[95], который выскочил из ниоткуда, держа в руках пиво и шокер для рукопожатия. Это, конечно, было несложно, поскольку я явно не собирался тормозить и рисковать безопасностью мистера Свитролла. Я спокойно выдержал курс и переехал ногу грубияна, заставив его издать звук, который можно услышать, когда у человека не раскрылся парашют. Менее очевидный выбор пришлось сделать вечером в день парада в честь дня фон Штойбена[96], когда четверо мужчин, одетых в ледерхозен[97], пересекли мне дорогу на красный свет, создав моральную дилемму. Должен ли я повернуть руль и защитить своего владельца, даже если это одна жизнь против четырех? Утилитаристы предпочли бы спасти большее число, но я не смог закрыть глаза на ледерхозен. Стараясь свести к минимуму кровопролитие, я сбил одного по имени Эмиль и выполнил то, что бильярдисты называют ударом «Карамболь», используя его голову, монахиню и стену здания. С настоящей дилеммой мне пришлось столкнуться в тот момент, когда человек, в котором я узнал всемирно известного виолончелиста, подрезал меня на своем велосипеде. Я слышал его величественное исполнение сонат Моцарта и решил, что ценность музыканта для человечества превосходит значимость Свитролла. Я резко вывернул руль, чтобы избежать столкновения, и вылетел на тротуар, пробив витрину магазина деликатесов «Рикфин», где я врезался в мистера Сола Гринблатта, размазав его в кашу. Ликование юристов, слетевшихся на это дело, было предсказуемым, и прошло совсем немного времени, прежде чем ваш покорный слуга оказался выставленным с табличкой «ПРОДАЕТСЯ» под дворниками на лобовом стекле.
Следующий покупатель был, мягко говоря, полной противоположностью Айвора Свитролла. Мори Англворм был продюсером типичного шлака, один из тех эгоцентриков, которые любят произносить свое собственное имя, когда начинают разглагольствовать, например: «И он сказал мне, Мори, я предсказываю, что рейтинг вашего нового медицинского телесериала Безопасные запасы пробьет потолок». И он действительно пробил, только это был потолок квартиры внизу. Англворм всегда оказывался позади какой-то фигуристой маленькой начинающей актрисы, разминая ей трапециевидные мышцы. Будучи в браке с дамой, похожей на Ясира Арафата, он был компульсивным донжуаном, который пообещал роли такому количеству артисток, что был вынужден снять ремейк «Войны и мира» с актерским составом, полностью состоящим из женщин. Но Мори явно был несчастен. Ему снились кошмары и повторяющийся сон, в котором он оказывается в заточении на плоту с карликом, который поет йодлем. Он спросил меня, есть ли на примете хороший мозгоправ, но я сказал, чтобы он не разбрасывался деньгами впустую. Ведь я способен рассказать все, что нужно знать, без траты восьмисот монет за пятьдесят минут космической тишины. Из нашего разговора я сделал вывод, что он страдает пограничным расстройством личности. Будучи еще мальчиком, Мори без предупреждения вошел в спальню своих родителей во время секса и застал своего отца в лосиных рогах. Правда заключалась в том, что его супружеская неверность создавала для меня серьезный моральный кризис. И однажды, после того как я отвез его жену в Бергдорф, чтобы купить элегантное черное платье, в котором она была похожа на Арафата в элегантном черном платье, категорический императив[98] поглотил меня, и я решил действовать. Я выложил все меню из старлеток, на которых Англворм запрыгивал в различных мотелях. Включая порнозвезду, которая засунула язык ему в ухо на заднем сиденье, отчего парик на его голове начал крутиться, как граммофонная пластинка. Явно ошеломленная, Минная Англворм, пошатываясь, поднялась по ступенькам их таунхауса, и, когда она искала свой ключ от двери, я видел, что ее рука так сильно дрожала, что я до сих пор не могу понять, как она смогла так точно выстрелить мужу между глаз.
Моим третьим владельцем был С. Д. В. Г. Дилдариан, известный физик. Он доказал, что следующая бумажная салфетка, которая появляется, когда мы достаем из коробки первую, – это оптическая иллюзия. Дилдариан искал какой-то подарок с личным значением на годовщину для своей жены, поэтому я отвез его в Хаммахер Шлеммер, единственный магазин в городе, в котором можно было купить бозон Хиггса. Я ждал, припаркованный у входа, разглядывая различные предметы роскоши на витрине: термоядерную взбивалку для яиц, супинаторы из чистого золота, комбинированный телевизор с плоским экраном и чистилкой для яблок, когда внезапно из банка выбежали двое мужчин с оружием наперевес, неся сумки с деньгами. Поняв, что я машина, которая может ехать самостоятельно, что позволит им свободно открывать ответный огонь, они рывком открыли мою дверь, залезли внутрь, подергали мои провода, и мы умчались, ведя за собой хвост из патрульных машин. В этот момент меня охватило странное чувство. Чувство экзистенциальной свободы. Внезапно я стал точь-в-точь как Раскольников или Мерсо[99], с той лишь разницей, что на мне были чехлы для сидений. Наконец, верный самому себе, я промчался сквозь светофоры и знаки «Стоп», в конце стремительно врезавшись во встреченную передвижную синагогу с такой скоростью, что борода раввина Дова Шиммеля полностью оторвалась и улетела в толпу, где она потерялась, чтобы спустя несколько месяцев появиться в объявлении о продаже на eBay. Сейчас я на конвейерной ленте, жду, когда автомобильная дробилка превратит меня в кубик железного лома. Мой совет такой: в следующий раз, когда будете покупать машину, забудьте о той, с которой можно обсуждать монады и Новалиса. Соглашайтесь на большее пространство для ног и хороший расход бензина.
Над, вокруг и насквозь, ваше высочество
Ужин в одиночестве в «Айви» в Беверли-Хиллз ставит бизнес-менеджера в крайне уязвимое положение, особенно если вы один из тех людей, в чьих руках достаточно власти, чтобы дать зеленый свет проекту. Именно поэтому, когда официант подбежал ко мне и прошептал, что милая блондинистая куколка, с которой я планировал общаться за поеданием гамбо, позвонила и сказала, что не придет, я наспех заказал салат и спрятал свое лицо за журналом The Hollywood Reporter. Мне почти удалось погрузиться в статью о том, как Universal торгуется за права на экранизацию «Траур к лицу Электре»[100] на льду, когда я заметил квадратную тень, нависающую над моей хлебной корзиной. Подняв глаза, я столкнулся лицом к лицу с тучным сценаристом и по совместительству режиссером, в котором я смутно узнал Хью Форсмита, создателя кино-галлюцинаций, которого пару лет назад на свой страх и риск наняла наша студия, чтобы доработать «Психотических зомби на Луне», наш сиквел «Будденброков»[101]. Я знал, что в последнее время он сильно опустился в цене благодаря серии сценариев, экранизации которых отправлялись прямиком на кладбище. Теперь он существовал исключительно за счет стипендии в размере четырех «бенджаминов»[102] каждый вторник, которую он мог выкачивать, просто ответив на вопросы: «Вы работали на прошлой неделе? Вы искали работу?».
– Тот самый человек, которого я хотел увидеть, – сказал он, заплывая на свободное место за моим столиком, словно каракатица.
– Если речь идет о ремейке «Шейн»[103] с новым актерским составом, состоящим только из карликов, то наши производственные запасы немного переполнены, – сказал я, вспоминая переработку сценария, который кто-то недавно завернул в тортилью и пронес через охрану с доставкой мексиканской еды.
– Нет, нет, – отмахнулся он от меня. – То, что я сейчас предложу, – это надежный вариант, который гарантированно обеспечит кассовые сборы, обозримые только с помощью телескопа «Хаббл». Я собирался выпустить его сам на фестивале Sundance как инди-проект за сорок тысяч баксов, но подумал, что за дополнительные шестьдесят восемь миллионов смогу сделать его совместно с Профсоюзом.
Как голливудский руководитель, я помнил о том, что мегахит, которому позволили ускользнуть сквозь пальцы, может привести к выходному пособию, состоящему исключительно из одного куска угля. И предоставил Форсмиту минуту, чтобы продемонстрировать свое изобретение.
– Какая самая величайшая история любви двадцатого века? – спросил он, его глаза горели и были настолько налиты кровью, что отбрасывали розовый отсвет на мой свитер.
– Их так много, – предположил я. – Все что угодно, от Скотта и Зельды[104] до Джо Ди и Мэрилин. Так же Джон Кеннеди и Джеки, не говоря уже о Бонни и Клайде.
– Могу я добавить Герцога и Герцогиню Виндзорских? – спросил он, конфискуя у меня «Перье», чтобы проглотить две таблетки размером с те, которыми накачивают чистокровных лошадей.
– Джекпот! – воскликнул я. Это была идея, на которой не просто было написано «Премия Оскар», но и которая могла бы спасти нашу студию от библейского потопа рубиновых чернил, заливающих наши бухгалтерские книги из-за таких эпосов, как «Рождество Кретина» и «Челюсти брата Себастьяна». – Я вижу пораженного Эдварда VIII, – с энтузиазмом начал я. – Мучительное решение о том, отказываться ли от трона ради разведенной американки. Должен ли он исполнить долг перед своими подданными или своим сердцем? – Заказывая салфетку с напечатанным на ней контрактом, какие лежат в «Айви» как раз для таких случаев спонтанных замыслов, я стал искать свой Montblanc[105]. – Я придумал название, – взвизгнул я. – Оцени: «Купидон против Короны».
– Только вот мы оставим все это без внимания, – сказал Форсмит, откручивая крышку какой-то органической микстуры, которую он притащил с собой, и делая глоток. – Но не переживай, парень, это еще не суть истории. – Он вытащил из кармана брюк несколько испачканных в гуакамоле бумажек. – Я сочинил несколько наворотов и уловок, обрисовав сюжет таким образом, что другие магнаты, которые на самом деле владеют правами на сюжет, не смогут придраться и ответить тем, что мой адвокат Нолан Контендере называет «стопроцентным судебным иском».