откинулся назад, прижавшись к стене – слава Богу, никто его не заметил, но сюда долетало каждое слово.
– Дела несколько осложняются, – пробасил один из собеседников (шеф, определил Левко), – и приобретают нежелательную окраску. Фирма «Канзас» оказалась в трудном положении. К ней имеют претензии клиенты и на днях явятся качать права. Тут бы и пригодились твои амбалы. К чертям собачьим всех кредиторов!.. Надавать бы им по шее, чтобы неповадно было лезть!
– Подстрелить бы нахалов?
– Ни-ни, – возразил шеф. – А вот нос кому-нибудь расквасить и ребра пересчитать…
– Это с радостью. А что, «Канзас» окончательно лопнул?
– Сгорит на днях ярким пламенем, – без особого сожаления сообщил шеф. – Дитя, рожденное не без твоих усилий.
Иван Павлович захохотал, соглашаясь, а шеф продолжал.
– Может, на этот раз обойдется без твоего вмешательства. В общем, созвонимся.
– Конечно, лучше без мордобоя. Но в любом случае, шеф, мои парни готовы.
– Знаю и ценю.
Наступило молчание, потом послышался звон стекла: чокались и выпивали. Затем шеф сказал:
– Вчера вечером звонили из Михайловки. Председатель колхоза Василий Григорьевич. Киевская милиция приезжала с обыском.
Видно, Луганский испугался, потому что после паузы шеф стал успокаивать его:
– Ну, чего разнервничался? Как приехали, так и отчалили: слава Богу, из Михайловки успели все вывезти.
– Не нравится мне эта история, – хмуро молвил Луганский, – кто-то стукнул в милицию. Но кто?
– Не иначе, как кто-либо из ваших.
– Мои люди – надежные.
– Кто был в Михайловке?
– Пятеро. Подождите, дай, Бог, памяти. Значит, так: Шинкарук, Олег Сидоренко, Володя Тищенко. Кто же еще? Ага, Лев Моринец и Пивень. О Пивне, наверно, слышали: боксер, чемпион Киева, да и все у меня, как на подбор.
– Моринец – это тот, на олимпиаде?..
– Видите, даже олимпийский чемпион в моей команде! – продолжал хвастаться Иван Павлович. – Хлопцы – один в одного.
– Ох и жара, – отступил от темы разговора хозяин, – искупаться хотите?
– Я не прочь.
Левко осторожно попятился. Сейчас они спустятся с крыльца и могут увидеть его. Залег за раскидистым кустом смородины.
Первым спустился с террасы шеф. Солидный человек, лысоватый и довольно полный. Хрящеватые и оттопыренные уши, выступающие скулы, держится так, будто все должно стелиться перед ним. А почему бы и нет? Вон какой дом отгрохал: лучше государственной дачи.
Левко на мгновение стало обидно: один не видит жизни кроме как в тренировочном зале, а кто-то в это время с жиру бесится, строит дачи, миллионами разбрасывается. А может, и миллиардами, подумал, и не знал, как близок был к истине. Фирма у этого пройдохи – «Канзас», и создана она не без его, Моринца, участия. По всей видимости, мошенническая, ведь сам шеф сказал: кредиторы бунтуют.
Вслед за шефом с крыльца спустился Луганский. С бутылкой и стаканами в руках. Бутылка красивая, импортная, виски или коньяк, за одну такую бутылку можно приобрести близняткам кучу вещей, а они сейчас вылакают ее на берегу и, наверно, станут хохотать над обманутыми клиентами «Канзаса».
Недолго, подумал Левко. Недолго осталось вам веселиться. Завтра же Задонько узнает обо всем и выведут вас на чистую воду. Под траурный марш Шопена.
Моринец на мгновение представил себе эту неимоверно привлекательную картину: как играет оркестр и идут с поникшими головами два прохвоста под конвоем милиции. Желательно в наручниках. Лысый шеф и бывший гебист Луганский.
А может, лучше не шопеновский траурный марш, а что-то вроде «Вы жертвою пали в борьбе роковой…»? Ведь шеф, скорее всего, из номенклатуры, Луганский же всю жизнь защищал революционные завоевания: наконец оба изведали, что такое финал «роковой борьбы».
Луганский с шефом уже на реке: Левко услышал их хохот и всплески воды. Он выбрался из своего смородинового укрытия, перемахнул через забор и расположился на переднем сидении «Самары». Положил на руль детектив и сделал вид, что читает.
Искупавшись, Яровой и Луганский, подстелив полотенца, растянулись на песке. Налили по полстакана – Моринец не ошибся: настоящего французского коньяка – и выпили, не закусывая. Потом Яровой не выдержал: крикнул прислуге, чтоб принесла на берег несколько апельсинов. Лежал на спине, наслаждаясь еще горячим, несмотря на конец августа, солнцем. Ни о чем не думал. Ведь все как будто складывается неплохо. Позавчера звонил Сушинский: чуть больше миллиарда превращены в наличные. Леонид Александрович дал команду вывезти деньги под усиленной охраной – двое парней Луганского сопровождали наличность на всем пути из банка до его киевской квартиры. И лежат теперь тысячекупонные купюры за стальными дверьми, отдыхают после многотрудных снований по всей Украине: такие красивые, красноватые, с нарисованными на них Кием, Щеком, Хоривом и их славной сестрой Лыбидью – два чемодана. И надо эти деньги завтра же поместить в надежное место, в какой-то коммерческий банк.
Кроме того, следует приобрести «мерседес» последнего выпуска. Стоит бешеные деньги, но престиж дороже. Или, может, лучше «понтиак», который на днях фирма «Лого-ваз» рекламировала по телевизору? Да, «понтиак» лучше, «мерседесов» в Киеве уже немало, а «понтиак» будет первым. Его, Леонида Александровича Ярового!
Вдруг какая-то мысль мелькнула в уже затуманенном коньяком мозгу Леонида Александровича. Мелькнула и исчезла, к тому же, мысль тревожная. Яровой хотел вернуть ее, но ничего не выходило: осталась только какая-то неосознанная тревога. Потянулся к бутылке и сразу вспомнил – так сказать, по ассоциации.
– И не боишься ты, Иван, пить, когда за рулем? – спросил. – Учти: среди гаишников тоже попадаются принципиальные – не откупишься.
– А я не один, парень за рулем. На улице остался.
– Ты?!.. – ужаснулся Яровой. – Что ты мелешь? Какой парень?
– Надежный, шеф. Сами недавно вспоминали о нем: олимпийский чемпион – Моринец.
– Ну, ты и даешь! – Яровой поднялся на колени, навис над Иваном Павловичем. – Сдурел?..
– А что? – не понял Луганский. – Что вас беспокоит?
– И он еще спрашивает! – вызверился Яровой. – Никто, ни один человек не должен знать о наших встречах!
– У меня парни сплошь надежные.
– Да я сам себе иногда не доверяю, а ты – надежные…
– Надежные, – уперся Луганский. – К тому же, у всех руки запачканы – ребровицкий эшелон грабили.
– Тсс… – испуганно оглянулся Леонид Александрович, как будто и тут, на пустынном берегу, их могли услышать. – Но стукнул же кто-то киевским ментам… Кажется, ты говорил, что и Моринец был в Михайловке?
– Был.
– Ну вот и приехали… – вздохнул Яровой. Лицо у него потемнело, заострилось, стало хищным.
– Не верю, чтобы этот парень предал, – твердил свое Луганский.
– А на Узловой Моринец был?
Вдруг Иван Павлович сообразил, как ловко провел его этот паренек. Сукин сын, прикинулся невинным агнцем. Мол, заболел, лег с термометром в постель, придуривался, покашливая, а он, старый дурак, развесил уши, размяк, шоколадками угощал…
– Болел Моринец, – все же попробовал оправдаться Луганский.
– Болел, говоришь? – чуть ли не ласково переспросил Яровой. – Может, больничный лист ему выписали? А ты, дурак, поверил… – Леонид Александрович очистил апельсин, бросил кожуру в речку, немного подумал и вынес приговор: – Моринца надо убрать!
– Представляете, что произойдет? У белорусского чемпиона, тьфу, квартиру почистили – и то шум на всю страну! А у нас вонь выше неба поднимется!
– Я за что тебе деньги плачу? Сам лопухнулся, сам и узелок развязывай. Пиф-паф, и концы в воду.
Иван Павлович подумал, что шеф прав, сел в лужу, так не делай вид, что сухой. А если сейчас, на обратном пути, съехать где-то перед Чапаевкой в лес – там сохранились еще глухие местечки, – пистолет с собой, пустить чемпиону пулю в затылок, закопать: все шито-крыто, гуляй, Вася…
Но сразу же отказался от этой идеи. Во-первых, Моринец мог предупредить жену – с кем едет. Начнется канитель, допросы, его «Самара» чуть ли не два часа стоит неподалеку от особняка Ярового, кто-то обязательно заметил – может и сам он засветится, и шефу свинью подложит. Судьба Ярового, правда, не очень волновала Ивана Павловича, но ведь и сам он лишится заработка. Не возвращаться же в безопасность…
Луганский лишь на минуту представил себе такую перспективу: злорадные усмешки коллег, чуть ли не улюлюканье – лучше уж с голоду помереть…
Надо поручить это дело Грише, решил. Григорий Коляда – человек без предрассудков, не должен отказаться. А поможет Грише Олег Сидоренко. У него подлость на физиономии написана.
Однако, вряд ли Коляда и Сидоренко пойдут на мокрое дело бесплатно. Обратился к Яровому, изобразив на лице раскаяние.
– У вас лопата есть?
– Зачем тебе?
– Повернем за Кончей в лес, я его и в самом деле пиф-паф, а чем закопать? Лопаты у меня нет.
Как Иван Павлович и предполагал, шеф немедленно забраковал эту идею:
– Смотри, какой умник нашелся: вроде никто не знает, что именно Моринец повез тебя. Может, ты еще и сообщил – к шефу…
– За кого вы меня принимаете?
– За идиота, – не сдержался Леонид Александрович. – За кого же еще?
Иван Павлович хотел обидеться, но решил – не та ситуация, да и деньги из Ярового следует вытянуть.
– За то, чтоб мои амбалы убрали Моринца, надо тысяч пятьсот подкинуть.
– Из своих заработков и отсчитай… – не без злорадства посоветовал Леонид Александрович.
– А чем семью кормить?
– Твое дело.
– Нет у меня таких денег.
Яровой понял, что уже потрепал нервы Луганскому, кроме того, вытащить из двух огромных чемоданов всего пятьсот маленьких купюр – ерунда…
Сказал:
– Получишь пятьсот. Больше не проси.
– Хватит, – воспрянул духом Иван Павлович, да и были к тому основания. Коляда у него на крючке: ведь именно Гришка прикончил майора Нечипоренко. Есть даже свидетель – Олег Сидоренко. Вдвоем копали могилу майору, но стрелял в него Коляда.