— Опять облом! А может где-нить вечерами на посиделки собираются? — Проснись, нас обокрали! — ответила баб Таня, — Посиделки-то в моей юности уже закончились.
— Да? Вот незадача! — почесал макушку Макс, — и чё мне делать?
— Эвон иди яблоки посрывай, да не тряси, которые на зиму в лёжку, их по одному срывать надо. Я-то росту не имею, а ты как раз оглобля, достанешь.
Макс чмокнул её в щёку:
— Эх, славная ты бабуля, я с тобой знаться буду! Давай тару и показывай фронт работ!
И вскоре, фальшивя и горланя на всю улицу «Сердце, тебе не хочется покоя!» снимал яблоки. Приехавший с работы Ленин не выдержал, пришел и слёзно попросил заткнуться, его кот по весне и то душевней поёт.
— Ну вот, — нисколько не обидевшись, сказал Макс, — никто не оценит мою тонкую натуру.
Набрал полные три ящика яблок, до остальных уже не дотягивался, притащил их бабе Тане и пошел потрепаться за жизнь к Калине.
Пока трепался, сожрал две тарелки борща, большой кусь мяса с картошкой, штук восемь пирожков с литровой кружкой молока, и наконец отвалился от стола.
— Макс, ты троглодит, тебя не прокормишь, — с шутливым ужасом глядя на него, засмеялась Валя, — тебе только на поварихе жениться надо.
— Чё это вдруг? Нее, это я здоровую деревенскую пищу сто лет не ел, а так, не, я скромненько кушаю!! — А ваще, Калина, я тебе говорил уже, что у тебя жена красава, но ща… эх, Валь, отбил бы у кого другого, точно, за один борщ на руках носить бы стал.
— Макс, у меня есть братик младший Лёшка и сестрички его, давай я тебя в старшие братики возьму?
— Чё, всерьёз? Я согласный!! УУУ, какая у меня сестричка появилась!!! — Он подумал, — э-э-э, я тогда совсем из многодетной семьи: ты, Козырята, там, может, бабулька Шишкина внучком возьмет, на полставки? Палыч, а жисть-то налаживается! А если совсем всерьёз — хорошо у вас, тепло, иногда буду наезжать, можно?
— Конечно, дядя Макс, — ответил Палыч.
— Максимушко, подь-ка сюда! — позвала баба Таня.
— О, Максимушкой меня никто ещё не звал! Иду, бабуль!
Баба Таня заставила его опустить в подвал ящики с уже уложенными в солому яблоками, потом разжечь самовар, потом помочь ей накрыть стол под яблоней… Макс дурачился, но с удовольствием выполнял все её команды.
— Ай! Блин! Бабуль, у тебя даже яблоки в воспитательных целях падают, — он почесал макушку, — ведь какая меткость, прямо мне на бошку.
Пришли с прогулки Мишук с семьей, подтянулись Ульяновы, Козыревы, добавили разносолов на стол, баба Таня принесла графин с калиновкой:
— Валюшка, Вовка, айдате, — позвала Калининых.
— О, бабуль, это чё в графинчике-то?
— Эликсир жизни! — важно сказал Ленин.
Максу налили в маленький лафитничек — попробовал:
— Слышь, я такого не пивал! — обратился он к Палычу.
— В ваших Лондонах такого не найти, это Татьяны Макаровны разработка!
— Бабуль, хочу такую же себе, водку привезу, сделаешь?
— Окромя водки, милок, надо ещё калину собрать.
— О, фигня вопрос. Когда, завтра?
— Нет, в конце сентября ягода будет самая хорошая для калиновки.
— Ты свистни, тебя не заставлю я ждать, — процитировал Макс.
— Вот и ладно, а то мне по кустам-то лазить… как ты скажешь-то, Лёш?
— Стрёмно, баба Таня!
— Во, именно так!
Мишук утащил Макса в дом, что-то пояснить в компе, и Макс преобразился — куда делся дурашливый парень! Видно было, как он деловито и серьёзно что-то объясняет Мишуку, а сбоку сидят, внимательно слушая, Лешка с Матюхой…
Начали расходиться, уговорившись назавтра пойти-поехать в церковь на венчание Михаила с Анастасией. Егорушку крестить решили попозже, в силу совсем малого возраста, да и у Мишука друг должен быть крёстным, давно уговор такой имелся.
Баба Таня наладилась мыть посуду, Макс аккуратно переставил её к столу:
— Сиди уж, бабуля, отдыхай! — Он ловко намывал посуду, болтая о том о сём…
— Я думала, ты совсем никудышный, а ты глянь…
— Бабуль, пять лет в общаге много чему научат, я мальчиш самостоятельный, периодами… Давай-ка лучше чайку организуй, посидим ладком…
Баба Таня заварила чай — Иван Козырев подарил, с самого Цейлону привезенный, и они долго сидели на кухне, вели беседы.
Макс рассказывал про Англию:
— Не, там классно, но знаешь, не по мне, я люблю подурачиться, пошухарить, а они… ну, как рыбы перемороженные. Вот, смотри: я к вам по нахалке приехал. А уже за своего к вечеру стал, а там… да ну их! Моя широкая русская душа там страдала. Я как-то брякнул в разговоре, что пролетаю, как фанера над Парижем… замучился объяснять, почему фанера, как она может летать? Все наши присказки, поговорки там конкретно не понимают, и гулять они так не умеют, кароч, мне там простору не хватало. Ты не думай, у меня и работа есть стоящая, это я недельку отгулов взял, ну тусуюсь иногда, а так мне вот с Лёхой интереснее, чем на всех этих… Вот сводная, Евка, та да… «Бомонд», — передразнил он неведомую Евку томным голоском.
— Сводная по кому?
— Да по бате, у него мадама так вроде неплохая — за ним смотрит, боится, не дай Бог, чего с батей — от меня зависеть придется, я ж сын-наследник… А у нас как-то не пошло с первых дней, она ко мне равнодушна. А я тем более.
— А мать твоя?
— Ох, бабуль, вопросы у тебя… Женщина, которая меня родила, где-то в Европах обитается…
— Вот почему ты дуришь-то! — баба Таня погладила рукой его по голове, — сколь тебе годов-то было тогда?
— Почти восемь… я на батю обиды не имею, он тогда зашивался между мной и работой. Да и сердце сбои стало давать, вот она и подвернулась, мадама-то, быстро Евку родила, Эванжелину, блин, а мне как бы не хватило места… я сначала от обиды дурачился. А потом привык… да так и лучше, придуркам по жизни легче.
— И что эта мадама сейчас?
— Бесится, но виду не показывает, батино слово крепкое, он давно сказал и сделал, что все мне, а они от меня зависеть станут… Честно, мне это всё до лампочки, но у него мотор стал сильно барахлить, я за него сильно гоняю. Вот и согласился на эту бодягу. Какая ты, бабуль, ушлая! Я сто лет никому про всю эту хрень не говорил, Козырь только да пара батиных старых друганов и знают, что мамашка нас оставила тогда без копья. Всё! Давай лучше про тебя поговорим, не хочу муть эту…
— Максимушко, у меня девятнадцать внучков-то, мы Шишкины, люди прямые, душа нараспашку, давай уже будешь двадцатым, пока я жива!
— Чё, ты серьезно? — вылупил глаза Макс. — Ты так шутишь?
Она приобняла его:
— Сколь тебе уже таким неприкаянным быть-то, а при нас, глядишь, и душеньке твоей теплее станет, и девку настоящую в жены тебе найдем. Вон, как Валюшку.
— Валюшку? Я б на ней хоть щас, отбил бы, да Палыча обижать…
— А дури в тебе…
— Да, знаю, много, но бабуль… дай я тебя поцелую!! Юху-ху!! У Макса бабуля теперь есть и, как ты скажешь, много сродственников!! А они тебя не..?
— Не… — она засмеялась, — сам увидишь, ты как рыба в воде у них будешь.
— Не ожидал!
— Похоже, более добрые люди в тьмутаракани живут?
— Ну, мы же здесь все на виду, да и каким забором можно от людей отгородиться! Ты помогаешь, тебе тоже, как иначе-то? На миру, как говорится и смерть красна, человеком надо оставаться в любой ситуации!
— Правильно! — из комнаты вышел Мишук, — чего вам не спится?
— Да вот, за жизнь перетираем!
— Моя маманя плохого никому не посоветует, мы её все слушаем!
— Ага, слушаете вы, с крапивою!
— Мам, ну, не ошибаться невозможно, мы по мелочи косячим, а в серьёзных вопросах — ты первый голос!
— Ладно, айдате спать! Утро скоро!
Макс спал и не услышал ни петушиную перекличку, под самым окном надрывался Валюхин петух, ни как вставшие Шишкины занимались делами, как шумели на улице ребятишки…
— Макс, ты вставать думаешь? Мы ща в церковь все уезжаем! — засунул мордаху в окно Лёха.
— Ммм, чё так рано?
— Это тебе рано. А в деревне уже полдня прошло, десять часов, так идешь или как?
— Встаю, блин, так спалось… сладко, воздух тут что ли такой усыпляющий?
Шустро собравшись, поехали с Лёхой на великах в Аксёновку, остальные соню ждать не стали. У церкви возле коляски Егорки по очереди менялись взрослые, остальные были внутри. Макс с Лёшкой потихоньку зашли, как раз, когда батюшка, читая молитву, повысил голос и он, казалось, полетел по всей церкви.
— Ну и акустика!! — крутя головой по сторонам, подумал Макс, он давным давно был в церкви, для него они, как музеи, — вызывали интерес и только. А здесь шкурой ощущалась какая-то особенная атмосфера. Было празднично — уютно, внимание его своим непрезентабельным видом привлекла недальняя икона… На цыпочках он подошел к ней и стал вглядываться.
Простая деревянная рама, в двух местах обожженная, как если бы кто-то пытался поджечь, и темный холст, типа как закопченный. На закопченном холсте видно было какого-то босоного мужика в рубище, подпоясанного простой веревкой, а рядом стояла женщина, видимо кто-то из святых. Макс стал вглядываться повнимательнее. Его заинтересовала эта икона, обычно, вроде, иконы на досках, а здесь холст… интересно как. Любопытство подняло голову — он оглянулся, кого бы попытать? Женщина, явно здешняя помощница, увидев его взгляд, тихонько подошла и шепнула:
— Потерпите, окончится венчание, я Вам все расскажу.
Макс увидел как на голову Мишука батюшка опускает корону, затем дает поцеловать какую-то икону Насте и тоже надевает ей корону, затем они пьют поочередно из чаши вино, потом, соединив их руки, обводит три раза вокруг какого-то… может, алтаря — всплыло откуда-то?..
— «Темнота ты, Макс, дремучая, ваще ничего не знаешь», — поругал он сам себя, короче, венчание ему понравилось.
Все стали поздравлять Шишкиных, а женщина сказала Максу:
— Эту икону нам отдали с совсем черным холстом, повесили вот здесь между окон, видно же что не сладко ей, иконе-то пришлось… И через месяц начали замечать, что светлеет холст-то, сначала так слабо появились очертания двух человек, а вот за полгода проявился Алексей Божий человек со святой, мы предполагаем, что это мученица Александра Римская. Вот, молодой человек, чудо какое у нас!