е и героизм, без которых общество заражается пороками и разлагается.
В эпохи бешеной погони за обогащением, в эпохи лихорадочных спекуляций и кризисов, внезапных крахов крупных промышленностей и эфемерного развития некоторых отраслей производства, в эпохи быстрого накопление постыдных богатств и столь же быстрого их расточения, - общество начинает сознавать, что экономические учреждения, заведующие производством и обменом, не дают того благосостояния, которое они призваны гарантировать. Вместо порядка они зарождают хаос, вместо благосостояния нужду, неуверенность в завтрашнем дне; вместо гармонии интересов, они создают непрерывную войну, войну эксплуататора с производителем, эксплуататоров и производителей между собой. Общество распалось на два враждебных лагеря и разделилось в то же время на тысячи мелких групп, ведущих между собой ожесточенную борьбу. Утомленное бесконечными войнами, изнемогая под тяжестью нищеты и лишений, оно усиленно ищет новой организации; оно решительно требует полного преобразование режима собственности, производства и обмена и всех вытекающих из него экономических отношений.
Правительственная машина, призванная поддерживать существующий порядок, еще функционирует. Но при каждом повороте ее заржавленных колес она спотыкается и останавливается. Ее работа становится все более и более затруднительной, и недовольство, возбуждаемое ее недостатками, все растет. Каждый день возникают новые требования. -«Преобразуйте это, переделайте то-то!», кричат со всех сторон. - «Война, финансы, налоги, суды, полиция, - все должно быть преобразовано и установлено на новых началах», говорят реформаторы. Но все понимают, что невозможно переделать что-нибудь одно; все должно быть преобразовано сразу; но как приступить к работе, когда общество открыто разделено на два враждебных лагеря? Удовлетворить одних недовольных - это значит создать других.
Правительства не способны приступить к реформам, так как для этого нужно было бы перейти на сторону революции; в то же время они слишком бессильны, чтоб открыто вступить на путь реакции; вот почему они прибегают к полумерам, которые никого не могут удовлетворить и только создают новые недовольства. Посредственности, которые в переходные эпохи забирают в свои руки управление правительственной ладьей, думают лишь об одном: они стараются как можно скорее разбогатеть, предвидя близкий разгром. Осажденные со всех сторон, они неумело защищаются, лавируют, делают глупость за глупостью и наконец, обрывают последнюю нить спасения: топят правительственный престиж в своей тупости и несостоятельности.
В такие эпохи революция неизбежна. Она является социальной необходимостью; положение становится революционным.
Изучая генезис и развитие революционных потрясений, мы находим в трудах наших историков в главе «Причины Революции», поразительную картину положение общества накануне событий. Там, - и нищета народа, и отсутствие общественной безопасности, и принудительные меры правительства, и ужасные скандалы, выводящие на свет гнусные пороки общества, и новые идеи, стремящиеся проявиться и непрерывно сталкивающиеся с несостоятельностью представителей старого режима. Изучая эту картину, мы приходим к заключению, что революция действительно была неизбежна, и единственным исходом было вступление на путь восстания.
Рассмотрим, например, положение общества до 1789 года. Крестьянин жалуется на подати и налоги и таит в своем сердце непримиримую вражду к сеньору, монаху, скупщику, кулаку, интенданту. Буржуа жалуется на потерю муниципальных свобод и изливает на короля целый поток проклятий.
Народ поносит королеву, возмущается рассказами о поступках министров и беспрестанно повторяет, что налоги невыносимы и подати разорительны, урожаи плохи и зимы суровы, съестные припасы дороги и кулаки ненасытны, деревенские адвокаты съедают жатву крестьянина и лесники разыгрывают из себя царьков, почта плохо организована и чиновники слишком ленивы... Словом, все жалуются, все не ладно. «Это не может идти так дальше, это кончится скверно!» - говорят со всех сторон.
Но от этих мирных рассуждений до восстания - далеко; между ними лежит целая пропасть, та пропасть, которая отделяет у большей части людей рассуждение от действия, мысль от воли, желание от поступка. Как перешагнули через эту пропасть? Как эти люди, которые вчера еще, покуривая трубку, спокойно жаловались на свою судьбу, ругали жандармов и в то же время униженно кланялись им, - решились взяться за дубины и пошли громить дворцы сеньора, этой грозы вчерашнего дня? Благодаря каким чарам эти люди, которых жены презирали и справедливо называли трусами, превратились в героев, идущих под пулями и картечью завоевывать свои права? Каким чудом эти слова, которые столько раз произносились и умирали в воздухе подобно бесцельному звону колоколов, превратились в действия? Ответ очень прост.
- Работа меньшинства, работа непрерывная и продолжительная, произвела это превращение. Смелость, самоотверженность, способность жертвовать собой так же заразительны, как трусость, покорность и паника.
Какие формы примет агитация? - Да самые разнообразные, все, которые будут продиктованы ей обстоятельствами, средствами, темпераментами. То мрачная и суровая, то задорная, но всегда смелая, то коллективная, то чисто индивидуальная, она пользуется всякими средствами, всеми явлениями общественной жизни, чтоб пробуждать мысль, распространять и формулировать недовольство, возбуждать непримиримую ненависть к эксплуататорам, выставлять в смешном виде правителей, доказывать их слабость и, главным образом, всегда и везде пробуждать смелость и дух восстания.
Когда в стране готовится революция, но дух восстания недостаточно силен в массах, чтоб проявляться бурными манифестациями, мятежами и восстаниями, - меньшинство только действием может пробудить смелость и стремление к независимости, без которых немыслима ни одна революция.
Люди, смелые и неподкупные, которые не довольствуются одними словами, не примиряются с разладом между словом и делом, предпочитают тюрьму, ссылку и смерть - жизни, противоречащей их принципам, люди, говорящие: «надо сметь, чтоб победить», - вот те одинокие «передовые», которые начинают битву гораздо раньше, чем массы достаточно возбуждены, чтоб открыто поднять знамя восстания и идти с оружием в руках завоевывать свои права.
Среди жалоб, разговоров и теоретических споров, вырывается вдруг какой-нибудь поступок, вызванный крайним возмущением, поступок индивидуальный или коллективный, который служит ярким показателем господствующих стремлений. Возможно, что вначале массы относятся к нему безразлично. Преклоняясь перед смелостью отдельных лиц или целой группы, они прислушиваются к речам благоразумных и осторожных людей, которые спешат объявить этот поступок «безумием» и сказать, что «горячие головы, безумцы, погубят все дело». Они рассчитали, эти благоразумные и осторожные люди, что их партия, спокойно продолжая свою работу, через сто, двести, может быть, триста лет, завоюет весь мир, - и вдруг врывается что-то неожиданное: неожиданное, т. е. то, чего не ожидали они, эти благоразумные и осторожные. Кто хоть несколько знаком с историей и не лишен способности отдавать себе отчет в своих мыслях, прекрасно знает, что теоретическая пропаганда революции неизбежно переходит в действие гораздо раньше, чем того хотят теоретики; но все же, благоразумные теоретики возмущаются поступками безумцев, предают их анафеме и изгоняют из своей среды. Однако, эти безумцы находят тайное сочувствие в народе, который восторгается их смелостью и готов следовать их примеру. Большей частью, они идут умирать в тюрьмы и на каторгу, но сейчас же являются новые безумцы, которые продолжают их работу. Бурные проявление нелегального протеста, поступки, вызванные возмущением и жаждой мести, - все учащаются.
Оставаться индифферентным теперь уже невозможно. Люди, которые вначале даже не задумывались над тем, чего хотят «безумцы», принуждены теперь дать себе в этом отчет, выяснить их идеи и стремления и стать на ту или другую сторону. Поступки этих «безумцев» привлекают всеобщее внимание, и в несколько дней делают больше, чем тысячи брошюр. Новые идеи проникают в сознание и завоевывают все больше и больше сторонников.
Пропаганда действием пробуждает дух восстания и зарождает смелость. - Старый режим с его судьями, полицейскими, жандармами и солдатами казался непоколебимым, но и Бастилия была неприступна в глазах безоружного народа, собравшегося под ее высокими стенами, укрепленными заряженными пушками, готовыми открыть огонь. Но вскоре замечают, что установленный режим не так силен, как это казалось. Одного смелого поступка было достаточно, чтоб расстроить в несколько дней правительственную машину, чтоб поколебать этот колосс. Один смелый порыв поставил вверх дном целую провинцию, и грозные войска должны были отступить перед горстью крестьян, вооруженных камнями и дубинами. Народ замечает, что чудовище не так страшно: несколько энергичных усилий, и оно погибнет. Надежда зарождается в сердцах и, - заметьте это, - если отчаяние вызывает иногда мятежи, то только надежда, надежда победить, создает революции.
Правительство пытается устоять; оно не хочет показать своей слабости и безумно свирепствует. Но, если раньше репрессии могли убивать энергию угнетенных, то теперь в эпохи возбуждения, они производят обратное действие. Репрессии вызывают новые взрывы, новые протесты, индивидуальные или коллективные; они доводят восставших до героизма и понемногу революционные действия усиливаются и распространяются.
Революционная партия растет благодаря притоку новых элементов, которые раньше относились к ней враждебно или же прозябали в полной индифферентности. В правительстве и среди правящих и привилегированных классов произошел разлад: одни стоят за упорное сопротивление, другие высказываются за уступки, третьи, наконец, готовы отказаться на время от своих привилегий, чтоб успокоить непокорных, в надежде в скором будущем окончательно подавить восстание. Связь между правительством и привилегированными классами порвана.