Женщина подбежала к Насте, пошлёпала её легонько ладонью по щекам, приводя в чувство. Когда же Настя открыла глаза, она выдохнула: «Ну и слава духам!», сунула ей в руки кусок хлеба и кружку с парным молоком. Девушка с благодарностью кивнула, приняла подношение и жадно припала к кружке. Отпив несколько глотков залпом, она вспомнила о хлебе. Теперь уже, усевшись поудобнее, она стала откусывать от краюхи, запивая молоком.
А я… Ну, а что я? Я — кот, животное, которое должно само добывать себе пропитание. И неважно, умеет оно это делать или нет… Инстинкт должен помочь и научить. Короче, я изо всех сил пытался отвести жадный взгляд от куска хлеба в руках у Насти. Чтобы чем-то занять себя, стал с безразличным видом наблюдать за шевелящимися от ветра травинами, за ползающими по ним муравьями…
— А этот пушистик с тобой, что ли? — ласково спросила женщина.
Настя кивнула и смутилась: поняла, видимо, что я-то ведь тоже голоден. Хорошо, что тётка оказалась сообразительной: кликнула дочку и велела ей принести миску «отхожую, со щербиной».
— Как знала, что пригодится. А то ведь вчера ещё собиралась её в овраг снести, куда мы шваль ненужную сволакиваем. Но решила пока повременить. Вот и пригодилась, — пояснила она Насте. — Будем в ней твоему зверю еду давать. Молока-то на такого мелкого, думаю, у нас хватит. А куда вы путь держите, путешественники?
— Мы? — Настя поперхнулась.
Я напрягся… Как ответить на такой вопрос? Хоть бы у Насти ума хватило наврать любопытной тётке! Если вздумает правду раскрыть, то не поздоровится… Избежала костра в Истопнице — получит казнь здесь. Только бы ума хватило!..
— Мы… Да в Истопницу идём, — девушка быстро мельком глянула на меня, я муркнул в ответ. Ври, Настенька, ври, да покруче! — Там у меня бабушка живёт, Мария. А сама я из города Речевска. Мать мою туда замуж отдали. Но сначала отец погиб, брёвнами его на реке во время сплава завалило. А на следующий год вот и мама ушла… Болела сильно, с тоски, видно, по мужу-то, отцу моёму… Осталась я одна-одинёшенька. А хозяин дома, где мы жили, стал ко мне приставать с предложениями грязными, мол, чтобы я собою за жильё платила. Я и сбежала. Не гоните меня, тётенька, я чуток отдохну и пойду дальше…
Складно получилось наврать. Откуда только название города узнала? Не из головы ведь. Да и история сама такая правдоподобная да душещипательная вышла… Наверное, слышала что-то подобное от девок, которые в тереме за ней ухаживали, раз тётка вовсе и не удивилась. Даже вон слезу пустила, историю выдуманную слушаючи. Поверила.
— Знашь что, зови меня «тётка Ялка». Сама отдохни-ка с дороги покеда у меня, милая. Пошли в дом, на лавке приляжешь. Я пока баньку истоплю, помоешься-попаришься попозже. А там решим, как дальше поступить, — ласково так проговорила.
И мы тоже поверили в её доброжелательность. Да и выбора-то особо у нас не было — с ног просто валились от усталости.
Внутри в доме было чистенько и скромно. На лавке лежало что-то лоскутное, сшитое из обрывков старой одежды. Ни тебе салфеток, ни занавесок. Исключение составляло оконце, вот на нём болтался на бечёвке чистый кусок холстины с вышивкой такой дырчатой. Помню, у бабушки такие за занавески были. Она называла их красивым словом «ришелье». Зато вот полов в избе в нашем современном понимании не наблюдалось. Под ногами была лишь голая земля, утоптанная до состояния асфальта, но выметенная аккуратно. Стены обмазаны белой глиной вручную — видны неровности, оставленные пальцами.
Особо разглядывать обстановку не было ни сил, ни настроения. Настя повалилась на лавку и сразу же уснула. У неё в ногах прикорнул и я, постаравшись спрятаться полностью под одеяло: а вдруг колдовство закончится, и я неожиданно оборочусь в человека. Вот даже представить себе не могу, как среагирует хозяйка дома на нежданное появление у себя тут голого парнишки. Лучше уж пусть всё это произойдёт под одеялом, хотя… Квест «Как спрятать под одеялом четырнадцатилетнего подростка так, чтобы его никто не заметил» — занятие интересное, но, имхо, заведомо провальное.
Проспав крепко где-то около получаса, я проснулся. Мысль о том, что лежу рядом с девушкой, красавицей, умницей… Блин, чуть не подумал привычное «спортсменкой»… Хотя, кто ж её знает, занималась Настя в той реальности спортом или нет? Вполне может такое быть. Она вон и в свои сорок пять-пятьдесят фигурку имела — закачаешься!
При воспоминании о той Анастасии, которая приезжала покупать у меня дом-дачу, я даже облизнулся: ох уж это кошачье слюноотделение… Сразу возникло желание вылизаться, но будит Настю не хотелось, а я умудрился нагло развалиться прямо на её ногах. Вернее, в верхней их части… Где уже нет костей почти и помягче — ну, вы понимаете… И не надо думать обо мне плохо! Как любой порядочный кот я просто выбирал место поудобнее, а не то, что вы там себе насочиняли!
Тем не менее моё человеческое «я» всё-таки имело мужское начало. И оно стало подсовывать мне всякие-разные мысли… Не всегда скромные… И как бы я ни хотел лежать спокойно, мне это не удалось. Пришлось слезть и спрятаться под лавку.
Нет, вот ведь я осёл! Ладно, согласился принять облик кота, когда надо было лезть в окно к Насте. Тут всё понятно. Но зачем я согласился на этот образ, когда мы пошли к болоту? Почему бы не стать мне тогда псом? Сейчас бы выбежал на улицу, нашёл симпатичную собаченцию… А вот где я тут кошку найду??? Если их в селении вовсе нет? Одно слово — дебил… Вот и мучайся теперь, отгоняя эротические фантазии и прячась под лавкой…
Где-то ещё минут через пятнадцать в избу вошли три бабёнки, на цыпочках подкрались к Насте, постояли, вглядываясь в её лицо, покачали головами. Я через щель в складках одеяла внимательно наблюдал за гостьями — сама же девушка дрыхла без задних ног. Наконец та, что была самой старой — бабулька лет восьмидесяти, суглобая* и с довольно ярко выраженными седыми усиками над верхней губой — сделала отмашку рукой. Все дружно вышли вон.
Ну, так-то понятно, что народ волнуется по поводу появления в селе чужаков. Но почему пришли на «смотрины» только женщины? А где староста, в конце концов, муж хозяйки дома? Это меня несколько озадачило.
Усталость сменилась волнением. Да и кошачий сон, как выяснилось только что практически, быстрее приносит облегчение, чем человечий. Через каких-то пятнадцать минут я уже почувствовал себя почти отдохнувшим. Выбравшись из-под одеяла, шементом** шмыгнул в отверстие под печью. Вроде бы бабушка мне в детстве говорила, что через такой же лаз у неё кошка на улицу выбирается. Ага, сначала попал в подпол, а уж там быстро сориентировался по падающему с улицы свету — отыскал отверстие для продува подпола и через него сиганул наружу.
Суглобая* — сутулая (диалект, архаизм).
Шементом** — очень быстро (диалект, архаизм)
Странности деревушки
На улице царило оживление, хотя когда мы только попали в селение, оно нам показалось чуть ли не вымершим. Чуть поодаль двора Ялки столпилось целое собрание из сельчанок. Что было удивительнее всего — и тут не было среди них ни одного мужчины. Может, все заняты работой, например, где-то на сплаве леса или заготовке брёвен.
Ну да, такое возможно… Но и стариков ведь нет! А вот старух до фига. Вот тебе, следователь Барков, ещё тайна, которую надо бы разгадать. А то исстрадался весь, что его на берег списали из следственного отдела. Тут загадок — хоть косой коси!
Нет, ну не на русских же амазонок мы наткнулись? Хотя — кто знает, кто знает… Дети же тут имеются. Девочку, дочку Ялки, мы видели уже. Но и у амазонок дочки случались, помнится — на эту лекцию явились тогда все, даже те, кто практические семинары пропускал. Ну, и я первым рылом, само собой.
Меж тем я подобрался очень близко к собравшимся. Почти ползком двигался в траве, мелкими перебежками от дровницы к стволу дуба, потом до пенька… Схоронился. На всякий случай развалился, типа, просто на солнышке греюсь. А сам уши навострил, чтобы ни одного словечка не пропустить.
— Вроде бы истинная девка, — прошептала пышнотелая одноглазая матрона лет сорока. Её пустую глазницу скрывала повязка. — Хотя в прошлый-то раз мальчонку подсунутого как ловко обрядили, век не догадаешься, что засланец!
— Да и я уж подумала об том же… Баньку вон затеяла, пойду с ней или ним вместе, там уж не скроешь, мужик ты аль баба, — ответила толстопузой Ялка.
— А ты чаво мыслишь, Худо́ба? — задала вопрос усатая.
— Я думаю так. А ежели енто девка таки, куды её? В Истопницу отпускать нельзя никак. Разбрехает про нас, не дай боги, припрутся оттель хто с проверкой. Али, что ышшо хужее, мужичьё заантересуетси. Тьфу ты, не к ночи будь они помянуты, ироды! Пусть лучче здеся будет, — это сказала худосочная тётка с чёрным иссохшим лицом, видимо, больная какой-то затяжной болезнью.
— Енто так, — усатая старуха кивнула Худо́бе. — Короче, наврёшь, Ялка, шо, мол, навела справку про ея бабку. Поме́рла, вишь, она. И в самой дерёвне голод нынча, ага. Предложи: пущай у нас тут поживёт. Она, ить, кака приглядна да справна, хучь чуток и худовата, но сгодится для…
Тут старуха замолчала, оборвав речь на полуслове. Но слушательницы поняли её без слов, молча закивали и стали расходиться. Маловато сведений. Ясно одно: мужиков тут нет, и они местными жительницами не приветствуются. Так что моё превращение в человека, ежели таковое вдруг приключится ненароком, сыграет против меня, факт. А жить-то мне хочется, хоть уже и успел на этом свете немало километров утоптать и около пятидесяти тонн продуктов смолотить (данные эти, про продукты, в какой-то газете прочитать успел ещё там, в своём прошлом, которое сейчас зовётся будущим).
Как же быть? Бежать отсюда? А догонят если? Странные они тут, а мы даже порядков местных не знаем. Оставаться? Так-то уже давно мне пора бы пареньком становиться, а я вот всё в кошачьем обличии. Вдруг без зелья Баламутеня так и не оборочусь? Не хотелось бы оставшуюся жизнь провести на четырёх лапах да в шерстяной шубе. Но тут я, видимо, бессилен, делать выбор мне никто не предлагает. Значит, будем принимать реальность такой, какова она нам дана.