— А ты как же?
— Я с первого класса у Сашки был как палочка-выручалочка, учился-то хорошо, а Сашке все времени не хватало, то секции, то гулянки. Вот и списывал у меня, правда, он схватывал всё на лету, но учителя всегда говорили, неуёмная энергия ему покоя не дает, а учёба хромает. Меня-то никто не трогал, знали, что от Сашки прилетит нехило.
— Потом, когда лихие времена начались, моя мамка умерла, а когда Сашку посадили, Ирина Ивановна как-то за полгода угасла, вот и получилось, что у нас с ним, кроме друг друга, никого не было. Ну Сашка, конечно, девиц-то не пропускал, вернее даже, они на нём висли, а я как-то враз прикипел вот к компу. Сейчас я на него смотрю, он как в те далекие школьные года, такой же, изнутри светится. И я — то возле вас пригреваюсь, вот, сегодня, наговорившись с Саньком, твердо решил свою берлогу поменять на поближе к вам.
— А и правильно, Толик, вы с Сашей столько лет рядом, как братья стали, значит, и нам с Маришкой ты не чужой. А Санька, вон, тебя просто Толиком стал звать. Только бы с ребеночком все получилось хорошо, Маришка-то не показывает виду, а знаю, что очень боится, как бы чего… Саша-то для успокоения повез её в Израиль, как бы без патологии у нас всё, но, как он сказал — лучше перебдеть!
Прилетевшие через три дня родители были затисканы и зацелованы радостным Санькой, им был вывален ворох новостей, самой важной была новость:
— Мы с Толиком ходили, смотрели его новую квартиру, он сказал, что быстро переедет. Как я вас сильно-пресильно ждал!
Баба Лена внимательно осмотрела Маришку и кивнула сама себе: Марина выглядела успокоенной и умиротворенной.
— Слава Богу! Все, значит, хорошо! — подумала названная теща.
— Санька, баба Лена, а у нас такая самая главная новость — родим мы к сентябрю братика и абсолютно здорового!!
— Братика? Братика, маленького, такого как ты, папа?
— Ну, не знаю, на кого будет похож, а что братик — точно.
Санька запрыгал:
— И я буду старшим? И я буду ему сказки читать? И колясочку катать!! И назовем его Кирюшкой!!
— Почему Кирюшкой?
— Ну я так подумал, пока, а может и Мишкой? Я ещё подумаю, тогда скажу, а я ещё сестричку хочу!!
— Подожди, сначала братика, вот, родим, а потом, может, и сестричку соберемся, — лукаво взглянул Горшков на жену.
Та ответила ему сияющим взглядом:
— Какие вы быстрые, Сашки!!&nbs И была суета и шумиха при перевозке вещей Толика в новую квартиру, что располагалась этажом выше. Горшков бухтел и ругался в голос, когда Толик захотел взять в новую квартиру свою жуткую софу, приобретенную ещё в те далекие годы, когда они только-только вставали на ноги. Имевшая жуткий, печальный вид, софа была горячо любима Толиком.
— Я твое это лежбище ща с балкона выкину, совсем офонарел, на такую не всякий бомж позарится, — орал Саша.
— Ничё ты не понимаешь, она за столько лет мои формы приняла, я как в колыбели сплю.
— Вот я тебе колыбель и задарю на новоселье!! Не позорься! Что, у тебя денег нет?
— Деньги есть, софу жалко!
Марина, уйдя на кухню, сильно смеялась, а Горшков, после долгого ворчания, разрешил Толику взять всю его технику и стол:
— Остальное, вон, соседям отдай, в деревне пригодится.
Перевезли технику и поехали выбирать для Толика мебель, особенно колыбель. Толик замучился выбирать-Саша заставлял его ложиться на каждый диван, и взмолился:
— Саш, бери что хочешь! Я на все согласен!
Заплатив за быструю доставку к вечеру, дружно обставляли квартиру — двухкомнатная, с большой лоджией и кухней, очень понравилась Саньке:
— Буду к тебе в гости приходить, только, вот, чай пить у тебя совсем не с чем. А, тогда ты к нам приходи.
Отдав Горшковым запасные ключи, Толик поехал за тортом, обмыть-то надо жилье. Пока ездил, на кухне появились веселенькие, в красно-белую клеточку скатерть и салфетки. На столе у компа, стоял кактус в горшке.
— Уу, жилым духом запахло!
— Мы тут немного покомандуем, приведем квартиру в порядок, чтобы тебе радостно было, — баб Лена не позволила ей возразить, — хватит, на самом деле, в берлоге жить!
— Деда? — задержавшегося вечером Ивана встречали на пороге девчушки? — ты не заболел?
— Нет, мои хорошие, у меня серьёзная встреча была, пришлось вот в ресторан ехать, почему вы решили, что я заболел?
— А мы подслушали: Лешка Марь Иванне говорил, — деда нет, не заболел ли? Он, деда, всегда сильно-сильно боится, что ты заболеешь, и на нас ругается, чтобы мы не ныли. — Сдали брата сестрички.
— Я сейчас в душ, а потом к вам, бегите, скажите Марь Иванне, что я сыт. Стоя под душем, Иван опять умилялся, какой у него внимательный внук — оказывается непрестанно заботится и переживает о нем.
Немного не дойдя до детской комнаты, услышал интересный разговор и остановился.
— … почему у нас только дед?
— Как почему? Папа наш Игорь и самая лучшая баба Тоня, они же теперь на небушке, у Боженьки.
Вздох Веруньки:
— А я совсем-совсем их не помню, Леш, а какие они были?
— Баба Тоня, она, вот, как вы, совсем такая же, вы на неё очень похожи, а папа Игорёк… Он добрый был и сильный, нас всех троих сразу на себе носил, я на шее сидел, а вы на руках, а дед всегда сильно смеялся.
— Леш, а наша мама?
Внук помолчал:
— Марианна… она… ну, как, вот, птичка кукушка, помните, дед нам читал про такую?
— Которая своих птенчиков другим птичкам подкидывает?
— Ну да, только не птенчиков, яйца свои в чужие гнезда…
— И мы, как те птенчики?
— Не, мы как самые любимые дедовы внуки, просто, нам не повезло с… Марианной (Иван с горечью отметил, что Лешка никогда не произносил слово «мама»). Вон, у Саньки Горшкова, папаня настоящий был как кукушка, вы же помните какой Санька первый раз к нам приехал?
— Худой, бледный, слабенький? У него же сейчас папа Саша такой хороший.
— Да, дядь Саша — клёвый. А до него они так бедно-бедно жили, а ещё и Санька совсем ходить не умел долго, вы, вон, уже бегали бегом, а его теть Марина в колясочке возила. Так что хорошо, что у них теперь есть дядя Саша. А у нас вон какой дед, мы бедно-бедно совсем не жили, а Саньке теть Марина даже конфеты не всегда покупала, денежек не было.
— Леш, а давай деда наш тоже поженится с кем?
— Ага, вам мало гувернантки было? Она так на деде пожениться хотела, что нас собиралась отправить в интернат.
— Леша, а деда нас никуда не отправит?
— Не, мелкая, деда у нас — самый лучший.
— А пусть он на Феле тогда поженится?
Леха засмеялся:
— Не, Феля ни в жизнь жениться не будет, она всегда говорит, что старая, а Козырят любит просто так. И мы все равно такие богатые, у нас сейчас сколько много стало родни: Валя моя с Палычем, баба Таня — самая мировая бабуля, Шишкины все, дед Вася, Ленины, Горшковы, Макс. Мне Серега с Артемкой завидуют даже. У них-то такой Каменки нет в помине, зачем нам ещё кто-то?
— Леша, можно я тебя обниму?
— Идите обе сюда, — раздалось пыхтение, шебуршание… а потом Варя выдала:
— Леш, а ты нам совсем как папа.
— Не, я старший, а вас, мелких всегда надо защищать и любить, вы у меня и дед самые любимые.
— Леша, мы тоже тебя любим сильно-сильно!!
— Послышалось чмоканье.
— Хватит лизаться, ща дед придет, чё вы у него спросить хотели?
Дед постоял минуты две… сглотнул комок в горле и пошел в детскую, где обе девчушки радостно повисли на нем.
Ночью, когда дети видели десятый сон, Игнатьич долго ворочался, размышляя о подслушанном разговоре. Спроси девчушки у него про мать, как бы он стал объяснять? А девятилетний внук доходчиво и коротко сказал в самую точку.
— Я все-таки счастливый мужик, — думал он, засыпая, — надеюсь, гнилая наследственность Марианны не проявится ни в одном из троих!
Днем в офисе, смеясь, сказал Фелицате:
— Федоровна, мои внучки в разговоре с Лёшкой внесли предложение, «а пусть деда на Феле поженится?»
— Что ты? Свят, свят, я твоих Козырят люблю очень, но жениться?
Дед захохотал:
— Вот и Лёшка им так сказал.
— Лёшка… радость моя, — расплылась Феля, — знаешь, Игнатьич, у меня такое чувство иногда возникает, что ему не девять лет, а двадцать девять, и он намного старше Макса. Тебе очень-очень повезло с таким внуком, я его так люблю… — она аж зажмурилась, — мне его хочется потискать, но это же с ним не прокатит. Это Саньку Горшкова можно тискать и расцеловывать, а с Лёхой всё по-серьёзному. А хитрец какой — с трех лет из меня веревки вьет, знает, что я для него всё, что смогу. Но разумно, хорош мужик вырастет, я, может, подсознательно всегда такого по жизни искала — надежного, да вот не случилось встретить. А наш Козырев — он именно такой, надёжа-опора вырастет и для жены, и для этих двух… Ишь, сводни мелкие. Как у него там дела-то? Совсем меня не навещает?
— У них соревнования по борьбе, в три этапа. Наш и хулиган Сачков во второй тур прошли, а Артемка нет, занимаются усиленно, тут вот пару принес по пению.
— Какой предмет серьезный, — улыбнулась Феля. — Исправил хоть?
— Исправил, ворчал, правда, долго, что «всякую муть приходится писать, время тратить». А эти две шпионки нашли у него в ранце, — он передразнил их, — «хи-хи, записку про любовь». Леха и не видел — в кармашке маленьком была записка, а девы читать-то научились, вот и прочли.
— Да ты что?
— Ну там, типа, давай дружить..
— А Лёха?
— Лёха сказал — пока некогда. Да и с ребятами интереснее, а девочек, вон, у меня две уже есть. Ругался на них, что в ранце шарились, в общем, Фелицата Федоровна, жизнь у нас бьет ключом.
— А года через три-пять, когда красотки подрастут, ещё веселее станет, от женихов отбоя не будет!
— Ха, один жених, заметь, серьёзный и огромный, уже имеется, ну а с одним, для Веруньки, как-нибудь управимся! Да и пока строгий Лёхин отбор не пройдет, не видать ему Веруньки.
Зазвонил сотовый у Ивана:
— Да? Да, где? Так, ща буду. Не паникуй!