
– Я не о науке, я о вас. Первое, что скажут вам, если поверят…
– «Колись, сука!» – кивнул я. – «Задание, явки, пароли, как перешел границу между мирами?» Что еще? Ах, да! «У нас и не такие бобры кололись, падла белогвардейская!» Не дождетесь, Мод. Я, знаете, от бабушки ушел, от дедушки ушел, и от волка тоже.
– Был там еще один персонаж.
Встала, повела плечами. Улыбнулась.
– У вас есть странная привычка, Рич. Стоит вам немного выпить, и вас тянет на песни. А поете всякую дрянь, слушать противно. Как вы еще всех своих женщин не распугали?
– Спойте сами, – усмехнулся я. – Что-нибудь профессиональное. «Наша служба и опасна и трунд-д-ндна!..»
Синий шелк словно сам собой соскользнул с плеч, пальцы коснулись витого пояска. Женщина шагнула вперед, поглядела прямо в глаза.
Милый мой строен и высок,
Милый мой ласков и жесток,
Больно хлещет шелковый шнурок.
Я лишь рот успел раскрыть. Мод была уже рядом, пальцы легко дотронулись до моих губ.
Разве в том была моя вина,
Что казалась жизнь мрачнее сна,
Что я счастье выпила до дна?
В глаза ударил свет люстры – три изрядно запыленные лампочки. Удар под коленку, толчок в затылок – и скользкий шелк пояса-удавки на горле. Я захрипел, дернул рукой… Слегка отпустило, и я сумел поймать губами клочок горячего воздуха.
Ее лицо было совсем близко. Незнакомые чужие глаза, равнодушный, чуть насмешливый взгляд.
Потом, когда судьи меня спросили:
«Этот шнурок ему вы подарили?» —
Ответила я, вспоминая:
«Не помню, не помню, не знаю!»
Шелк соскользнул с горла. Я попытался приподняться, но Мод покачала головой:
– Сначала выслушайте. Это могу быть я, это может быть ваш лучший друг, нищий-араб на улице, патрульный полицейский. Вы даже ничего не успеете сообразить, Рич. Очнетесь уже в кабинете на Лубянке. И всё!
Она запахнула халат, присела на кровать, я же по-прежнему смотрел в потолок. Желтый электрический огонь потускнел, потерял краски. Серо-черный мир…
– Мужчины носят шляпы, пьют коньяк и много курят, – проговорил я, пытаясь не хрипеть. – Женщины красивы, идеально причесаны, предпочитают плащи с широкими плечами – и предают при первой возможности. Счастливого финала нет и не может быть по определению. Нуар, Мод, Нуар!..
Она отвернулась, дрогнула плечами.
– Мне уйти?
Я провел ладонью по горлу, улыбнулся.
– Зачем? Никто никого не обидел. Все так и есть. Я – шпион и убийца, вы тоже. Вы расплачиваетесь телом, я – душой, но разницы особой нет. Каждый из нас попытается предать партнера, но заплатят всем поровну. У расстрельной стенки мы вспомним друг о друге – и улыбнемся в последний раз.
– Тогда… Тогда потушите свет.
Общий планЭль-ДжадираФевраль 1945 годаСон
Лицо… Незнакомое, молодое, слегка растерянное. Закушенные губы, застывшие, словно вмерзшие в лед глаза.
Почему он здесь? И где это – здесь?
Страх был рядом, совсем близко, стоял на пороге, дышал в затылок… Он удивился, попытался понять и вдруг вспомнил, что спит. Страшный сон, не больше, не меньше. Как в детстве, когда его пугали высокие волны и черные кресты на кладбище.
На миг стало легче, он давно уже не боялся снов. Страх надо оставить в стороне, как безмолвную черную тень у порога. Главное – не подпустить ближе, не дать дотронуться, помутить разум. Сон – всего лишь разговор человека с самим собой, наши призраки – это мы сами, нелепо бояться отражения в зеркале.
В зеркале? Конечно, он же смотрится в зеркало! Незнакомое лицо – это он сам, только очень молодой, еще не знающий, как укрощать сны.
Не бойся, парень!
Он попытался шевельнуть губами, позвать себя-другого, но лицо уже исчезло, скрывшись за мерцающей серой пеленой.
Коридор… Страх привычно дохнул в ухо, но ничего не добился. Коридор оказался скучен и совершенно реален. Слева – уходящий в темную мглу ряд тусклых окон, справа – двери. Одна, другая… пятая. Словно в школе – или в районной больнице. Чья-то тень неслышно проскользнула вдаль, еще одна шагнула из отворенной двери.
…Не тень – полупрозрачный контур. Легкая дымка с еле различимым человеческим лицом.
Он прошел вперед по коридору. Страх, не отставая, неслышно шагал рядом, по-прежнему тихий и бессильный. Опасаться нечего, просто коридор, просто полупрозрачные призраки, безмолвные, неощутимые. Кто-то сидел на стуле возле окна, кто-то стоял на пороге. Белые пятна вместо лиц, у некоторых еще можно разглядеть неясные, расплывающиеся черты, темные пятнышки погасших глаз. Коридор казался бесконечным, всё те же окна, всё те же двери.
Призраки. Белесый исчезающий дым.
Так будет всегда, понял он. Ты хотел вспомнить свой ад? Это оказалось не так и сложно. Вот он – плохо освещенный коридор, вечность между слепыми окнами и дверями в белой краске.
Страх заворочался, лизнул в щеку, словно пытаясь о чем-то напомнить. Он отмахнулся и шагнул к ближайшей двери. Открыто… Переступил через порог, вновь удивился. Ничего особенного, просто полутемная комната, телевизор на тумбочке, бледная тень в кресле напротив. На горящем неярким огнем экране – тоже тени, неровные полосы, медленно ползущие сверху вниз.
– Эй! – попытался позвать он, но горло перехватило. Тень в кресле осталась недвижной. Кажется, мужчина, парень его лет, еще можно разглядеть пухлые щеки, маленький заостренный нос, нелепую кепку на голове. Но глаз уже нет, даже пятнышек не осталось.
Страх кольнул прямо в сердце. Он поглядел на свою руку, облегченно вздохнул. Нет, он не призрак, он самый обычный, непрозрачный!..
– Пока, – шепнули в ухо. – Это пока.
Он схватил лежавший на тумбочке пульт, принялся нажимать гладкие черные кнопки. Экран не слушался, полосы все так же ползли от верхнего края к нижнему, одинаковые, бессмысленные.
Так будет всегда, вновь подумал он. Коридор, окна, похожие, словно мертвые близнецы, комнаты, безмолвные равнодушные тени. Страх уже не хихикал – хохотал во все горло, но он все еще пытался бороться. Так будет не всегда, он все равно проснется…
– Ты проснулся! – шепнули в левое ухо. – Вспомни! Вспомни!..
Он упал в кресло, прижал ладони к щекам, пытаясь заглушить чужие слова. Во сне пугаешь только сам себя, ты и есть – единственный кошмар, сам себе шепчешь и сам пытаешься ответить…
…Из Q-реальности, из чужого мира-сна уйти очень просто. Проснуться! Но чтобы проснуться, нужно оставить чужую, взятую взаймы жизнь. Несколько пуль, распоровших грудь, – более чем достаточное средство.