Есть такие слова, которые очень сложно произнести. Ты чувствуешь, что настал именно тот миг. Вот только сейчас либо никогда. Еще секунда и все потеряно. Навсегда.
Мы только в своих мыслях можем вернуться назад и все переиграть. Течение жизни вспять не повернешь, как не пытайся. В больших городах, где бешеный ритм затягивает людей в свой водоворот это видно острее. Стоит только нырнуть в поток – и ты уже пропал.
И вот слова застряли. Они царапают твое пересохшее вдруг горло, пытаясь вырваться наружу, сердце бешено бьется, но все впустую. Ты понимаешь, что потом будешь проклинать себя, ворочаться ночью и шептать эти слова. Но они просто бесследно растворятся в твоей комнате. И ты станешь курить одну сигарету за другой, глядя в пустоту, ругая себя.
Есть такие ситуации в жизни, когда необходимо сделать лишь шаг. Но ноги становятся ватными. Мозг отдает необходимые команды, а ты стоишь как столб. И это глупое волнение, которое сковывает тебя еще сильней. Позже, проигрывая эту ситуацию, ты делаешь все как надо, ты много раз представляешь, как делаешь этот шаг. Но уже поздно.
За рядом совершенных поступков стоит громадная масса несделанных шагов, невысказанных слов, не данных пощечин и оплеух, которые тяжелым грузом лежат на сердце и не дают покоя. В жизни каждого человека есть много счастливых моментов, они вспоминаются легко. Воспоминания о них доставляют приятность и легко забываются до поры до времени. При этом лицо человека тут же становится счастливым. Воссоздавая в памяти хороший момент, ты переживаешь его снова и снова, и опять наполняешься приятной негой. Раз от раза. Ты с радостью проносишь это через всю жизнь. Кто видел стариков, рассказывающих о своей веселой и буйной молодости? Их морщины разглаживаются, а глаза светлеют. Года в тот момент слетают с них как шелуха.
А что делать с тяжеленным камнем невысказанного и несделанного? Как выбросить из сердца боль от упущенного? Как?! Тяжело воспоминание о каком-то паршивом поступке, о какой-то содеянной гадости. Но это было! Может я не прав, но это уже свершившееся, и как этот поступок будет расценен на небесах, одному Богу известно.
Но те вещи, которые ты не сделал, те необходимые, но невысказанные слова давят на тебя сильнее. Всю жизнь. Изо дня в день.
Урок
Один мой знакомый Юрка попал в больницу с тяжелейшим переломом ноги и легким сотрясением мозга. Я поехал его навестить, купив по дороге апельсинов и всего, что полагается по такому случаю. И вот, мы выпили за его здоровье, плеснув также соседям по палате и, крякнув, закусили. А, выждав паузу, я естественно задал мучивший меня вопрос «как же это, елки-палки, произошло?» и услышал следующее:
Собрались они, значит, с соседом поставить брагу, пока Юркина жена гостила у матери. Кто ж не знает, как приготовляется брага. Все знают. И вот когда все ингредиенты были смешаны в необходимых пропорциях, и тара наполнена до краев, встал естественный вопрос: куда ее запрятать так чтоб и тепло было, и жена найти не смогла. Ну, квартиры у нас у всех небольшие, сами понимаете вариантов немного. И вот Юрку осеняет: антресоли! Ответьте мне – чья жена лазает по антресолям? Что она может там хранить? Косметику? Платья?! «Там же, наверное, пауки и пыльно. Фи! Лезь туда сам». И вот, трехлитровая банка с мутной жидкостью отправляется Юркой на антресоли, и драпируется старыми валенками и еще каким-то хламом. Далее друзьями выпивается энное количество водки. Отмечают, значит, завершение процесса.
Жена у Юрки, как впрочем, и все жены выпивающих мужиков, к этому делу ненавистна. Выпивал он не больше других, не буянил, любил детей, зарабатывал нормально, супругу уважал и даже немного побаивался. Вроде уж лучше пусть выпивает, чем по бабам-то шляться, заразу всякую подбирать. Ан нет! Пилит его и пилит. Только он в гостях рюмку ко рту подносит, так она его уже взглядом испепеляет. После работы пару пива с друзьями выпил – скандал. На рыбалку съездил, рыбы привез, но вернулся с винным запашком – этой же рыбой его по щекам. А чем от него после рыбалки должно пахнуть, пирожными? Вообщем, ладно, у многих так.
Естественно они про брагу совсем позабыли. Проходит некоторое время, и супруга достает Юрку починкой какого-то там выключателя. У него выходной, «диван – телевизор – газета», но против такой силы как его жена не попрешь, необходимо с дивана вставать. Кряхтя и про себя матерясь, Юрок подставляет табуретку и лезет на антресоли (там у него хранится инструмент). Отодвигает в поисках отвертки валенки, и что он видит? Правильно, видит ту самую банку. Воровато оглядываясь, Юрка пододвигает банку поближе, откупоривает, нюхает, облизывается и аккуратненько отхлебывает, встав на мысочки. Надо сказать, бражка вышла на славу. И как же он забыл про нее, родимую-то?
Юрка достал отвертку, и починил злосчастный выключатель. После прилег на диван, потеребил газетку, пощелкал пультом, но душа его уже требовала еще раз залезть на табуретку. «А как без повода туда полезешь?», – думает этот партизан. «Что бы еще починить?» – прикидывает Юрок, и вспоминает, что в ванной кран давным-давно подтекает. А надо заметить, что у Юрки руки хоть и из нужного места растут, но лентяй он страшный. Все из-под палки.
Сказано-сделано. Отхлебнул он еще, ключ достал, чинит кран – мурлычет что-то. Душа-то уже запела!
Жена из кухни выходит, руки об фартук вытирает, и смотрит на него так с недоверием:
– Ты чего это?
– Да, вот, – отвечает, – кран текёт. Починяю.
– Он уж как полгода течет…
– Лучше поздно…, – философски изрекает Юрка.
– Ну-ну.
Естественно в процессе ремонта, Юрок не раз лазил на антресоли, и отхлебывал, опасно балансируя на табуретке. Раскраснелся. Трудится. Прямо сгусток энергии.
Но, все хорошее когда-нибудь кончается, и как Юрка не тянул, кран был починен. Что же дальше?
Когда жена в очередной раз выглянула из кухни, Юрок сидел на корточках в коридоре и возился с лыжами.
– Ты чего?
– Лыжи смазываю.
– Так июль на дворе.
– Готовь сани летом, – ответствует Юрка, знаток народных пословиц.
Жена пожимает плечами, и уходит дальше суп варить.
Вообщем, в очередной раз, когда он, потерявши уже всяческую бдительность, и порядком захмелев (с соседом он твердо решил не делиться, авось тот и не вспомнит), в очередной раз пригублял, покачиваясь на одной ноге (а надо заметить, что по мере опустения банки, пить из нее становилось все сложнее), вдруг слышит резкий женин окрик: – «Эт-то что такое?!»
От неожиданности он содрогается, а несчастная табуретка, не выдержавшая такой усиленной эксплуатации за один день, с треском ломается. Юрка грохается на пол, его заваливает валенками, коньками, и разными коробками. А в довершение этого позора ему на голову хлопается недопитая банка браги, и он благополучно отключается.
Крик, шум, гам и запах бражки по всей квартире. Жена визжит, дети плачут, а Юрок лежит на полу, раскинув руки, томно прикрыв глаза, и признаков жизни подавать не желает. Короче, караул!
Ну, там скорая, и все такое. Отвезли его в больницу.
Но самое интересное, что жена, когда пришла его проведать, сначала обматерила хорошенько, аж больные с соседних этажей сбежались на костылях (а чего, в больнице, поди, и развлечений-то нету), а после простила. Говорит: – «Я неправильно к тебе, Юрочка, относилась, руки у тебя золотые, и мужик ты справный. Я теперь воспрепятствовать не буду, выпивай, но только в выходные и по праздникам». Во как!
Нужное время
Он брел по улице ссутулясь и пряча руки в карманах пальто. Была осень, было пасмурно и зябко. Ветер гнал куда-то обрывки газет и клочки бумаг. Вокруг сновали тени прохожих – одинаковые, не имеющие лиц фигуры. Серая, призрачная масса. Впрочем, ему не было никакого дела до них. Пару раз его толкнули, но он даже не заметил этого. Во взгляде его ощущалась какая-то отрешенность. Взгляд был обращен внутрь себя. Он пытался еще раз нащупать им свое маленькое «я». Вспомнить, как ему хотелось тогда расширить его до размеров Вселенной, вычленить каждую крупицу, все разложить по полочкам, взвесить на ладони каждый атом, чтобы стало все совершенно просто и понятно, и было бы легко и просторно. Что бы зыбкие, матовые силуэты шагнули ему навстречу, и он смог различить проступающие контуры, и картина стала ярка и контрастна до рези, до боли в глазах. И захотелось бы крикнуть, крикнуть из последних сил, до последнего выдоха, и крик этот не принадлежал бы уже человеку, но существу, постигшему боль. И смысл. Смысл и боль. Прочувствовать это каждой клеткой, каждым клочком себя. А потом, будучи на пике, взять и разорвать эту Вселенную, рассеять мириады звезд вокруг, ведь в каждой ты сам. Сломать, скомкать и топтать, топтать, топтать до изнеможения. Наверное, это и есть смерть. Потому что дальше ничего нет, пустота. Больше уже ничто не имеет значения. Точка. Finita.
Его звали Герт, и он шел умирать. Это был высокий, худощавый человек средних лет с угрюмым скуластым лицом. Нет, Герт не был неудачником. Его не бросала жена, ибо жены у него никогда не было. Его фирма не банкротилась, так как никакой фирмой он не владел. Друзья его не предавали, потому что друзей у него не завелось.
Просто он так решил. Понял все для себя и решил. Умереть вовремя. Умереть в нужное время. Нужно уметь не затягивать, а обрывать все в подходящий момент. Это касается не только вопроса самой жизни, но и многих ее проявлений и аспектов. Герт не хотел ждать, пока черная старуха с косой придет за ним. Он способен все сделать и сам.
Герт давно уже выбрал пустырь на окраине города рядом с заброшенной фабрикой. Там всегда было тихо и безлюдно. Даже облезлые бродячие собаки обходили это место стороной. В правом кармане Герта лежал черный шестизарядный револьвер, купленный неделю назад в магазинчике старика Реймоса. Чертовски смертоносная штука.
Герт представил, как он придет на пустырь, спокойно выкурит сигарету, бросит окурок на землю и раздавит его каблуком, а затем так же спокойно и неторопливо приставит к виску холодное дуло, крепко, до боли в суставах, сожмет рифленую рукоятку, надавит на спусковой крючок и…