Иван увел детишек, разрумяненные, счастливые, переполненные восторгом, они попытались ещё и подарки разобрать, но в тепле быстро разомлели. Дед отнес внучек в кровать, Лешка сквозь зевоту сказал:
— Дед, вот это Новый год у нас случился!! Клёвый, суперский!! А классно мы с Никиткой про деда Мороза придумали?
— Да, Лёш, круто, славно встретили, спи, мужик!
— Ага, дед, ты у меня самый-самый!
Пришли довольные Валюшка и Палыч:
— Ух, я прямо десяток лет скинул, спина мокрая, как отплясывал, замечательно так! Валечка, давай-ка, милая, ложись, Лешику нашему тоже отдыхать пора. Я немного ещё потусуюсь, ладно?
— Ладно, ладно, — тоже вовсю зевая, ответила Валя.
У Шишкиных народ сидел за столом, все такие оживленные, веселые, проголодавшиеся после танцулек, налегли на закуски.
— А чё, Танька, у нас этот новый год сверх весёлый получился. От это повеселилися, от души!
— Подожди, вот выспются после обеда, опять скакать будут, петардов этих вонючих напускают, но да, славно вышло, хорошо встретили, а как встретили, такой год-от и должон быть.
Потихоньку начали собираться. Горшковы вышли первыми, и тут раздался вопль Саши, все выскочили на улицу, а он подняв на руки Марину, кричал на всю вселенную:
— Спасибо, любимая!! А-а-а, я так ждал!!! Маришка! Люблю-ю-ю-ю!!!
Палыч первым понял:
— Похоже, у Горшковых тоже будет прибавление, ай какой урожайный год получится!!
Все окружили счастливых Горшковых, Маришку зацеловали, а у Саши трещали ребра от крепких объятий, баба Лена, не скрываясь, плакала. И только маленький Горшков, спящий у Ульяновых вместе с Матюхой, не знал важной новости — исполнилась его мечта о братике или сестричке.
— За такое надо срочно выпить!! — заорал Ванюшка.
Ещё посидели, порадовались, и расходились уже в шесть утра.
А к обеду проснувшиеся детки пытались добудиться деда, дед мычал и бормотал:
— Деточки, я немножко посплю! Лёш, я так поздно лег, не обижайся, ладно?
Леха кивнул и увел детей на улицу. У Шишкиных на ногах были баба Таня, Феля и Тома Ульянова, остальные отсыпались. Быстро поев, детки убежали на каток.
Баба Таня стала варить бульон из курицы.
— Проснутся, в самый раз будет-от горяченькое.
На ароматный запах домашней курицы выполз взъерошенный Колян:
— Мамуль, как я тебя люблю, ты мои мысли читаешь? Это же самое нужное сегодня, бульончику!! Ва-ань, подъём!
— Ну, встал я, встал, чё орешь, я на запах иду уже! Ох, и не пил много, а весь как побитый! Мамуль, ты волшебница, какой бульон… ммм.
Пришли зевающие Палыч и Козырев, сначала слышался только стук ложек и оханье, потом мужики ожили — начались разговоры:
— Мамань, а наши коньки ты случаем не выбросила?
— Когда это я чё выбрасывала? Всё в сенцах, в гардеропе старом.
Шишкины полезли смотреть что в наличии, долго смеялись, доставая ту или иную вещь:
— Ха-ха, антиквариат какой, коньки двухполозные, помнишь, Вань, как учились на них? А ты еще в прорубь занесенную въехал?
— Ага, а ты меня вытаскивать начал и сам чуть не влетел за мной, хорошо Мишка тут же подлетел… А маманя потом нас лупи-ила. О, а это взрослые мои, сорок третий, мужики, у кого сорок третий? Могу дать напрокат?
— У нас тут целый клад сокровищ, надо бы пересмотреть, может, завтра?
— У меня, — шумнул Палыч, — доставайте все, числа четвертого смотаюсь в Москву, всем надо коньки прикупить, небось, в хоккей-то никто не откажется побегать?
— Это мы завсегда, — откликнулся Ванюшка.
Заскочил румяный с мороза дед Аникеев:
— Чё сидитя? На улице хорошо, я вон уже всех деушек обошел, напоздравлялся, а вы только глазоньки продрали. — Для бешеной собаки, дед, сам знаешь…
Быстро принарядились в деревенские одёжки и пошли на улицу, на горке было оживление, на катке тоже — мальчишки играли в хоккей.
— Лёш, ты где коньки взял?
— Да, вон, Санёк мне свои старые дал, ему малы, а мне в самый раз, — раскрасневшийся Лёха опять полез в гущу играющих.
Шишкины уже скатились с горки и, весело перекликаясь, лезли наверх:
— Ща класс покажем! — оба проехались на ногах и не упали.
— Могём ещё!
Дурачились долго, разрумяненные и разгоряченные ввалились к Шишкиным:
— От, все вроде взрослые, а не хуже пацанов, глянь, мокрые! Да не, я не ругаюсь, такие вот катания, они завсегда на пользу, давайте уже за стол, а потом подарки разбирать! От как каток вас увлек и про подарки не вспомнили, может чё и нужное найдете?
Нужное и впрямь нашлось — связанные бабой Таней варежки, всем с разными узорами и с добавлением собачьей шерсти, они вызвали восторг. Девчушки готовы были хоть сейчас бежать на улицу, но уже смеркалось, отложили до завтра. Заставили бабу Таню примерять жилетку, мужики полюбовались на галстуки, Лёшка, сияя, одел новый свитер, связанный его любимой Валюшкой. Полвечера провозились с подарками. Затем мужская часть разбиралась с новыми играми, а женщины чаевничали.
Санька Горшков не отходил от матери:
— Мамочка, а правда, у нас родится братик или сестричка? А он будет как я, или другой? А животик у тебя тоже, как у тёти Вали, будет? А когда?
Вопросы сыпались из него не переставая. Саша-большой взял его за руку и повел к мужикам:
— Пойдем, мама пусть немножко отдохнет.
13
Третьего уехали Горшковы, засобиралась Феля. Палыч, Леха и дед поехали в Москву, отвезли её и мотались по спортивным магазинам, купили коньки для всех, пять клюшек про запас, и четыре пары лыж-Козыревым. Лыжи опробовали на следующий же день, девчушки много падали, но упорно нарезали круги по поляне, дед с Палычем и Лешкой прокатились до Аксеновки, по вечерам мужики играли в хоккей на катке, ребятня оживленно болела за своих, играли азартно, яростно — сломали в борьбе за шайбу две клюшки… отдых выдался шикарный. Шестого Ленин утащил мужиков на дальнюю Мечу, на зимнюю рыбаловку.
Утепленные, в ватных штанах и валенках Игнатьич и Калина посмеивались друг над другом:
— Как медведи!
Баба Таня сунула полуторалитровый термос с горячим травяным чаем:
— Нате-ка, я туда немного калиновки добавила. Чай не замерзнете, десять градусов-от на улице.
Ушли рано. Детки, проснувшись, как всегда, быстро поели и унеслись на горку, девчонки под предводительством Аришки — кто бы сомневался, катались с горки, мальчишки играли в хоккей… когда сверху, задорно крича, в огромных растоптанных валенках, телогрейке, старых чьих-то штанах, но в розовом с малиновыми полосками колпаке, скатился Ситников.
— Э-ге-гей, дети мои! Я приехал!
«Дети мои» в открытую смеялись над его потешным видом:
— Макс, ты это, как гном, только переросший, — хохотал Лёха, девчушки хихикали, а Макс только ухмылялся.
— Смотрю, без дяди Макса никто не скучал? Горки раскатали суперски, о, я б ща в хоккей погонял, да вот, ботиночек не подобрал, размерчик не мой… Ладно, я на воротах постою, погнали!!
И погнали, Макс орал, свистел, комментировал промахи, успевал построить рожи, затем, когда игроки подустали, устроил кучу малу на снегу, захватывая своими длинными ручищами всех, кто по неосторожности оказался поблизости. Как говорится — дым коромыслом. Мокрые, извазюканные в снегу дети долго обметали друг друга вениками у входа к Шишкиным, баба Таня ворчала, а дед Аникеев цвел:
— Максимушко, неуёмная твоя натура, как малое дитё, сколь же в тебе энергии, телогрейка аж промокла.
— Энерджайзер я, дед, батарейка, блин, такая! Ну, рассказывайте дяде Максу, как Новый год встречали?
Все наперебой делились впечатлениями, он приуныл..
— А я, дебил… не, все неплохо, красиво, везде огни, сверкает, блин, кругом — народищу полно, но не то, размаху не хватает, во я щас оторвался… А там, ну, поорали песняка, подрыгались в танцах, потусовались, а вот так… чтоб с гиканьем да с бугра, да в снегу побарахтаться. Не, снег выпал на два дня ну, сантиметров двадцать всего, у нас вся детвора тут же на улицу — снеговиков там, в снежки играть, а у них… все замирает. Редкие такие прохожие… машины на цыпочках едут… Кароч, загадочная широкая русская душа — это про меня. А, забыл, девки, я же вам колпаки всем привез, выбирайте…
Яркие, немыслимых расцветок гномьи колпаки вызвали много веселья, примеряли их все и ухохатывались друг над другом.
— Бабуль, и тебе, дед, вот, сладости ихние. Будете в клубу чаи гонять, меня вспоминать. Валь, Наташ, вам, пузатикам, — он замолк, получив затрещину от бабы Тани, — э-э… в интересном положении, по набору сосок прикольных, а чё? Ни у кого таких нету! Ладно, ладно, — остановил он возмущенных женщин, — потом мне вручите. Когда соберусь рожать. А ещё вот, «Камю» прикупил, попробовать.
— Чей-то такое камю твоё?
— Темнота каменская, коньяк это.
— Небось моя самогоновка не хужее?
— Вот и определим методом дегустации завтра.
— На-ко внучек к твоему к мудрёному колпаку вот, варежки, — баба Таня, протянула ему розовые с красными узорами рукавички, — вязала Еленке, да уж больно они тебе в цвет!
— О, бабуленция! В масть самую, дай я тебя поцелую, я ж теперь самый хипповый на фирме буду. Не потерять бы только!
— А ты их, как в детстве, на резиночки пришей и в рукава перекинь, — усмехнулась Валя.
— Точно, идея, Валь, пришей а?
— Макс, Макс, тебе сколь годов-от?
— Ну, двадцать шесть, скоро семь будет.
— Во-во, именно, семь без двадцати.
— Вон, рыбаки плетутся, то ли уморилися, то ли рыбы невмочь сколь наловили.
Действительно, Палыч и Козырев еле передвигали ноги, Макс выскочил на улицу.
— Игнатьич, вы чё такие стрёмные?
— Сам ты… Мы с добытков возвращаемся, вон, глянь, какого леща вытащили? Да и на новенького, как Ленин говорит, всегда удачно, — у них в рыбацком ящике нашлись три щурёнка, пяток окушков и несколько ершей, но лещ был красава — с три мужских ладони.
— Я думал, такие у нас не водются, — сунулся дед Вася.
— Водются, дед, водются, иногда, когда багрилкой цепляешь. Баб Таня, Тома моя запечет леща-то на Рождество, а с тебя твоя знатная уха. — Ванюшка с Коляном к Федяке свернули, лыжи хотят забрать, покататься, — шумнул Ленин.