орил Ивану в ухо, — мы ещё с ним таких делов замутим! Не, в хорошем смысле слова, ты чё подумал? — удивился он, — я про умные вещи!
— А второго сентября Лёшка подрался в школе:
— Феля, привет, ты можешь со мной поехать, зашить пиджак где-то, у меня рукав оторвался?
— Это как, оторвался?
— Ну, нечаянно!
— Так, милый друг, сейчас приеду.
Едва увидев Лёшку с разбитой губой и оторванным рукавом, Фелицата озверела:
— Кто? Порву поганца!!
— Феля, успокойся! Я ему накостылял прилично, больше не полезет!
— Я его сама пришибу, и родителям мало не покажется! — бушевала Феля.
Из-за угла боязливо выглядывал мальчишка, что подходил к Лёшке на линейке.
— Иди сюда! Что тут было?
— Вы простите, тетенька, но из-за меня драка случилась.
— Так, поконкретнее!
— Да Сережка Сачков меня постоянно то пинает, то толкает, а Лёша его предупредил, что за друга ему наваляет. А тот, второгодник здоровый, сказал, богатеньких тоже надо проучить. Ну а после уроков — мы только за угол зашли, как Сачок Лешу за рукав схватил, стукнул и губу разбил. А Леша ему как даст, пару приёмчиков сделал, и тот рожей в пыль уткнулся, а тут наш компьютерщик вышел, все, кто смотрел, разбежались. А Максим Викторович Сачка поднял за шиворот и сказал: «Чем мелких обижать, лучше б делом занялся!» Сачков вырвался и убежал, а у Лёши, вот, рукав…
— Сачков, говоришь… ух, я ему устрою..
— Феля, он уже своё получил!
— Тебя как зовут? — не слушая его спросила Феля.
— Артём!
— Покажешь мне этого…..
— Вот он я! — из-за угла вышел хмурый, крепенький такой мальчишка с подбитым глазом.
— Ах ты, паршивец… — начала Фелицата.
— Тётенька, я извиниться пришел. Я думал, что Леха из этих, из богатеньких, маменькиных сыночков. А он меня в две минуты скрутил… Простите меня, я… Лёх, давай дружить, а?
— Если слабее тебя кто, обижать не будешь, то давай!
— Не буду!
— А ты приемы мне покажешь?
Феля, все ещё недовольно шипя, сказала:
— Я тебе рожу сама набью, если будешь заедаться!!
— Верю, тётенька, — боязливо сказал Сачков, — не буду, ей Богу!
— Ладно, Лёш, поехали рукав зашивать, деда расстраивать не будем!
— Пока, до завтра, — попрощался Лёшка.
В ателье зашили рукав быстро — он порвался по шву, Лешка же, видя что Фелицата все ещё не успокоилась, озвучил:
— А поехали, Феличка, шоколаду горячего, а?
— Дипломат ты у меня, хитренький! — обняла его Феля, — Я вот всё думаю, как бы я без тебя жила?
— Скучно и невесело, да?
Зазвонил телефон, дед:
— Леш, ты где?
— Да мы с Фелей тут мальчишник-девишник устроили — горячим шоколадом и плюшками балуемся…
— Жаль, работы много, а то я б к вам подвалил. Дети наши долетели, всё нормально, уже на месте, в Бахчели, Марь Иванна в ступоре, охает и ахает. Ты давай, ко мне в офис, после гулянки, а потом домой вместе поедем.
— Дед, я тебе плюшек захвачу.
Иван, к немалому облегчению Лёшки, не сильно расстроился, увидев разбитую губу, только и сказал:
— Надеюсь, не тебя, а ты?
Лёшка кивнул:
— Небольшие разборки, все нормально!
— Я и не сомневался, после Мишуковой науки-то позорно не суметь ответить! Дома устроились в Лёшкиной комнате. Внук делал домашнее задание, дед прилег на диван, неспешно разговаривали, пошли попить чайку, посмотрели пару мультиков. Потом решили посмотреть о войне, остановились на фильме «Живые и мёртвые» — одну серию посмотрели, горячо пообсуждали и пошли спать.
А на Кипре не находил слов от восторга маленький Санька Вершков-Горшков. Увидев море — замер, сложив ручки вместе и прижав их к груди. Он стоял и смотрел на сине-зеленое море и молчал… А сзади давилась слезами Марина, сосредоточенно натягивали круги Вера и Варя… Горшков же не отрываясь смотрел на сына и в сотый раз убеждался, что он действительно обрел то, чего ему, оказывается, так не хватало в жизни — истинное богатство, — семью.
Мальчик, наконец, отмер и, повернувшись лицом к родителям, произнес:
— Как много красивой водички!! Какие кораблики! Папа пойдем купаться?
И пропал Санька, выпал из реальности. Немногочисленные отдыхающие, слыша его восторженные возгласы, смех, счастливые визги и такую огромную радость, глядя на них с папой, улыбались — уж очень славный был мальчишка.
Девчушки вели себя хорошо, только с первого же дня стали скучать по Лёшке, он не сходил у них с уст, Марина же немного ревновала сына к мужу.
Баба Лена, заметив это, посмеялась:
— Собственница ты какая, им, смотри, как хорошо вместе, и не ревнуй, мальчишкам папы всегда нужнее, в плане, чтобы мальчик вырос мужиком.
Марь Иванна кудахтала как наседка над всеми детками, ворчала на местную еду и все время старалась приготовить что-то домашнее.
Горшков кое как уговорил её суетиться поменьше, а отдохнуть как следует от кастрюль. Вот и сидела под зонтиком на пляже зоркая Марь Иванна, не спуская глаз с детей. Девчушки и Санька неплохо уже держались на воде и понемногу плавали вдоль берега, поднимая тучи брызг. Отъедались фруктами, полюбился местный виноград, инжир, персики, а вот дыни как-то не пошли. Съездили на экскурсию, проехали по всему побережью, накупили сувениров для всех, девчушки набрали много, для деда и Лёшки, для всех деревенских. Горшковы смеялись — в чемодан не войдут подарки, Вера, научившаяся говорить злосчастные «Ж» и «Ш», сказала:
— Они все хорош-ш-шие, всем надо подарочки подарить!
По вечерам, расцеловав всех троих, Саша с Мариной отправлялись погулять, он показывал ей все красоты острова, ездили в недальнюю Кирению, бродили по улочкам, любовались загадочными в свете фонарей строениями, подолгу сидели в маленьких уютных кафешках… Горшков, видя, как полностью расслабилась и стала совсем открытой его жена, напоминая ту давнюю Маришку, ещё бережнее и нежнее относился к ней. Случился один пасмурный день, и всей компанией поехали, заказав такси на день в Фамагусту, нагулялись так, что всю обратную дорогу детишки проспали. Отдых получился классный!!
Домой собирались с большой неохотой, только сестрички прыгали:
— Лёшку скоро увидим!!
Игнатьич звонил каждый день, и Горшков постоянно говорил:
— Все хорошо, все классно, только девчушки по Лёшке тоскуют!
Выбрали Лёхе подарок на день рождения — огромную коробку с роботами-схемами, тащили вдвоем, не отдавая никому:
— Мы сами, это Лёшке!
В последнюю ночь на Кипре Марина как-то запинаясь сказала:
— Саш, давно хочу спросить…
— Да, милая?
— Саш, тебе, наверное, своего ребенка хочется?
— Что значит своего? Нашего?
— Нет, именно твоего?
— Ерунду говоришь, Санька именно мой… Я не понял, ты беременна?
— Пока нет, но Саша, я так боюсь…. очень хочу девочку, на тебя похожую, но боюсь до трясучки… возраст-то не двадцать! Вдруг опять что-то…
— Глупыш, в конце сентября Калинины летят в Израиль, Валя тебя на год помладше, там будет обследоваться, на ранней стадии беременности на предмет здоровья малыша. Так что, не накручивай себя, если случится такое счастье, в первый же месяц, или когда там нужно, все проверим. А если честно… я б и от двух-трех не отказался. От них дом живой становится! Так что, давай-ка Маришка, займемся таким важным и нужным делом — деточку делать, — он обхватил её и потащил на себя, — а дети у нас будут краси-и-ивые! — протянул он и, заглушая протест Марины, стал жадно её целовать. — Вот так-то лучше, чем накручивать себя из-за того, чего нет! Люблю тебя… моя серьёзная девочка…
Лёшка и дед, по случаю субботы встречали их в аэропорту. Дети, взвизгнув от радости, побежали к Лешке, прижались с двух сторон, он же улыбаясь обнимал их и ворчал:
— Что, сороки притихли? Слушались хоть?
Обе не отрываясь от него, синхронно кивнули:
— Да! Только без тебя было скучно!
Горшков, пожимая руку, негромко сказал Ивану:
— У них такая безмерная любовь к нему, не было дня, чтобы они про него не говорили. Он им за мать и отца в девять-то лет.
Иван, сглотнув ком в горле, только кивнул.
Лёшка же проворчал:
— Деда-то не видите что-ли? — подтолкнул их к нему, внучки повисли на деде и начали тарахтеть, делясь впечатлениями.
Лёшка, здороваясь со всеми, спросил:
— Санька, как тебе море?
— Лёша, я так влюбился, оно такое… такое… Леша, я плавать научился!! А папа сказал, что мы всегда будем на море ездить, а Марь Иванна ворчала на нас, что мы долго в воде бултыхаемся. А мамочка и папа далеко-о в море плавали, а я, как подрасту, тоже буду так плавать, как рыба, нет, как дельфин, — восторженные слова лились из Саньки рекой.
Горшковы поехали домой, а Козыревы завезли Марь Иванну, оставили чемоданы и поехали в Каменку, где их уже ждали. Все собрались на Лёшкин день рожденья. Суетился и мотался принося еду из дома под яблоню Макс. Феля, жена Ванюшки и баба Таня раскладывали закуски по тарелкам, бегал с пакетами и банками Ленин, Валя у себя украшала свой фирменный торт, Ванюшка с Палычем колдовали у мангала, а на лавочке у ворот чинно сидели дед Аникеев и Матюха.
Приехавших наконец-то Козыревых окружили, начались обнимашки, больше всех обнимашек досталось имениннику!
Баба Таня взяла его за руку:
— Пошли-ка в дом, кой чего надо тебе показать, а вы, чур, не подглядывать! — шумнула она на девчушек.
Из дома донесся восторженный вопль Лёхи, а через несколько минут он вышел — весь такой важный и торжественный, одетый в полную форму десантника — с тельняшкой, беретом с кокардой, ремнем — всё, как полагается, как раз Лёшкиного размера.
— Ох ты, настоящая! — завистливо выдохнул Матюха.
— Ай да Мишук, вот это подарок! — Палыч показал Лёшке большой палец, — Лёха! Ты красава!!
— Дед, Феля? — спросил Лёшка.
— Супер!!Круто!! — ответили оба разом.
— Самый лучший подарок! — выдохнул мальчик. — А Валя где?
— Иду, Лёш, иду!
Калина забрал у неё трехэтажный торт, украшенный свечками и она подбежала к мальчишке, расцеловала: