На протяжении всей своей жизни Рудольф питал огромное уважение к образованным и влиятельным людям. Среди его друзей был Джейкоб Ротшильд, который, будучи одним из попечителей Лондонской национальной галереи, однажды открыл для него галерею в полночь. Оба увлекались коллекционированием, и Рудольф постоянно советовался с Ротшильдом по поводу картин, которые ему хотелось купить. Истовый покровитель искусств, Ротшильд, по словам хорошо знавшей его Линн Сеймур, был «высоким, представительным, обманчиво застенчивым на вид мужчиной, за холодными, бесстрастными манерами которого скрывались пылкость и страстность натуры». Весной 1978 года Рудольфу и Сеймур довелось погостить на его вилле на Корфу после неожиданной отмены их выступления в венецианском театре «Ла Фениче». Не прекращавшийся поначалу дождь вынуждал Рудольфа оставаться в кровати в дюжине свитеров, слушая Чайковского. А когда наконец вышло солнце, они купались, плавали на яхте и давали друг другу классы в импровизированной студии. По настоятельной просьбе других гостей Сеймур согласилась исполнить танец, поставленный для нее Аштоном в память об Айседоре Дункан. Рудольф взялся за подготовку ее выступления и наладил освещение на террасе, выходящей к морю. «Лил, ты должна танцевать в лунном свете», – советовал он. Но едва Сеймур появилась на террасе с лепестками мака в руках, как к ней подбежал ее напуганный маленький сынишка и схватил балерину за ногу. Рудольф моментально оценил ситуацию и объявил: «Выступление отменяется».
Осенью 1977 года Нуреев трижды танцевал с Сеймур в «Спящей красавице» в «Ковент-Гардене». Но он и представить себе не мог, что эти спектакли окажутся его последними выступлениями с Королевским балетом перед четырехлетним перерывом. Рудольф всегда считал эту труппу «родной», даже при том, что в 1970-х годах он все реже и реже выходил с ней на сцену. В 1977 году Нуреев станцевал всего в тринадцати ее спектаклях, в сравнении с сорока представлениями в предыдущем году и восьмьюдесятью двумя в 1969-м. Желая поддержать и стимулировать более молодых танцовщиков Королевского балета, его руководитель Кеннет Макмиллан посчитал целесообразным сократить выступления Нуреева и Фонтейн. А его преемник Норман Моррис пошел еще дальше. Приняв бразды правления в 1977 году, он сразу же отказался задействовать в спектаклях всех приглашенных артистов – элитную группу, включающую Нуреева, Макарову и Барышникова. Как и Макмиллан, Моррис хотел дать танцовщикам своей труппы больше возможностей для выступлений.
Рудольф был ошеломлен тем, что его сочли «чужим», причислив к танцовщикам, которые, несмотря на весь свой вклад в качестве исполнителей, тем не менее, не преобразили лицо британского балета. Но досаднее всего Нурееву было из-за того, что перед назначением Нормана Морриса возглавить труппу предлагалось ему самому! Увы, при обсуждении этого с Джоном Тули, генеральным директором Королевского оперного дома, Рудольф откровенно выразил свои опасения; он не готов был пожертвовать сценическими выступлениями ради руководства труппой: «Если я прерву карьеру танцовщика, чтобы стать худруком, и наломаю дров в этой роли, то уже не смогу танцевать снова, потому что многое утрачу». Ему хотелось бы потанцевать еще какое-то время в составе труппы, а уже потом взять на себя руководство ею, сказал артист. «На протяжении всех лет, что я его знал, – вспоминал Тули, – Нуреев желал одного: выступать как можно чаще: «Я должен танцевать так часто, как только могу», – требовал он. Но правда была в том, что Королевский балет не мог удовлетворить это требование».
Решение Морриса положило конец пятнадцатилетнему сотрудничеству Рудольфа с труппой. Чувствуя себя неоцененным и преданным, Нуреев выражал свое недовольство в прессе. Тули даже отправил Моррису личную записку с просьбой наладить отношения с артистом. Боясь, что жалобы Нуреева навредят имиджу труппы, он предложил задействовать его в новом балете Энтони Тюдора или в «Месяце в деревне» Аштона, в котором Рудольф давно мечтал станцевать. «Можно ли убедить Фреда? – написал Тули. – Повторяю, я имею в виду только периодические выступления. Убежден, что для Королевского балета полезно пойти навстречу некоторым пожеланиям Нуреева».
Нуреев в свою очередь проинструктировал своего агента Сандера Горлински: приоритет следует отдавать любым предложениям от Королевского балета. Но за семь месяцев таких предложений не последовало, и Рудольф лишил труппу прав на исполнение его постановок третьего акта «Раймонды» и сцены «В царстве теней». Лишь через три года его пригласили танцевать в «Ковент-Гарден». Но Нуреев дал свое согласие всего за несколько минут до объявления состава танцовщиков того сезона на пресс-конференции. В результате руководство труппой отозвало свое предложение, сославшись на то, что опасается, как бы внезапное изменение в составе не создало дополнительных проблем с остальными танцовщиками. Тули прислал уязвленному Нурееву письмо с извинениями: «Последнее, чего мы хотим, это дальнейшего ухудшения Ваших отношений с Королевским балетом». Обида не отбила у Рудольфа желания сотрудничать с этой труппой. Услышав, что Дэвид Уолл получил травму перед спектаклем, в котором надеялся танцевать Рудольф, он сообщил Найджелу Гослингу, что охотно «выручил бы» театр. Гослинг отправил записку Тули, описав в ней чувства Рудольфа со всем тактом опытного посредника: «Если вы не желаете разговаривать с Руди напрямую (что было бы лучше всего), я охотно проверю сам, тактично и дипломатично, какова “температура воды”, и поставлю вас в известность. (Руди, естественно, не знает, что я пишу это…) Признаюсь, ничто не обрадовало бы меня сильнее, чем возможность снова увидеть Руди и Королевский балет вместе».
Разрыв с этой труппой оставил горький осадок в душе Рудольфа, заставив вспомнить все прежние обиды и терзания. «С тех пор, как [Марго] перестала танцевать… происходили постоянные попытки унизить меня, превратить из личности в ничто, – сетовал он в интервью телевидению “Темза”. – Я служил для них всего лишь средством для заполнения зала, этакой грелкой на чайник, стеганым чехольчиком, от которого они постарались избавиться как можно быстрее. Освободи место. Приведи публику, а потом освободи сцену. Отправляйся в Америку, заполняй театры там. И пинок под зад!» Понадобился еще год, чтобы Рудольф и Королевский балет примирились.
В свои сорок лет самый знаменитый в мире танцовщик едва ли мог пожаловаться на нехватку работы или угасание интереса к нему у публики. Однако, сотрудничая с другими труппами, Нуреев никогда не ощущал того постоянного творческого подъема, какой он испытывал с Королевским балетом. Тем не менее его жажда новых экспериментов не истощалась, и недостатка в хореографах, желавших создавать под него балеты, тоже не наблюдалось. Руди ван Данциг создал для Нуреева три балета, Мюррей Луи – два (правда, ни один из них не выдержал испытания временем). Рудольф старался появляться на сцене каждый вечер; его выступления были не только демонстрацией своего мастерства и формы для публики, но и тестами на собственную выносливость. Таким же драйвом танцовщик стремился наполнить и личную жизнь. Нуреев постоянно искал мимолетного секса, и хотя он никогда не прекращал поиски идеального партнера, его натура и ритм жизни неизбежно вынуждали артиста ограничиваться случайными связями.
Среди его побед оказался и Роберт Ла Фосс. Рудольф положил глаз на талантливого 19-летнего танцовщика из труппы «Американ балле тиэтр» во время репетиций «Лебединого озера» на сцене «Метрополитен-оперы». «Восседая на троне в роли Принца, он разглядывал меня минут пять», – воспоминал потом Роберт. Этот «белокурый паж» с красивым мальчишеским лицом и голубыми глазами вырос в Бомонте (штат Техас). Он сильно разволновался, когда Нуреев после спектакля пригласил его в свою уборную. «Когда я вошел, он сидел обнаженный. Он явно желал показать себя мне, – рассказывал Роберт. – Природа его щедро наградила, и он этим гордился». А репутация Нуреева уже была знакома Ла Фоссу: несколько лет назад его брат Эдмунд встречался с ним в бане. Рудольф был «хорошо известен в банях». Но его беспорядочные связи уже не были чем-то необычным. Геи уже не скрывали свою ориентацию, как раньше, и бани и секс-клубы для них в это время множились повсеместно. Свобода удовлетворять свои сексуальные желания где, когда и как угодно составляла главный лозунг движения за права сексуальных меньшинств в 1970-х годах, как и во время сексуальной революции, начавшейся десятилетием ранее. Многим геям бани служили местом для быстрого, доступного и анонимного секса.
Ла Фосс, быстро ставший звездой «Американ балле тиэтр», а позднее и «Нью-Йорк сити балле», по-настоящему «благоговел» перед Нуреевым. Незадолго до того он последовал за лимузином Рудольфа, когда тот отъехал ночью от служебного входа «Метрополитен-оперы». «Я находился в том возрасте, когда мое либидо было очень высоким, и одна мысль о том, что это был Рудольф Нуреев, возбуждала. Такому человеку невозможно было ответить «спасибо, но нет». Через несколько месяцев после той встречи они столкнулись в храме гедонизма того периода – клубе «Студия-54», бывшем оперном театре, переделанном в телестудию, а затем в дискотеку, где толпы людей у входа истошно вопили «Возьмите нас с собой!» счастливцам, допущенным за бархатные канаты. Внутри посетителей обслуживали красивые молодые официанты в одних шелковых шортах, а сексу и наркотикам там предавались с равным пылом. Завсегдатаями этого клуба были Бьянка Джаггер, Холстон и Лайза Миннелли. Трумен Капоте заявил, что это лучший ночной клуб, который он когда-либо посещал: «Он очень демократичный. Мальчики с мальчиками, девочки с девочками, девочки с мальчиками, черные и белые, капиталисты и марксисты, китайцы и прочие – все вместе!»
Заметив на танцплощадке Ла Фосса, Нуреев сразу пригласил его поехать в Вашингтон, где артисту предстояло танцевать в «Ромео и Джульетте» с «Лондон фестивал балле». «Я должен собрать вещи», – ответил Роберт. «Нет-нет, – запротестовал Рудольф. – Мы