ра. В июне Нуреев перетанцевал роли Нижинского в Лондоне с «Фестивал балле», собирая полные залы, но удостоившись весьма прохладных отзывов у критиков. Только Гослинги под псевдонимом Александр Блэнд выразили восхищение. (Стоит, правда, отметить, что Нуреев тогда остановился у них на квартире и обычно по утрам беседовал с Найджелом, пока Луиджи разминал его мышцы.) Блэнд в то время завершал свою четвертую монографию о Нурееве – «Нуреев и Фонтейн»[279]. И его рецензия на нуреевский «Призрак» пышет тем самым «жаром», которого не хватило Кроче в «Фавне».
«Неосязаемая связь между Нуреевым и его великим предшественником… проявляется здесь поразительно… Из всех ролей Нуреева это – самая трудная для понимания, и я годами полагал, что этот маленький балет мертв… Но внезапно он ожил… Как было достигнуто это чудо?.. Нуреев уловил, что сущность этой роли кроется не столько в грациозной воздушной легкости, сколько в том качестве, которым явно в изобилии обладал Нижинский и которое винные эксперты называют “экстрактивностью”… Таинственный ночной цветок, который он вызывает в воображении, – это не блеклая поэтическая фантазия, а одна из тех темно-красных роз, “капель крови из горящего июньского сердца”, которые пробуждают страсть, а не сентиментальное настроение. И внезапно становится понятно, почему те, кто видел Нижинского в этом поверхностном и довольно тривиальном балете, запомнили его навсегда…»
Особенно памятным стал спектакль, данный 23 июня. В нем появилась – в роли молодой девушки – 60-летняя Фонтейн! Нуреев уговорил Марго станцевать главную нимфу в «Фавне», чем сильно удивил многих из тех, кто полагал, будто прощальным выступлением Фонтейн было легкое и спокойное соло, созданное для Марго Аштоном и исполненное ею на гала-концерте по случаю своего 60-летия в «Ковент-Гардене» месяцем ранее[280]. Нуреев и Фонтейн не танцевали вместе после своего финального выступления в полномасштабном балете целых два года. Неожиданный выход балерины на сцену стал ее последним танцем с Рудольфом. И, как ни странно, именно «Призрак Розы» был тем самым балетом, в котором Рудольф в 1961 году рассчитывал дебютировать в дуэте с Марго в Лондоне. Тогда ему было двадцать три года, Фонтейн – сорок два. Но Марго уже договорилась с другим партнером, да и в любом случае не рискнула бы танцевать с молодым и еще незнакомым ей артистом. А теперь она вставала на пуанты с напряжением, но ее присутствие рядом по-прежнему вдохновляло Рудольфа.
Так же как он делал прежде с Уоллесом Поттсом и другими бойфрендами, Нуреев взял с собой в Лондон – посмотреть его выступления – Роберта Трейси. Тот был только рад такой поездке: ему еще не доводилось бывать в Европе. Поскольку свой дом в Ричмонд-парке Рудольф сдал в аренду, остановились они на квартире Гослингов и по вечерам иногда ужинали с принцессой Фирьял. Рудольф показался ей «по-настоящему счастливым и с гордостью представлял Роберта своим друзьям. Сам Роберт производил впечатление здравомыслящего человека и был полон энергии. Он наблюдал, учился и быстро занял свою нишу в жизни Рудольфа».
В начале июля Нуреев и Трейси ненадолго вернулись в Нью-Йорк, чтобы артист смог станцевать с Национальным балетом Канады. Это выступление оказалось его последним нью-йоркским сезоном с канадской труппой. После постановки для канадцев «Спящей красавицы» в 1972 году, Рудольф выступал с ними ежегодно. Но художественный руководитель труппы, Александр Грант, не давал ему танцевать столько спектаклей, сколько он хотел, и это сильно огорчало Нуреева. Бывший любовник и муза Фредерика Аштона, невысокий, коренастый Грант был 30-летним ветераном Королевского балета и одним из самых знаменитых драматических танцовщиков своего времени. Желая поддержать мужской состав Канадского балета, он сократил количество выступлений Нуреева. Тем не менее в нью-йоркском сезоне труппы 1979 года Рудольф принял участие в двенадцати спектаклях из четырнадцати, станцевав в «Спящей красавице», «Коппелии» и «Жизели». Его влияние на труппу было «колоссальным», признал Грант, бывший ее худруком с 1976 по 1982 год. «Его “Спящая красавица” явилась величайшей вехой в истории труппы. Все танцовщики его обожали и не переставали говорить о нем все время, пока я там работал», – засвидетельствовал Грант.
6 июля Нуреев дал новый повод для разговоров, отказавшись пробуждать принцессу Аврору в «Спящей красавице». В конце второго акта, за несколько мгновений до обнаружения Принцессы, прожектор должен был следовать за Принцем, пока он поднимался по лестнице среди спящих придворных. Но в тот раз прожектор не зажегся. Остановившись в темноте и щелкая пальцами осветителю, Рудольф закипал все сильнее. А потом Карен Кейн – спящая на ложе Аврора – услышала, как он покинул сцену, в бешенстве пнув осветительную аппаратуру и громко выругавшись. «Он ушел со сцены!» – зашептали ей фрейлины. Кейн растерялась: что же теперь делать? Что будет, если она проснется без помощи Прекрасного Принца? «Я лежала, лихорадочно соображая, – рассказывала потом балерина. – Никто не просыпался, мне нужно было что-то предпринять». Волнение за кулисами усилилось – Рудольф попытался сначала ударить помощника режиссера, а потом сорвать доску объявлений со стены коридора. Внезапно он появился на сцене с неожиданной стороны, направился прямо к Кейн и «разбудил» ее чмокающим звуком, сошедшим за поцелуй. Да только сделал он это слишком рано. Кейн хватило одного взгляда на Рудольфа, чтобы понять: артист был «настолько зол, что даже перестал злиться». И Спящей Красавице не осталось ничего другого, как пробуждаться медленно: она зевала, улыбалась и потягивалась на своем ложе, дожидаясь, когда музыка догонит действие на сцене. Но вот акт закончился, занавес опустился. Однако на счастливого принца Нуреев не походил. «Я не буду танцевать в третьем акте, – заявил он. – Разыщите Фрэнка!» Но Фрэнк Огастин уже давно отказался от танца в пользу кино. И перерыв затянулся на сорок пять минут, пока Нуреев решал, танцевать ему или нет.
В конечном итоге он появился в сцене свадебного торжества, но отнюдь не в праздничном настроении. «Он не обращал внимания на публику, да и танцевал не слишком хорошо, – вспоминала Кейн. А она чувствовала себя брошенной. – Все еще сердитый, он вместо того, чтобы подать мне руку для па-де-де, протянул палец. И мне пришлось стоять на пуантах, держась за его палец и стараясь не выглядеть напряженной». Вместо двадцати минут бурных аплодисментов, которыми обычно награждали ее и Нуреева в Нью-Йорке, на этот раз прозвучали только вежливые хлопки.
На следующее утро Рудольф отправился в свой первый в том году, продолжительный отпуск. Захватив, конечно, с собой Роберта Трейси. Они совершили круиз по греческим островам и южной Турции на борту «Аспасии», яхты греческого судостроительного магната Перри Эмбирикоса. В двухнедельном круизе их сопровождали Эмбирикос со своим любовником, Руди ван Данциг и его новый бойфренд, дизайнер Тур ван Шайк, Дус Франсуа и команда судна из восьми человек. Оказавшись единственной женщиной на борту, Дус лучилась счастьем и постоянно «старалась угодить Рудольфу», – позднее рассказал Трейси друзьям. Вся компания, встретившись в Пирее, проводила дни, обследуя острова, купаясь и загорая на песчаных пляжах. По вечерам колокол созывал их к ужину, и изысканная трапеза больше напоминала Париж, нежели Грецию. Холмистый Санторини они пересекли пешком от одного берега до другого. И даже в маленьких селениях всегда находился кто-нибудь, узнававший Рудольфа и желающий заполучить доказательства его появления там. Матери посылали дочерей за автографами, туристы щелкали фотоаппаратами.
В Турции Рудольф рыскал по базарам в поисках новых килимов, ювелирных украшений и бурнусов, которые он надевал по вечерам. Таская своих спутников по закоулкам маленьких портовых городков, он то и дело неожиданно останавливался и с наслаждением втягивал в себя воздух: «Пахнет, как дома, – говорил он, вспоминая мусульманскую еду и ароматы своей юности. – Здесь мои корни. Я чую их в воздухе, в земле».
Через две недели Рудольф и Роберт встретились с Джейн Херманн в Бодруме, на южном побережье Турции – в доме Ахмета и Мики Эртегюн, у которых также гостили декоратор Чесси Рэйнер, принцесса Ира Фюрстенберг и издатель Джордж Вайденфельд. Импозантный мужчина с завидным кругозором и широким спектром интересов, Вайденфельд беседовал с Рудольфом о «Евгении Онегине» Пушкина и романах Набокова. И в результате этих бесед у него сложилось о Нурееве впечатление как о человеке, «полагавшемся в своих суждениях на интуицию, но при этом обладавшем пытливым умом». Мика Эртегюн знала о связи Рудольфа и Роберта, но, наблюдая за гостями, усомнилась в прочности их отношений: «Рудольф не выглядел особо увлеченным или заинтересованным». Он проводил время, купаясь в море, ходя под парусом и встречаясь с бывшими проездом в городе знаменитостями – парфюмером Элен Роша и ее красивым бойфрендом Кимом д’Эстенвилем и дизайнером Оскаром де ла Рентой. Даже на отдыхе Рудольф продолжал самоутверждаться посредством «театрального» поведения. Глядя, как он после купания кутался в турецкий халат и наматывал себе на голову тюрбан, Мика Эртегюн не могла избавиться от ощущения, что рядом с ним все остальные «выглядели простыми селянами». Впрочем, по свидетельству Джейн Херманн, бездействовал Рудольф редко. Он предпочитал активный отдых. «Мне пришлось полазить по горам и побывать во множестве мест, потому что он хотел видеть все, – рассказывала она. – Сама я поленилась бы обходить все базары в Стамбуле и каждого торговца коврами. Но он умел тебя заинтересовать и располагать к себе людей».
Летние странствия привели их на виллу Рудольфа в Ла-Тюрби. К тому времени Херманн и Трейси начали действовать друг другу на нервы. Трейси, как и многие друзья Нуреева, находил Херманн грубой; раздражало его и ее собственническое отношение к Рудольфу. А Херманн возмущали привилегии, которыми пользовался Трейси на правах бойфренда Рудольфа – в частности, его участие в деловых встречах, касающихся «Метрополитен-оперы». Напряжение вылилось во взрыв через день после того, как Херманн позволила себе саркастическое замечание в адрес Рудольфа, а Трейси повторил его другу. Херманн впоследствии рассказывала: «Роберт чувствовал, что не нравился мне, потому что я предпочитала отделять мух от котлет. Рудольф же этого не делал никогда. Его представления о деловых встречах допускали присутствие на них любого, кто сидел за обеденным столом. Меня беспокоило, что Роберт был слишком хорошо посвящен в его дела. Да и не один Роберт, а и многие другие из окружения Рудольфа – Дус, Жанетт [Этеридж]