Паренек сразу же кивнул. Рассказать о вчерашнем все равно нужно было. Камова же женщина с непростым опытом и особыми знаниями, могла чего-нибудь и подсказать. В таком деле толковый совет от знающего человека, который к тому же хорошо к тебе относится, очень много стоит.
— Это ведь твоих рук дело? — сразу же спросила она, едва он сел за стол и потянулся к ватрушке с творогом. — Ты со Старшими разобрался?
— Я, — с набитым ртом повинился Рафи. — Все зашло слишком далеко и вопрос с ним нужно было решать окончательно. Поэтому и пришлось их наглухо валить. Других вариантов все равно не было. Ясно же было, что от Витяна они не отстанут. К бабке не ходи, после него принялись бы за нас. Вот и пришлось действовать на опере…
Окончание слова проглотил вместе с остатками ватрушки, бормоча что-то маловразумительное. Сразу же потянулся за второй ватрушкой, хватая с румяным боком.
— …ие… Вот так как-то…
Все это время Камова напоминала собой каменное изваяние. И только еле раздувавшиеся крылья носа выдавали ее.
Не сводившая с него глаз, женщина пыталась как-то разобраться в том, что узнала. Подросток, которого она когда-то «взяла под свое крыло», и, казалось, знала, как облупленного, снова превратился в загадку. И этот его рассказ совсем добавил не ясности, а, напротив, поставил еще больше вопросов. Как подросток смог взорвать квартиру, которую охраняли лучше, чем генерал-губернатора столицы? Где раздобыл бомбу? Как в конце концов он решился на все это⁈ Вон Витяю, ее племяннику, ничего такого даже в голову не пришло, а он ведь родился «на улице», и с детства был обучен воровскому ремеслу.
— Как, Рафи, ты все это провернул? — наконец, решила она задать вопрос, который мучил ее больше всего.
Он же, дожевывая последнюю ватрушку, уже поднимался из-за стола.
— Все, тетя Ира, опаздываю! Потом все расскажу. Сегодня опять какое-то торжество будет. Попросили не опаздывать…
Сказать, что директор Санкт-Петербургской императорской гимназии был взволнован, значит ничего не сказать. Сегодня в стенах его учреждения вновь должно было произойти мероприятие, о котором потом будет шептаться вся столица. Несколько дней назад в главном зале гимназии было награждение государственными наградами обычного мещанина, учащегося его гимназии, что многие и высшем свете сочли грубейшим нарушением традиций и порушением чести благородного сословия. Сегодня снова в центре событий был этот странный юнец: ему будут вручат указ Его императорского Величества о приобретение им личного дворянства. И что теперь скажут люди⁈
Добролюбов в очередной раз вытащил батистовый платок с монограммой, вышитой его супругой, и вытер от пота сначала лоб, а потом шею. Как тут не потеть, если ждешь высокого гостя. Указ о приобретении личного дворянства должен был вручать член попечительского совета гимназии, князь Голицын. Фигура во всех смыслах особенная: один из старейших и сильных магов империи, глава могущественного рода. Ко всему прочему обладал весьма скверным характером, совершенно невыносимым для окружающих.
— Не было забот, а тут сразу привалило…
Снова вынув платок, он сморщился. Батистовую тряпочку можно было уже выжимать. А ведь мероприятие даже еще не началось
— Господи, за что же мне все это…
К счастью, для директора все «прошло без сучка и задоринки». Огромный зал гимназии был полон празднично одетых воспитанников и их педагогов. Отдельно стояли приглашенные гости, сиявшие обилием наград на мундирах и пиджаках, драгоценностей на платьях. Все это тонуло в красивой торжественной музыке, заставлявшей замирать сердце в груди.
— … Попечительского совета, его сиятельство князь Голицын! — в ливрее, украшенной традиционными цветами императорской гимназии, седой церемониймейстер громко ударил по паркету посохом.
После оглашения выступающего перед небольшой переносной трибуной, украшенной красным бархатом, появилась высокая худая фигура в старинном фраке. Князь, опираясь на трость, положил перед собой большой лист бумаги, на котором в ярком свете блеснул золотом оттиск императорской печати.
— Высочайшим повелением Его императорского Величества мещанин Мирский Рафаэль Станиславович приобретает личное дворянство и переходит в новое сословие, — скрипучий колкий голос старика разнесся по залу. Особые теплоту и симпатию его голос не излучал. Чувствовалось, что эта миссия ему малоприятна, а может даже и противна. Хотя внешне все это почти не проявлялось. — С сего часа его чаяния и заботы больше не будут прежними, а станут отражение его благородного состояния.
Похоже, князь решил ограничиться дежурными словами, ничего лишнего не добавив в речь. Это понял и директор, подталкивая своего выпускника в сторону трибуны. Сейчас, гимназист Мирский примет императорский указ, что-то пролопочет благодарственное в ответ, и этот день, наконец-то, закончится.
Мирский, невысокий подтянутый паренек, с каменным лицом пошел через весь зал. Сотни и сотни глаз других гимназистов и гостей скрестились на нем, тщательно осматривая его с головы и до ног. Ведь, завтра все это станет пищей для разговоров.
За пару шагов до трибуны его шаг почему-то сбился. Казалось, он чуть оступился, но, к счастью, снова выровнялся. Что-то странное в этот момент случилось и с князем, который, вздрогнув всем телом, изменился в лице.
— Ты?
— Ты?
Почти одновременно прошептали они оба, «зацепившись» взглядами.
Яркий свет из десятков громадных хрустальных люстр, заливавший огромный зал, слепил. Некоторые из стоявших у стен людских фигур неуловимо расплывались и превращались в блестящие пятна.
Жутко хотелось прикрыть глаза от слепящего света. Хорошо идти нужно было в центр зала. Не ошибешься, шагай прямо и шагай. Именно это Рафи и делал, вышагивая с идеально прямой спиной и каменным лицом.
Но, оказавшись в нескольких шагах от трибуны, замешкался. Он вдруг узнал того, кто должен был вручить ему указ императора.
— Ты?
В мгновение ока внутри него все всколыхнулось, «загорелось огнем». Рафи физически почувствовал, как пожиравшая его изнутри сила требовала своего выхода. Нужно было лишь чуть-чуть ослабить волевую «удавку».
— Ты? — с таким же удивлением, пропитанным злобой, ему ответил старик за трибуной.
В шаге от него стоял тот, кто похитил сестренку настоящего Рафи. Правда, легче от этого парню совсем не было. Чувство жуткой потери с такой силой накатывало на него, что сопротивляться ему едва ли было возможно.
— Как же я искал тебя… — старик вдруг раздвинул серые губы в ухмылке.
— Как же я ждал этой встречи… — такой же ухмылкой ответил ему Рафи, делая еще шаг вперед. Теперь их разделяла лишь трибуна и кусок пергамента с роскошной золотой печатью.
Глава 9
Такому типу личности или складу характера придумано много имен — доминант, лидер, альфа-самец, победитель, звезда и др., отличающихся происхождением, оттенками, но не содержанием. Всех их объединяет одно: это доминирующий в своей социальной группе или близком окружении человек, обладающий ярко выраженными лидерскими качествами и демонстрирующий уверенность в своих поступках и абсолютную убежденность в своей правоте. Где бы он не находился или появлялся, то сразу же стремился выбиться «на первые роли», показать свое превосходство, свою самость. Он, а никто другой, должен был быть (как говориться, выбери нужное) самым умным, красивым, сильным, богатым, влиятельным, и т. д. и т. п.
Именно таким человеком и был великий князь Алексей Сабуров, старшекурсник Санкт-Петербургской императорской гимназии, в лице которого сошлись едва ли не все возможные «звезды»: принадлежность к одному из старейших и богатейших княжеских родов империи, довольно близкое родство с императорской фамилией, выраженные магические способности, модельная мужская стать и т. д. Словно самой судьбой ему суждено было стать первым во всем.
Немало этой убежденности способствовали и в семье. С самого детства юному княжичу внушали, что его ждет блестящая судьба — небывалый карьерный взлет, достижение потрясающих высот в магии, завидное положение в обществе, и др. Рассказывали про поколения родовитых предков, которые стояли у трона империи и даже его занимали; про небывалый авторитет и могущество княжеского рода Сабуровых, окруженных многочисленными вассальными и родственными родами.
Об «избранности» княжичу говорило и отношение со стороны окружающих. Все, кто состояли в его близком круге, смотрела на Сабурова, как на совсем другого человека. В любой компании безоговорочно принималось его лидерство, главенство, что повторялось и в детстве, и в юношестве. Его дружбы искали в гимназии, к его вниманию стремились самые очаровательные девушки.
В итоге, мог ли он вырасти другим? Нет, он стал тем, кем и становился каждый из отпрысков княжеского рода Сабуровых — властным, наглым, беспринципным юношей с самомнением, взлетевшим до небес. Его кредо — «всегда первый», его судьба — «взлететь выше всех».
Но обратной стороной этого стала невероятная вспыльчивость княжича, больше напоминавшая рванное горение пороха. Сабуров, если что-то шло в разрез его желаниям и особенно планам, мгновенно приходил в ярость. Нестерпимое, едва не болезненное, желание все сделать по-своему тут же его охватывало. Ему немедленно нужно было исправить.
Вот и сейчас княжич чувствовал, как на него снова начинает накатывать бешенство. Ощущалось это кипящей волной, которая медленно покрывала его тело, заставляя дергаться лицо, конечности. И скрывать рвущуюся наружу ярость становилось все труднее и труднее.
— … И кто это говорит, что я начинаю сдавать? — побелевшими губами спросил Сабуров, «сверля» взглядом одного из своих закадычных дружков — здоровяка Воротынского. — От кого слышал?
Здоровяк с нескрываемой опаской дернулся в сторону от него. Хоть и туго соображал, но с чутьем у него все было в порядке. Нутром чуял, когда ему могли неприятности грозить. А от Сабурова, взвинченного последними новостями о новеньком, могло что угодно «прилететь» — и оплеуха, и резкий удар в грудину. За ним, как говориться, не заржавеет.