ясалась… А, Михаил Валентинович? Может все-таки вызовем их всех?
Бутылка, которую терзал директор, так и осталась на месте. Добролюбов дернул головой, явно говоря себе, что хватит. Спиртное все равно его толком не брало, одна только боль в желудке.
— Знаете, Вилли, тут есть одна заковыка. Сдается мне, что этот самый наглец может и не причем, — при этих словах у мага начало лицо вытягиваться от удивления. Все его мысли, как по открытой книге читались. — Как только вы изволили «прилечь», тут еще кое-что произошло. Пришла Елизавета Мирская и заявила, что была всему свидетелем. По ее словам, там произошло прямо противоположное тому, что мы слушали. Вроде бы Мирской ни в чем и не виноват, а, действительно, пытался оказать помощь упавшей гимназистке. Вообще, вся эта история дурно пахнет… и в прямом и переносном смысле.
Вольф, продолжая переваривать услышанное, молчал. Слишком уж быстро все поменялось. Только что картина случившегося была просто и однозначной: было вопиющее происшествие с девицей благородных кровей и был виновник во всем этого неблагородного происхождения. А сейчас что?
— Появилось слишком много вопросов, ответы на которых, боюсь, нам совсем не понравятся. Взять даже эту девицу Ванникову. Чтобы объявить о таком во всеуслышанье, нужно обладать известной смелостью. Ведь это стыд. А она раз и все так запросто выложила. Разве это похоже на поведение едва не обесчещенной девицы? — Добролюбов уже не рассказывал, а скорее рассуждал. Словно пытался сам во всем разобраться, раз уж появилось для этого время. — Наконец, почему было так мало свидетелей этого происшествия? Там же одно из самых проходных мест в гимназии. У нас же нашлось лишь двое человек, которые все видели. Думаю, если всех троих сейчас расспросить с пристрастием полезут такие подробности, что станет совсем грустно.
Замолчал на некоторое время, директор продолжил:
— Вильгельм, а давайте-ка, пригласите мне всех троих. Только не сюда, а лучше в приемную. Будем разбираться, пока совсем худо не стало.
Большие деревянные двери с красивыми бронзовыми накладками открылись, выпуская на улицу двоих — парня и девушку. Обо были похожи на драчливых воробьев, только что вырвавшихся из птичьей сшибки: взъерошенные, возбужденные, дерганные.
— Спасибо. Это было очень смело с твоей стороны, — Рафи широко улыбнулся, беря Елизавету за руку. — Моя спасительница, тебе нужен рыцарь? — он осторожно поцеловал девичьи пальчики, отчего ее лицо вспыхнуло. — Я, конечно, пока худоват и жилист, но если меня хорошо кормить, например мороженным…
Гимназистка тут же рассмеялась, глазки сверкнули лукавством. А руку при этом даже не думала вырывать.
— А вот и нужен! — показала она прелестные белые зубки и язычок. Чертовка, одно слово. — Пошли, мороженым кормить тебя буду. А то, и правда, бледный и худосочный.
В ближайшем кафе выбрали уютное местечко и заказали несколько порций самого дорого мороженного. Объелись до боли в горле. Вдосталь насмеялись, скулы аж сводить начали. Болтали обо всем на свете.
— Спасибо, моя спасительница, — прощались они у высокой ажурной решетки у дома девушки. — Спасибо, мой рыцарь, — Елизавета, светясь от счастья, встала на цыпочки и быстро «клюнули» Рафи в щеку. Правда, тут же отстранилась с независимым видом, словно ничего и не было. Точно лукавая чертовка. Хвостиком махнула, а у него все дыбов встало. — Хорошего вечера… Хорошего вечера…
Дверь за ней закрылась, и парень медленно покачал головой. День оказалась не просто бешенным, а по-настоящему сумасшедшим.
— Безумие какое-то… Когда с кровати встал, едва душа не пела. Через какой-то час из меня начали насильника «лепить». После классный надзиратель, решив поучить, начал огнем швыряться. И вишенка на торте — поцелуй. Охренеть! Еще один такой день, и крыша поедет… Ладно, домой. Завтра тоже еще тот денег ожидается.
В таком довольно противоречивом настроении Рафи поспешил домой. Завтрашний день, действительно, мог принести такой сюрприз, что мало не покажется. Ведь, Пасха на носу, а у него еще «конь не валялся».
С шага перешел на бег. В голове было столько всяких идей с необычными придумками для завтрашнего дня, что его едва не разрывало от нетерпения.
— Они там просто охренеют… Шаблон до самой задницы разорвется… — задыхаясь от бега, бормотал он, предчувствуя завтрашний день. — Ха-ха… У них там одни яйца будут… Фаберже… А я тут такой красивый… с настолками… С Монополией, иманджинариумом… Хотя наследник еще маловат для иманджинариума. Монополия для него по проще будет…
Ежегодный пасхальный бал в императорском дворце, отгремев приветственными фанфарами, распахнул двери для гостей, встречая приглашенных празднично украшенными залами, застывшими рядами слуг и блеском сусального золота. Михайловский зал, где традиционно и происходило основное действо праздника, сверкал сотнями новомодных электрических ламп, заливавших все пространство от украшенного фресками потолка и до паркета из драгоценного крымского палисандра теплым светом. Ослепляли роскошными туалетами дамы, дефилирующие гордыми павами под прицелом взглядов кавалеров. Скромно жались у огромных зеркал и мраморных статуй девицы и юнцы, впервые вышедшие в свет. Где-то робко переглядывались, где-то уже в открытую стреляли глазками, выказывая симпатию или завязывая знакомства.
— Ее императорское Величество императрица Российская, — громко стукнув посохом, торжественно возвестил пожилой герольдмейстер в старинной парчовой ливрее. Вздернул подбородок к потолку и застыл, подобно мраморной статуе греческого героя.
Замолчав, присутствующие тут же развернулись в сторону открывающихся дверей. Не прошло и мгновения, как на их пороге показалась сама императрица Елизавета Михайловна. Одетая в строгое белоснежное платье классического фасона времен расцвета императорской Франции, она казалась юной девой, сошедшей с полотен мастеров эпохи Возрождения. Прямая линия спадающего до самых пят подола еще больше подчеркивала ее стройную фигуру. Высокая талия платья, поднимавшая грудь, даже не намекала, а говорила в открытую, что за девичьей статью скрывается зрелая женская красота.
— Воистину Воскрес… Воистину… — отвечала она на многочисленные обращения, кому-то просто улыбаясь, кому-то кивая, а кого-то и удостаивая несколькими словами. К счастью, придворный этикет не предусматривал личное вручение подарка. В противном случае, бал превратился бы в непрекращающееся паломничество к трону с разнообразными свертками, шкатулками, сундучками. — Воистину Воскрес…
Шедшие за ней придворные дамы следили за малейшими знаками со стороны императрицы, всякий раз приходя ей на помощь, когда появлялся очередной излишне назойливый проситель. Ее Величеству было достаточно лишь обозначить едва заметный кивок, как досадное одна из придворных дам тут же занималась досадным препятствием.
— Воистину… Благодарю, моя дорогая… Вы тоже сегодня просто прелестны… А это ваша дочь? Право слово, настоящее чудо… — она успевала и ответить на приветствие очередного пожилого сенатора или бравого генерала с посеребренными бакенбардами, и похвалить девичью красоту дочери какой-нибудь княгине из провинции. — Воистину Воскрес… Мой генерал, как рада вас видеть. Вы, по-прежнему, юны, как и десятки лет назад при нашей первой встрече… Воистину Воскрес…
Вскоре она уже улыбалась с трудом, чувствуя, что прилагаемых усилий уже становится недостаточно. Приходилось предпринимать над собой усилие, чтобы каждый из приглашенных смог засвидетельствовать ей свое почтение. Поэтому Елизавета Михайловна снова улыбалась, кивала, что-то говорила, ласково трепала за щеку какого-то малыша, разодетого, словно ангелочка. Такова была ее роль хозяйки пасхального бала, с чем ничего нельзя было поделать.
Это утомительное занятие уже подходило к концу, когда она случайно услышала восторженный детский смех, доносящийся из полуоткрытой двери. В той стороне как раз открывался проход в сторону малого зала императорского дворца, где любили собираться самые юные участники бала.
— Алексей? — недоуменно остановилась она, привлекая внимание фрейлин. Ей послышался голос сына, в котором, что удивительно, отчетливо слышались нотки веселия. — Странно…
Императрица прекрасно знала, что наследник на дух не переносил такие празднества и частенько не желал на них идти. Молчун по натуре, он предпочитал одинокие прогулки в парке, чтение в личное библиотеке отца или возню с разными поделками. Тем удивительнее было услышать его смех, особенно в компании сверстников.
— Хм, — он тут же сменила направление движения, решительно повернув в сторону двери. Ей нужно было немедленно увидеть, что могло так рассмешить Алексея.
Однако за дверьми в малый зал ее ждало еще большее удивление. Едва двери распахнулись, она тут же уткнулась в строй мужских спин в характерных военных мундирах. Похоже славных генералов и адмиралов тоже привлек смех наследника.
— Душа моя, — Елизавета не успела открыть рот, как ее взял за руку сам император. Оказалось, и он был здесь, в самой гуще придворных. — Не шуми, — мужчина приложил указательный палец к своим губам и сразу же увлек ее вдоль стены. — Сейчас ты увидишь нечто такое, что…
Договаривать он не стал, давая понять, что она станет свидетелем чего-то грандиозного.
— Смотри…
Императорская чета остановилась у одной из мраморных колонн, откуда открывался весьма живописный вид на все происходящее в малом зале. Там вокруг двух сидящих за столом юношей — наследника и какого худощавого брюнета — сгрудилась целая толпа их сверстников. Императрица насчитала в этой компании почти два десятка голов, среди которых, что странно, встречались и женские макушки. И все они то и дело вскрикивали, причем одна группа радостно, а другая печально. Похоже, болели за разных игроков.
— Алеше презентовали весьма необычную игру, которая привела его просто в дикий восторг. Посмотри на него. Видишь, как раскраснелся? Признаюсь, я уже и забыл, когда его видел таким бодрым. А ты?