— Валя, скорее бы лето, в деревне с мелким гулять буду точно!
— Так, пока все здеся — через две недели Пасха, где кто будете? — спросила баба Таня.
— Как где? — удивился Макс, — конечно у тебя? Ты там прикинь, чё надо купить, яйца, там, куличи… я привезу.
— Дубина ты городская. Кто ж в деревню яйца возит? А куличи магазинные… грех прямо, сама буду печь, только в помощь мне Лена, приедешь ли?
— И я приеду, — тут же откликнулась Феля.
— Э-э-э, бабуль, без меня не смей, я на подхвате буду.
— Ох, внучок, без тебя точно ничё не получится! Формов вот надо докупить только, народу-от больше стало у нас.
— Каких формов?
— Для куличей!
— Нарисуй, каких и сколько — привезу сразу, как прикуплю, а всякие изюмы-ванилины нужны? Я видел — в куличах есть изюм и ванилином пахнут?
— Нужны, нужны.
— Сколько килограмм?
— Ой, заставь дурака Богу молиться — весь лоб-от разобьет.
— Ты не умничай, одевайся и поехали за твоими формами и всякой прочей лабудищщей.
— А и то, поеду-ка я сама посмотрю формы-от, купишь чё ни попадя! — Вот так, беззлобно переругиваясь, ушли баба Таня с Максом.
Выглянул из комнаты дед Илья:
— Валюш, малыш просыпается, кряхтит!
— Иду!
— Валечка, девочка моя, я недельку буду здесь, ты уж не обижайся, но я хотел бы все эти дни возле внука как можно больше побыть. Не суждено мне было узнать радость отцовства до двадцати твоих лет, но очень хочу наверстать, хотя бы дедом. Это же такое непередаваемое ощущение, держать маленькое чудо в руках! Доченька, я теперь самый счастливый дед на земле!
Лешка-маленький закряхтел, пискнул и разразился каким-то гневным воплем.
— О, правильно, сынок, голос и должен быть командным! — так же счастливо глядя на ребенка, воскликнул папа.
Дед Илья всю неделю не отходил от внука — помогал купать его, не понятно было, кому больше нравится купание — деду или внуку. С огромным удовольствием брал его на руки, а когда его «спящая капелька» улыбнулся во сне, совсем растекся лужицей возле внука. Разговаривая с Сарой, непрерывно восторгался:
— Мама, ты не представляешь, он такой крошечный, маленькие ручки, ножка, стопа — с мой мизинец, но такой славный!! Забавно так бровки хмурит, когда спит, может, что-то плохое снится? А я потихоньку дотронулся до лобика, погладил и начал шепотком говорить, что все его любят, смотрю, перестал хмуриться, а у меня вместо сердца желе какое-то. Это такое, не подберу слова… ему десять дней, а я безумно люблю этого каплюшного мужичка!
Прабабка собирала чемоданы, должна была прилететь к Дню Победы, седьмого.
— Я прикину на месте что и как, у меня в запасе есть много отгулов, как здесь говорят, приеду к внуку, это такое счастье видеть, как крошка растет. — Илья каждый год отправлялся в путешествие по миру, побывал во многих чудесных уголках Земли, но внук перевесил все красоты мира.
Улетал он с такой неохотой:
— Сердце мое и так было рядом с тобой, доченька, а сейчас — полностью у вас осталось! — он просто помолодел, его глаза светились восторгом. — Я десяток лет, точно, сбросил. Звонить буду каждый день, даже не говори, что дорого, внук у меня один! А я бы и не против девчушки был. Вов, ты подумай, может, стоит? И Лешеньке веселее, а я тогда точно брошу все и буду жить для внуков?
— Пап, Лешику только две недели будет, а ты уже про внучку речь ведешь!
— В перспективе, дочь, в перспективе, да и чего тянуть?
А в Каменке кипели приготовления: удивил дед Вася, который вспомнил, что когда-то по молодости умел «плесть из лозы корзинки-от», попросил Федяку съездить с ним до району, нашел там стародавнего знакомого, который занимался плетением, выпросил у него прутья, заготовленные заранее и засел над корзинками.
Баб Таня, готовилась печь куличи, яйца для покраски отбирались тщательно, «чтобы размеру были одинаки», в Чистый Четверг водитель Козырева привез помощников — Фелю, бабу Лену и девчушек. И закипела работа — сначала яйца сварили, а потом началось самое главное, окраска — так сказать, мастер-класс от бабы Тани. Она не признавала никаких красок, кроме луковой шелухи. Послав девчушек нарвать листьев вылезшей петрушки, каких-то листочков другой травки, начала обматывать приложенные к яйцам узорные листочки нитками, затем опустила из в приготовленный отвар луковой шелухи, подержав там, вытащила, и девчушки с восторгом увидели узорные яйца. Отвар шелухи был в трех кастрюлях, разного цвета, и яйца соответственно получились трех цветов.
— Вот, а то все химией своей красите, гляньте, какая красота вышла? Садитеся, стрекозочки, клейте свои наклейки, вот на эти остывшие уже можно.
И сидели Варя с Верой, клеили наклейки на яйца, высунув от усердия языки.
— А вы, деушки сейчас мне паску делать будете, творог-от готов.
Зазвонил у неё телефон:
— Алё? Да, нет тебя ждать буду, ты, может, в воскресенье явишься, нет, яйцами вот занималися, сейчас паску будем делать, — в трубке что-то взвыло. — Не ори, оглушил, ладно, сколь? Ну потерплю, два часа, не боле. Да, да, жду. От оглашенный, везде нос надо засунуть!
Феля засмеялась:
— Сколько его знаю, всегда был таким — любопытным и нахальным, но ведь придурь-придурь а готовит замечательно, редко на него такое находит, но мясо готовит — язык проглотишь, довелось один раз попробовать, а потом, как не просила — ответ один: «ФФ лень меня пока не отпускает, это надо настроение, чтоб леталось, а так перевод продуктов будет».
— Обещал примчаться, чтоб без него ни-ни.
Когда ввалился Макс, девы утомились, но украшенные яйца в большом тазу притягивали взгляд разноцветьем.
— Эт сколько же яиц-то здесь?
— Двести пятьдесят штук.
Макс присвистнул:
— Ни фига… чё и все разойдутся? Не перебор?
— Вас, вон, сколь, Васька с девками, как бы мало не было.
Макс полез в макушку:
— Не, ну я валяюсь, вот это да! Чё и паски твоей много делать будем?
— На всех, — лаконично ответила баба Таня.
— Пошел переодеваться, где моя парадная деревенская?
— Где и была. А дедок чё не сидит рядышком, или приболел?
— Супризы готовит, велел не мешать.
Долго занимались с пасхой, добавили в творог масло сливочное, потом песок, ванилин, изюм — Макс упарился перемешивать все.
— Я как месильная машина, блин!
— Назвался груздём…
К вечеру большие массы приготовленной творожной пасхи лежали накрытые марлей под гнетом.
— От завтра уже готова будет и выложим в красивые блюды, потом в субботу освятим, хорошо, душа прямо светлеет в ожидании.
— А куличи когда?
— Я в утро поставлю опару, а в обед и начнем. Смотри, сколь много дел сделать смогли, одна-то я б долго провозилась, а с вами совсем и не устала.
— Так, дедок, я понял, меня сегодня не ждёть? Давай ключи, пойду к Калининым, у них буду спать. Феля, а вы где?
— Да здесь и останутся, пока моих-от нету, завтра с утра сходим до Козыревых, там уже и меблю завезли, скоро и новоселье отпразднуем.
— Праздники, эт классно, эт я люблю, пойдём, старушка моя, покажешь мне как включать эту вашу систему для отопления.
Пришли в Валин дом, и Макс, резко посерьёзнев, сказал:
— Бабуль, совет нужен.
— Ай жениться надумал?
— Не, хуже.
— Куда уж для тебя хужее?
— Вот, смотри: у дедка, как я уже понял, родни до фига, а пользы никакой?
— Двое деток-то у него. Антон — он парнишка неплохой, только, вот, жена у него стервозная, а ночная кукушка завсегда дневную перекукует. Она сразу, когда у деда жена умерла, сказала, что и ездить не будет, и дед не нужон. Вот и не ездит сынок сюда, годов, поди, десять? Да, где-то так. А дочка, Ирка, где-то в Новороссийске штоль, тоже носа не кажет, ждут, когда он преставится и дом продать. Деньги-от глаза застют, это Васька живчик, а свалится, ведь ни одна зараза не приедет.
— Во, и я про то, а если, допустим, выкупить этот разнесчастный дом?
— Ты што? А деда куда?
— А деда на наше полное обеспечение, пока жив.
— Это как?
— Ну, смотри, чё ты тупишь-то, покупаем мы этот дом вместе с дедом — этим жабам отдаем полную стоимость реальной цены дома, а дедок как жил, так и живет здесь, только уже не дергаясь, что если и случится, я чё его одного брошу? И ему по фиг сродственники будут, и грустить не будет.
— А отец твой, мачеха как же?
— Ну я совершеннолетний, зарабатываю неплохо, себя и деда всяко прокормлю, бате я обрисовал картину. А мадам знать не надо, они сюда, в глушь, в жизнь не поедут, да и батя от них утомился. В Лондоны их отправил, пусть там блистают. Батя у меня сердцем мается — как ты скажешь, — ему покой нужен, а эти две… кароч, ты чё мне присоветуешь?
Баба Таня подошла к нему:
— Нагнися, дубинушка!
Макс нагнулся, она расцеловала его:
— При всей твоей дури, душа-от у тебя светлая и теплая, Аришке, пожалуй, другого мужа и не надо.
— Ты чё? Эт же прикол? Я пять раз женюсь, пока она вырастет, да и нужен я ей такой раздолбай? Ты так не шуткуй, у меня сердце заболит.
— Та усмехнулась:
— Посмотрим!
— Не, ну, ты загнула, это уже, пардон, маразмом отдает. Во я попал!! Ты прям ведьма-колдунья! Валюхе, вон, мужика предсказала, не, не верю я в твои сказки. Кароч, ты меня убила!
Утром Макс бессовестно продрых, и опару баба Таня ставила без него, да и можно ли добудиться великовозрастное дитё в пять утра? Разбудил Макса дед Вася:
— Максимушко, ай я тебя чем обидел?
— Чё ты, дед, с утра пургу гонишь? — зевая и потягиваясь, спросил Макс.
— Дак как же, ты ж ко мне и не зашел? — Дед был поникший, с горестным взглядом. — Ты чё, старый, совсем ку-ку? Сам же велел не отвлекать, суприз какой-то делая? Я приехал под вечер, «паску» бабе Тане помог делать, а потом спать завалился.
— И ты не в обиде на меня?
— Дед, достал, чё дурью маешься?
Повеселевший дед зачастил:
— Максимушко, я так боюся, что тебе станет не до меня — скушно ведь с нами, стариками, вот и убегишь поди!