Вывешивались иногда на деревьях объявления, которые призывали к восстанию, предвещали скорое наступление лучших дней и рассказывали о мятежах, непрерывно вспыхивающих во всех концах Франции.
В деревнях под именем «Jacques» образовывались тайные общества, которые поджигали амбары сеньора, уничтожали его урожаи и даже убивали его. Часто находили в каком-нибудь дворце труп, пронзенный ножом, носящим надпись: De la part des Jacques! Случалось, нападали на какого-нибудь сеньора, едущего в своем громоздком экипаже по краю оврага. С помощью ямщика его связывали, клали ему в карман бумагу с надписью: De la part des Jacques! И бросали его в овраг.
Или же ставили на перекрестке двух дорог виселицу с надписью: Если сеньор посмеет взимать подать, он будет повешен на этой виселице; кто посмеет платить сеньору подвергнется той же участи! И крестьянин, не принуждаемый властями, не вносил податей и был доволен, что нашел возможность избавиться от этой повинности. Он понемногу привыкал к мысли, что можно не вносить платежей, не повиноваться сеньору, вскоре он уж сам не хотел платить и угрозами принуждал сеньора отказаться от взимания каких бы то ни было податей.
В деревнях непрерывно появлялись объявления, возвещавшие, что отныне взимание податей отменено, что надо сжигать дворцы и поземельные росписи, что Народный Совет издал указ в этом смысле. -«Хлеба! Отмены налогов и податей!» вот тот лозунг, который обходил все деревни. Понятный и близкий всем, он проникал в душу матери, дети которой не ели в течение трех дней, пронизывал мозг крестьянина, преследуемого властями, которые вырывали у него силой недоимки. «Долой скупщиков!» - и склады их взламывались, обозы с хлебом захватывались, и мятеж переходил из провинции в провинцию. «Долой пошлины на съестные припасы!» - и заставы сжигались, а города, которым не хватало денег, в свою очередь восставали против центральной власти, требующей от них платежей. - «Сжигайте реестры налогов, счетные книги, архивы муниципалитетов!» - и в июле 1789 года канцелярские бумаги горели, власть дезорганизовывалась, сеньоры эмигрировали, и революция охватывала своим огненным кольцом всю страну.
Все что разыгралось в Париже, было лишь отражением того, что происходило в провинциях, отзвуком революции, которая бушевала в каждом городе, каждой деревне, которую народ был готов всецело направить не против центрального правительства, а против своих непосредственных врагов: эксплуататоров, этих пиявок, присосавшихся к его организму.
Словом, революция 1788-1793 года показала нам, как народная революция (революция преимущественно экономическая, как все народные революции) дезорганизует Государство.
Во Франции много раньше 1789 года замечалось революционное настроение, но дух восстание еще недостаточно созрел, чтоб разразилась революция. И революционеры направляли все свои усилия на развитие этого духа непокорности и смелости, духа непримиримой вражды к существующему социальному строю.
В то время, как революционеры из буржуазии устремляли свои нападки на правительство, революционеры из народа, - те, чьих имен нам даже не сохранила история, - подготовляли свое восстание, свою революцию и направляли все свои действия против сеньоров, агентов государственной казны и всякого рода эксплуататоров.
В 1788 году непрерывные народные бунты возвещали приближение революции. Король и буржуазия стремились подавить ее уступками, но могли ли остановить народную волну Генеральные Штаты, иезуитские уступки 4-го августа, жалкие указы Законодательного Собрания? -Таким путем можно успокоить политические волнения, но этого слишком мало, чтоб улеглось народное восстание. Волна подымалась все выше; стремясь поглотить собственность, она подтачивала Государство. Она делала невозможным утверждение какого бы то ни было правительства, и народное восстание, направленное против сеньоров и богачей, кончилось тем, что через четыре года королевская власть и абсолютизм были уничтожены.
Таков ход всех великих революций. Таков будет ход и развитие будущей Революции, если она - в чем, конечно, мы не сомневаемся, - будет не простой переменой правительства, а настоящей народной революцией, катаклизмом, который переродит режим собственности.
Часть 2 Анархизм в России
Нужен ли анархизм в России?
Задавать подобный вопрос, по нашему мнению, также странно, как если бы мы стали спрашивать, «Нужна ли правда, истина в политической жизни? Или же ей предпочтителен обман?» Нужно ли народу говорить всю правду? Или же истинное понимание современной жизни нужно оставить только для немногих, избранных, а народу следует говорить только то, что, по мнению этих избранных, лучше ведет к достижению задач, ими самими замеченных?
Если бы подобный вопрос нам задавали люди, которые стремятся только к личной власти, мы бы поняли их. В самом деле, вообразите партию, рассуждающую так: «Социализм - дело далекое; до его осуществления мы не доживем, а потому с нас довольно таких реформ в буржуазном строе, при которых мы сможем стать политическими и газетными руководителями народа. Убедивши буржуазию, что ей нисколько не опасно, а даже выгодно уступить нам часть своей власти, так как мы будем, по мере сил, удерживать народ от революции, мы получим таким образом возможность руководить народом, именно в его социалистических стремлениях, и будем, с одной стороны, занимать почетное место крайней политической партии, а вместе с тем войдем в число управителей народа, и будем распространять социалистические идеи».
Если бы люди, так рассуждающие, говорили нам, что анархизм несвоевременен в России, мы бы поняли их логику. Им нужен какой ни на есть парламент, нужно место в этом парламенте, а что дальше будет, об этом они мало задумываются. Точно так же мы понимаем логику тех, которые до того верят в магическую силу власти, верховодства, управительства и начальства, что им анархизм просто ненавистен, как отрицание власти. Аракчеев и Николай I должны были чувствовать физическое отвращение к анархизму, и точно так же должны относиться к нему все те, кто смотрит на себя, как на соль земли, призванную управлять неразлучными детьми - народом.
Но логику тех, которые говорят: «Да, анархизм - великий идеал. К нему мы должны стремиться в будущем. Но, в данную минуту, в России, он не своевременен», - этой логики мы не понимаем, потому что тут нет никакой логики. Тут просто оппортунизм, а по-русски - желание угождать нашим и вашим, которое, обыкновенно, кончается тем, что партия, избравшая такую позицию, становится прямою помехою развития в народе правильного понимания действительных нужд и возможностей данной минуты.
Начать с того, что раз человек признал анархический идеал, и признал анархический способ действия, он начинает иначе относиться ко всякому экономическому и политическому вопросу, чем все остальные политические партии. Он расходится не только с буржуазными политическими партиями, - охранителями, постепеновцами и буржуазными радикалами, - но также и с социалистическими партиями, не признающими анархизма. Все его миросозерцание приобретает новую окраску, а, следовательно, меняется его отношение ко всякому частному вопросу.
Помните ли вы тургеневского нигилиста, Базарова? Припомните слова, которыми он заканчивает свой спор с одним из представителей старого поколения. Он говорит (привожу на память): «Даю вам два дня на размышление; подумаете, и назовите мне хоть одно теперешнее учреждение, которое не заслуживало бы полного отрицания».
Раз он решился порвать с поклонением перед властью, перед буржуазною наукою и ее заветами, он понял, что ни одно из учреждений, освящаемых этою властью и этою наукою, не устоит перед критикою нигилиста. Он знал, что он и старое поколение на все смотрят разно.
Так оно и было на самом деле: молодое поколение шестидесятых годов «сжигало все, чему поклонялось старое».
Но то же самое происходит теперь с молодым анархическим движением. Оно на все, решительно на все, смотрит другими глазами, чем буржуазные политики и пошедшие по их следам социалисты.
Почему? Да потому, что анархист поставил себе главною целью освобождение человечества от всех пут, которыми его опутали капиталисты, помещики, духовенство и представители феодального и буржуазного государства.
Он знает, что брать их порознь нельзя; что все они в круговой поруке. Рука руку моет. Помещик, капиталист, чиновник, либеральный адвокат могут коситься друг на друга и даже говорить друг другу колкости. Но раз дело дойдет до того, что крестьянин начнет бунтовать против землевладельца, или рабочий против капиталиста; раз толпа выйдет, не снявши шапки, не просит униженно о милости у барина, а станет требовать чего-нибудь, то все, - и помещик, и чиновник, и капиталист, и адвокат выйдут дружною стеною против народа. Не догадка это, а факт. Вспомните, сколько рабочих избили либеральные и всякие другие буржуи, когда рабочие вздумали бунтоваться в Париже в 1848-м году, или в Коммуне.
Кроме того, анархисты поняли, что если человечеству удавалось по временам двигаться вперед, то всегда это было - через революцию. Периоды мирного развития - не что иное, как осуществление идей, выдвинутых во время революции. И в самой-то революции дело двигалось вперед только тогда, когда народ выступал вперед и, отстранивши буржуазию, путавшуюся в революции и мешавшую народу идти вперед, брал дело в свои руки, и сам шел на разрушение старого строя и созидание нового.
Так было при взятии Бастилии; так было, когда по всей Франции запылали помещичьи усадьбы, и крестьяне стали жечь уставные грамоты (которыми установлены были их повинности и платежи помещикам) и начали брать себе назад земли, отобранные у них помещиками. Так было, когда простые, безвестные люди из народа задержали короля, который бежал из Парижа, чтобы передаться за границею немцам.
Так было, когда надо было брать королевский дворец, в 1792-м году, а потом надо было принуждать болтавших буржуа, чтобы они казнили короля. Так было, наконец, когда из