Врачи и философы высказывали и другие предположения. В V веке до н. э. Гиппократ писал в своих трудах, что стоячие водоемы и болота порождают малярию, диарею и заболевания дыхательных путей. Хорошо ли, плохо ли, но эти представления еще более тысячи лет бытовали как в медицинских кругах, так и среди обычных людей.
И вот на сцену выходит теория миазмов.
Некогда считалось, что от гниющей органики якобы исходят мерзкие, вызывающие заболевания испарения – миазмы (в переводе с греческого – «скверна»), также известные как «дурной» или «ночной воздух». По тем же причинам боялись и зловонных болотных туманов. Идея о существовании миазмов пронизывает всю западную культуру со времен Гиппократа и вплоть до XIX века. Суть ее заключалась в том, что частицы разложившегося вещества – миазмы – якобы отравляют воду, воздух и лежащую поблизости пищу, а также вызывают болезни. Предполагалось, что распознать их можно по характерному гнилостному запаху. Типичным средоточием таких испарений считались влажные, дурно пахнущие места, такие как болота или грязные реки, переполненные мусором и экскрементами, а также городская канализация, не отвечавшая нуждам большого населения. Надо сказать, эти предположения не были безосновательны, ведь фекалии и кучи отбросов действительно являются рассадниками опасных патогенов, хоть «миазмы» тут и не причем.
Чумной доктор, XVII в.
В I веке до н. э. древнеримский архитектор Витрувий заметил, что если жители города «будут подвержены поветрию от отравленного дыхания болотных тварей <…> это сделает местность зараженной» [11]. У китайцев была собственная версия миазмов – так называемые «чжан-ци», или «ядовитые испарения». Ими часто объясняли эпидемии гриппа и простуды (а иногда также малярии и дизентерии), бушевавшие на юге Китая в эпоху династий Суй (VII в.) и Тан (VII–X вв.). Высокая смертность от болезней, причиной которых считались чжан-ци, замедлила развитие южного Китая в сравнении с северными районами страны, процветавшими на протяжении большей части китайской истории. В 1700-х годах появился термин «малярия», который восходит к итальянскому выражению, буквально означающему «плохой воздух», и популярность обрело мнение о том, что ночной воздух вызывает лихорадку, истинной причиной которой, как правило, была инфекция.
Гиппократа (460–370 гг. до н. э.) часто называют отцом современной медицины.
Флоренс Найтингейл, знаменитая медсестра времен Крымской войны (1853–1856 гг.), поначалу упорно отстаивала теорию миазмов (см. стр. 62). Она полагала, что проблема заключалась не в заразных микробах, а в антисанитарии. Нужно было попросту держаться как можно дальше от миазмов. Неутомимо ратуя за соблюдение гигиены, она считала саму идею заразной природы заболеваний лишь «оправданием нежелания прилагать усилия для их предотвращения» и что из-за «пренебрежения правилами санитарии множество людей становятся жертвами эпидемий». Нельзя сказать, что Флоренс Найтингейл была совсем неправа, ведь соблюдение чистоты и санитарии действительно предотвращало распространение инфекций. Но признать существование микроскопических заразных возбудителей болезней в то время были готовы далеко не все. Эту идею отверг даже Томас Саутвуд Смит, врач и реформатор санитарных норм XIX века: «Рассуждая о том, что болезни распространяются путем прикосновений… и забывая, что заражению способствует дурной воздух, мы тотчас преумножаем истинную опасность, которую несут в себе тлетворные испарения».
Однако некоторую реальную пользу теория миазмов все же принесла. Проблемы, связанные с затхлой, зловонной водой дали толчок санитарным реформам в Англии. Летом 1858 года началось «Великое зловоние»: из-за жары невыносимый запах, исходивший от разлагающихся человеческих фекалий и промышленных отходов, сбрасываемых в Темзу, стал еще резче. Зрелище было поистине адское: переполненные выгребные ямы выделяли метан, который временами воспламенялся и взрывался. Тому лету предшествовали три эпидемии холеры, унесшие жизни тысяч лондонцев. Инженер-строитель Джозеф Базэлджет спроектировал новую систему канализации, насосных установок и дренажных стоков, благодаря которой в итоге удалось значительно снизить заболеваемость холерой.
Иллюстрация, посвященная борьбе с сыпным тифом и предупреждающая об опасности миазмов, или «дурного воздуха», 1885 г.
С теорией миазмов соперничали и другие идеи. Одной из них была появившаяся в середине XIX века зимотическая теория, пророчески утверждавшая, что причиной заболеваний являются живые организмы, или микрозимы (от греч. mikros – «малый» и zumoûn – «вызывать брожение»). Можно сказать, что это был шаг в верном направлении, вот только считалось, что из этих крошечных элементов – микрозимов – состоит все сущее, в том числе камни, растения и животные. Один из сторонников этой теории, Антуан Бешам – французский ученый и соперник Луи Пастера – считал, что микрозимы образуют клетки и живые организмы. Если же условия обитания в теле природного хозяина становятся для них «неблагоприятными», они порождают патогенные микробы.
Несмотря на совершенные им важные открытия в области органической химии (разработку красителей и предшественников антибиотиков), предложенная Бешамом теория микрозимов себя не оправдала.
Еще одна весьма увлекательная, но совершенно ошибочная концепция возникновения заболеваний – это теория самопроизвольного зарождения, или предположение о том, что живые организмы возникают из неживой материи. Вот несколько примеров:
Устрицы самопроизвольно появляются из ила.
Восточные ветры приносят книжных червей, портящих библиотечные книги.
Анчоусы образуются из морской пены.
Личинки сами собой возникают в испорченном мясе.
Пчелы самозарождаются в бычьих трупах (в византийских текстах этот процесс упоминается под названием «бугония»).
В начале XVII века Ян Баптиста ван Гельмонт утверждал, что за три недели в горшке с пшеницей и грязным бельем может вырасти взрослая мышь, и что если положить перетертый базилик между двух кирпичей, получатся скорпионы.
Впрочем, идея спонтанного самозарождения жизни появилась задолго до ван Гельмонта. В VI–V вв. до н. э. древнегреческие мыслители рассуждали о возникновении живых существ при взаимодействии разных стихий: так, рыбы якобы появлялись в воде под воздействием солнечного света. В IV веке до н. э. Аристотель упоминал, что определенные живые организмы «возникают из гниющей земли или растительной ткани, подобно некоторым насекомым; другие само-зарождаются внутри животных вследствие секреции их собственных органов»[12].
Однако другие ученые, такие как итальянский врач, биолог и естествоиспытатель Франческо Реди, всеми силами старались доказать, что это сущие небылицы. В 1668 году он опубликовал результаты простого и вместе с тем изящного эксперимента. Он положил мертвую змею, рыбу, нескольких угрей и кусок молочной телятины в разные сосуды и плотно их закрыл, а затем взял еще несколько емкостей и поместил в них мясо, но оставил их открытыми. Личинки появились лишь на гниющем мясе, которое лежало в открытых сосудах. Дабы развеять сомнения тех, кто утверждал, будто на результаты опыта повлияло отсутствие свободного доступа воздуха, Реди его обеспечил, накрыв емкости тонкой кисеей (хлопчатобумажной тканью). Личинки в этих сосудах все равно не появились. Результаты эксперимента подтвердили идею, приписываемую предшественнику Реди, английскому врачу Уильяму Гарвею, который говорил: Omne vivum ex vivo, что в переводе с латыни означает: «Все живое от живого».
Так называемая Papier d’Armenie, или «армянская бумага», пропитанная смолой особого вида деревьев, считалась средством против различных заболеваний, включая холеру и круп.
Высказывались и другие теории. В древнеиндийских джайнистских священных текстах VI века до н. э. упоминаются «нигоды» – субмикроскопические существа, живущие повсюду, в том числе в организмах растений и животных. Древнеримский ученый и писатель Марк Теренций Варрон советовал остерегаться болот, утверждая, что там «заводятся какие-то крохотные существа, которых нельзя уследить глазом, но которые попадают по воздуху через рот и нос внутрь тела и производят тяжелые заболевания»[13]. Этих существ он назвал латинским словом animaculae, что означает «маленькие животные». Весьма впечатляющая научная догадка для I века до н. э., но не стоит забывать, что Варрон также верил, будто можно облысеть, если обстричь волосы во время растущей луны. Персидский ученый-эрудит Ибн Сина также рассуждал о возможности существования микроорганизмов. Но его идеи, как и догадки Варрона, остались незамеченными на фоне более популярной теории миазмов.
Время шло, и ученые все ближе подбирались к истине. В 1546 году итальянский медик Джироламо Фракасторо высказал предположение о том, что некие создания, подобные семенам, передают инфекции от одного организма другому – либо через касание, либо по воздуху. Во II веке греческий врач и философ Гален, чья гуморальная теория преобладала в западных представлениях о медицине более тысячи лет, говорил о так называемых «семенах болезни». Но самое знаменитое открытие, навсегда изменившее путь развития науки о природе микробов, было сделано лишь в 1767 году.
Совершил его нидерландский ученый Антони ван Левенгук, современник прославленного голландского живописца Яна Вермеера. Сын корзинщика и дочери пивовара, сам Левенгук торговал одеждой. В возрасте сорока с небольшим он занялся изготовлением и шлифовкой линз и со временем научился мастерить стекла, увеличивавшие предметы в триста раз, то есть десятикратно превосходившие те, что использовались в то время для изготовления микроскопов.
Благодаря линзам Левенгука теория стала истиной. Его взору предстали озерные водоросли, кровяные клетки, сперматозоиды, протисты, похожие на покрытые щетинками колокольчики, и «весьма изящно шевелившиеся, крохотные живые анимакули», обитавшие в его зубном налете.