Широко разрекламированный дебют Нуреева в постановке Грэм состоялся 19 июня 1975 года. Рудольф танцевал, затянув поврежденную ногу эластичным бинтом. И впервые массажист Луиджи Пиньотти увидел в его глазах слезы боли. В тот вечер, выступление Нуреева в «Люцифере», в усеянном звездами бенефисе, помогло труппе Грэм собрать двести тысяч долларов, благодаря которым она не только расплатилась с долгами, но и получила резервные средства на свои прочие нужды (беспрецедентная ситуация для американской танцевальной компании). Правда, на спектакле присутствовала не типичная для таких представлений публика. Первую леди Бетти Форд, почетную председательницу бенефиса и бывшую ученицу Грэм, сопровождал Вуди Аллен, а среди зрителей, заплативших за билет порядка десяти тысяч долларов, находились Дайан Китон, Стив Маккуин и Пол Ньюман. На нарядах многих были нашиты пуговицы с надписью «Марта, Марго и Руди». Самому Рудольфу это напомнило «рекламную кампанию МГМ». Столь же странно и непривычно для некоторых гостей оказалось увидеть здесь исполнение Нуреевым и Фонтейн па-де-де из «Лебединого озера» (ни до, ни после этого в программы Грэм не включались фрагменты классических балетов XIX века)[264]. Критики в основной своей массе восприняли спектакль с восторгом. Арлин Кроче сочла, что Нуреев «не выглядел нелепо. Присущая ему аффектация нивелирует неуместность его участия в подобных проектах; он придает эксцентрике оттенок благородства… Это не был хороший танец Грэм, но это был хороший Нуреев…».
«Я всегда считал: что бы Рудольф ни танцевал, будь то работы Грэм, Тейлора или кого-то еще, он всегда был великим притворщиком, – поделился позднее своим мнением Михаил Барышников. – У него никогда не было ни времени, ни возможности усвоить полностью стиль хореографа и ощущать себя в нем абсолютно свободно. Но благодаря своей харизме он привносил в танец так много, что уже не имело значения, как именно он осуществлял их замысел. Рудольф уважал хореографа, но никогда не проявлял стопроцентного уважения к хореографии… Возможно, он и желал этого, но, похоже, чувствовал: жизнь слишком коротка, чтобы тратить из нее по шесть или семь недель на двадцатиминутную постановку».
В том же месяце Марта, Марго и Руди появились вместе в рекламе мехов Блэкглама. Все трое были закутаны в норку и держались за руки под лозунгом: «Что сделает тебя самой известной легендой?» Каждому была отведена своя роль: Грэм – богини, Фонтейн – королевы гламура, Нурееву – властного татарина. Его рубашка была расстегнута до солнечного сплетения, а на голове красовалась норковая шапка в стиле Дэйва Крокетта – с хвостами, расходившимися в стороны, словно перья плюмажа, отчего создавалось впечатление, будто на правом плече Рудольфа угнездилась огромная птица. В качестве гонорара все трое получили шубы длиной в пол, а Грэм – еще и денежное пожертвование для своей школы.
Бывшая звезда Кировского театра, Нуреев никогда не думал стать танцовщиком у Грэм на регулярной основе. Но и отказываться от участия в ее программах он не собирался (Рудольфа не страшило, что завзятые балетоманы увидят его танцующим модерн). В декабре он выступил (без гонорара) в юбилейном 50-м сезоне Грэм на Бродвее, станцевав несколько новых ролей: пастора-прелюбодея Димсдейла в ее версии «Алой буквы» Готорна, Эдипа в «Ночном путешествии» (1947) и неистового священника-евангелиста в «Весне в Аппалачских горах» на музыку Аарона Копленда. Трактуя роль проповедника[265], Грэм как-то подчеркнула: в нем должно быть «на девяносто девять процентов секса и на один процент религии»; это человек, который сознает свою власть над женщинами и умеет ею пользоваться. И в воплощении этого образа Рудольф, естественно, преуспел. Присущие ему «способности заклинателя заставляют тебя не замечать огрехи исполнения», – признал Уолтер Терри. И все же почитатели Грэм освистали дебютный танец Нуреева в «Ночном путешествии» 17 декабря – им не понравилось его неловкое обращение с метровой мантией Эдипа, с которой Рудольф должен был исполнить несколько необычных трюков. Услышав насмешливый гул, артист застыл «ошеломленный и униженный, словно хотел, чтобы пол под ним провалился», – вспоминал один из зрителей. В тот же вечер ему предстояло еще раз танцевать «Ночное путешествие». Когда они с Грэм выходили из театра, Марта сказала Рудольфу: «Не волнуйся, пупсик, вечером получится лучше». И все последующее десятилетие она считала его полноправным членом своей труппы. «Вы, ребята, должны научиться двигаться, как Рудольф, – призывала она своих танцовщиков, обучая их владеть моментом. – Когда он стоит лицом к стене, он становится стеной!»
«Я не считаю себя профессионалом в области танца модерн, – сказал сам Рудольф репортеру в декабре 1975 года. – Но я совершенствуюсь с каждым выступлением… И возвращаюсь к классическому танцу, ощущая себя по-новому». Некоторым подобное чередование классического и современного танца представлялось ересью. А Рудольфу – важным приобретением. И смешанный репертуар нынешних балетных трупп подтверждает его правоту. «Мы сейчас наблюдаем фантастический взаимообмен между словарями классического балета и современного танца. В результате они обретут общий язык. Если музыканты играют Моцарта, Шёнберга и Равеля, то почему танцовщики не могут делать того же – обладая хорошей подготовкой, осознавая свое тело как инструмент?»
К 1975 году дуэт Нуреева и Фонтейн утратил свою былую наступательную силу, но не привлекательность. Задав новый импульс карьере Марго в 1962 году, Рудольф продолжал стимулировать ее и в 1970-е годы, давая Фонтейн возможность появляться на сцене, чего Королевский балет ей больше не предлагал. На вечерних представлениях в вашингтонском Центре сценических искусств им. Джона Кеннеди, на Бродвее и в лондонском «Колизее» эта пара продолжала использовать популярность своего союза. В 56 лет Марго даже отважилась несколько раз станцевать в «Корсаре» (что было, конечно, опрометчивым решением, учитывая ее поблекшую технику). В отличие от Эрика Бруна, который отказался соревноваться с собою прежним, Фонтейн пыталась «подстроить» технику под свои силы. Но для ее аудитории артистизм и репутация великой балерины сполна компенсировали возрастные проблемы. Выступать Фонтейн вынуждали денежные затруднения; они же принудили ее расторгнуть соглашение, заключенное несколько лет назад с Аштоном. Согласно этому договору именно хореограф должен был постановить, когда Марго следует уйти со сцены. «Но, разумеется, время настало, и она сделала так, что я даже не смог заикнуться об этом», – посетовал позднее Аштон. А Марго и Рудольф никогда точно не знали, когда их партнерство окончательно себя исчерпает. 10 января 1976 года в Королевском оперном театре состоялось их последнее совместное выступление в полномасштабном балете. Они станцевали «Ромео и Джульетту» – балет, ставший символом их успешного дуэта в представлении публики.
Понимая, что сценический век Фонтейн неминуемо близится к концу, Рудольф надеялся «выковать» новый блестящий дуэт. И усиленно подыскивал себе достойную партнершу. В звездном гала-представлении «Балле тиэтр» 28 июля 1975 года он «превращал свои па в огонь», танцуя «Корсара» с 22-летней Гелси Киркланд – одной из самых одаренных, хоть и проблемных, балерин своего поколения[266]. Хотя Киркланд сама пригласила Рудольфа в партнеры и «благоговела перед ним», она уже танцевала в дуэте с Барышниковым и была с ним в любовной связи[267]. Гелси также была «королевой репетиций», как окрестил ее один посвященный в мир танцовщиков балетоман. И без конца летавший по миру Нуреев со своим графиком и главное – темпераментом никогда бы не выдержал скрупулезной и дотошной подготовки Киркланд к выступлению. «Руди, как мне показалось, искренне гордился мной как танцовщицей, – написала Киркланд в своих мемуарах. – Я слышала, как тяжело с ним приходилось многим балеринам, но в тот вечер он… выводил меня на поклоны так, словно я была ему равной по мастерству… Эх, был бы он лет на десять моложе…» Но для Арлин Кроче Рудольф остался «величайшим в мире героем “Корсара”… Возможно, он немного кренится набок при исполнении перекидного жете, но эта роль позволяет выплеснуться наружу его животной энергии, которую в “Раймонде” и “Спящей красавице” скрывает его сочная хореография».
Рудольф продолжал также выступать с Линн Сеймур и Евой Евдокимовой, хотя ни один из этих дуэтов не зажигал так публику, как его танец в паре с Марго. Другой его фавориткой была Синтия Грегори, рост которой на пуантах составлял метр семьдесят восемь. И хотя она не подходила Рудольфу по физическим данным и темпераменту, у них все получалось «благодаря ее стараниям и доброжелательности», как признавал сам Нуреев:
«Она способна на такое полное самопожертвование и при этом настолько ранима… что подчас это пугает… Таковы лучшие – они дарят любовь абсолютно бескорыстно». Убежденный в огромном потенциале 22-летней Карен Кейн, 37-летний Нуреев поручил Фонтейн порепетировать с ней «Спящую красавицу» и «Лебединое озеро». Похоже, он надеялся, что Кейн сможет сделать для него то, что он когда-то сделал для Фонтейн. Карен выступила с ними в Вашингтоне в программе «Нуреев, Фонтейн и друзья» и сразу после этого сезона должна была танцевать с Рудольфом в Нью-Йорке, во время его ежегодных гастролей с канадцами. А поскольку Нуреев постоянно нахваливал своим новым партнершам методы работы Фонтейн, Карен полагала, что после тринадцати лет партнерства между ним и Марго не осталось почти никаких расхождений. Она ошибалась.
«Лучшая» роль Фонтейн была в «Лебедином озере», – заявил Рудольф, когда они втроем начали работать над первым выходом Одетты. Нет, поправила его Фонтейн, «Спящая красавица» и «Ундина» гораздо лучше выражали ее индивидуальность. Рудольф стал объяснять Карен, что лебедь – «не воробей, а большая царственная птица, гордая и сильная», и потому ее линия должна быть четкой, а нога в арабеске сильно выворотной и предельно вытянутой. Фонтейн тут же возразила: он все сказал неверно, Кейн должна сосредоточиться на «ощущении момента, а не на па». Ее лично мотивировал сюжет, а не техника, призналась Марго и начала втолковывать Карен: «Вообрази: ты ночью одна в своей спальне. Расчесываешь волосы или чистишь свои перья, как лебедь, и вдруг ты ощущаешь присутствие постороннего. Ты замираешь, твое сердце заходится в бешеном стуке, и ты не знаешь, грозит тебе опасность или нет».