Чтобы отвлечься, я принялась рассматривать шедевр Марка Ротко справа от меня над софой. Я впервые заметила, что Сюзанна отделала бархатную софу под картиной бордовым атласным шнуром, подходившим к картине по цвету.
Вдруг меня кто-то схватил за бедро, и я дернулась, инстинктивно решив, что это Питер.
— Как дела у знаменитого продюсера?
Я повернулась. Филип.
— Что… что ты тут делаешь?
— Мой пятничный обед отменили, и я вылетел первым рейсом сегодня с утра. — Он поцеловал меня в щеку. — К тому же я хотел прийти на день рождения к своему крестнику. — То есть подлизаться к Сюзанне хотел, так это следовало понимать.
— Милая, — продолжил он, — как ты себя чувствуешь? Я видел передачу.
— Прекрасно. Вообще-то не очень. Устала. Боюсь, — ответила я, пытаясь сосредоточиться на этом разговоре, а не на том, что Питер стоял где-то в другом конце комнаты.
— А тебе есть чего бояться. Ты бросила вызов одному из самых важных членов конгресса.
— Я от тебя еще сильнее нервничать начинаю, Филип.
— Все будет хорошо, но мне кажется, на некоторое время тебе стоит отложить политические сюжеты. Ты можешь быть отличной журналисткой и не влезая в эту грязь с политикой.
— Да, это чересчур. — В кои-то веки я с ним согласилась.
— Чересчур и для тебя, и для детей, и для меня. Ты нужна нам, а тебе нужно наслаждаться жизнью и вырваться из этой гонки. Ты же бежишь как белка в колесе…
— Филип, я не хочу сейчас об этом разговаривать. Я не знаю, что будет дальше. В чем-то ты, возможно, прав.
По коридору прошла толстая старушка с подносом, полном сандвичей с помидором, и я взяла себе три. Филип с упреком посмотрел на меня, а потом огляделся с таким видом, будто я стащила со столика фарфоровую шкатулку и положила себе в карман.
— Слушай, Филип, я сегодня не обедала. Эти сандвичи не особенно сытные, а мне уже и так нехорошо.
— Тебе ни к чему успокаивать нервы калориями.
— Привет! — Это Сюзанна. На ней был черный вязаный крючком свитер от Шанель, шикарная блузка с рюшечками и узкая юбка; она шепотом давала указания экономке, поправляя при этом широкое белое коралловое колье. — А вот и наша мисс Раздувательница Бури! Джейми, это было потрясающе! — Она обняла меня и продолжила, все еще удерживая меня за плечи вытянутой рукой. — И как у тебя храбрости хватает? Ты смотрела сегодня кабельные каналы? Они только об этом и говорят.
— Да-да, от всего этого голова кружится. — Меня уже начинало тошнить.
Мой мобильник снова зажужжал. Я глянула на номер. Неужели Гудмэн не может справиться сам? Неужели Эрик, раз уж он у нас опытный политический журналист, не может обойтись без меня хотя бы полчаса, пока я отвожу детей в пятницу после обеда на детский праздник?
— Неужели эти люди не могут оставить тебя в покое? Ты же в гостях! — сказала Сюзанна, изумленно вскидывая руки. — Не знаю, как ты справляешься.
Она пошла прочь, а Филип — за ней.
— Позволь мне поцеловать именинника! — крикнул он ей.
Игнорировать жужжание становилось уже проблематично: три звонка подряд, кажется. Я полезла на дно сумочки и опоздала всего на долю секунды. Когда я проверила номер звонившего, то увидела, что все четыре раза мне звонил Эрик. Не Чарльз. Не Гудмэн. А Эрик. Такое проигнорировать было невозможно. Эрик мне звонил, только когда он вне себя.
Сразу три матери указывали на меня одной из старушек-официанток в черных платьях и белых фартуках; она направилась ко мне. Я сразу поняла, в чем дело. Это Эрик. Чарльз дал ему городской телефон Сюзанны.
Что-то явно не так. Моя смутная тревога по поводу Терезы грозила обернуться профессиональной катастрофой. Я так и знала. Сердце у меня лихорадочно забилось, Я вскочила на ноги и сшибла со столика кока-колу в хрустальном бокале за восемьдесят долларов; бокал разбился, и тысячи осколков разлетелись по паркету из красного дерева. Все дети обернулись в мою сторону. Клоун Билли снял свою черную шляпу и уставился на меня, прекратив представление. Звук тромбонов медленно затих. Я встала и тут же поскользнулась на луже, прямо как на банановой кожуре, но удержалась, схватившись за угол дивана, — правда, при этом чуть не снесла старинную лампу в виде вазы. Одна из матерей схватила лампу, стараясь удержать ее.
Родители по всей комнате смотрели на меня, и на лицах у них было написано вежливое, элегантное и сдержанное: «Да уймитесь же, наконец, леди». Пес подбежал к луже и начал лакать кока-колу. Я с силой оттянула его за ошейник, чтобы он не порезал себе язык.
— Филип! — закричала я, как ненормальная. Но он куда-то запропастился. Никто даже не пошевелился.
— Питер!
Питер пробился сквозь толпу, словно Майкл Джордан в атакующем броске, перепрыгнул обитый зебровой тканью пуфик и схватил меня за руку.
— Джейми, с собаками я разберусь, иди поговори по телефону. — Он встревожено посмотрел мне в глаза, так, словно кто-то умер. Впрочем, как оказалось, дело было даже хуже.
Я сняла трубку, прижала ее к груди, закрыла глаза и прошептала:
— Пожалуйста, Господи, спаси меня на этот раз, пожалуйста. — Потом я сделала глубокий вдох и поднесла трубку к уху: — Джейми Уитфилд слушает.
— Ты ее смотришь? — взревел Эрик.
— Что смотрю?
— Пленку с Терезой, она выходит в пять на «Канале новостей и фактов».
— Какая пленка с Терезой? — спросила я, чувствуя привкус горечи ко рту.
— Я не знаю, — ответил Эрик, — но «Новости и факты» только что объявили, что у них пленка от Терезы Будро, которую им прислали анонимно в конверте с эмблемой «Правого дела». — Ведущие «Канала новостей и фактов» прямо-таки облизывались каждый раз, когда «крупные средства массовой информации» и «либеральная медиа-элита» допускали промахи. Они круглые сутки ругали нас за выпуск записей Терезы Будро, называя ее лживым, мстительным отвергнутым ничтожеством, едва знакомым с Хыои Хартли.
— А где Чарльз? — в панике спросила я.
— Здесь, со мной. — На другом конце трубки послышались какие-то приглушенные звуки. — И, Джейми, не забывай: ты не одна. Мы команда, и командой будем со всем этим справляться. Мы оба в этой каше, и я тебя не брошу. — Во рту у меня так пересохло, что язык чуть не прилип к кебу. Я жестом попросила одну из официанток принести мне имбирного пива. Она сделала вид, что не понимает меня.
Я открыла ящик возле телефона в поисках бумаги и ручки. Никаких ручек. Никакой бумаги. Только прозрачные маленькие ящички в плотных встроенных отделениях, с четкой наклейкой на каждом. Я открыла один из них, с надписью «Забавные аксессуары для закусок», и достала пригоршню зубочисток, отделанных ракушками. И хотя это было чистое безумие с учетом масштаба моих проблем, я помню, что у меня в тот момент от этих чертовых зубочисток разыгрался комплекс неполноценности. В нашем доме даже свечек для праздничного пирога на день рождения в нужный момент было не найти.
Кто-то постучал мне по плечу.
— Все в порядке? — Питер подошел ко мне сзади с кучкой мокрых льняных салфеток. Он принялся стряхивать осколки в мусорное ведро.
Я отрицательно покачала головой. Он подошел ко мне сзади, пытаясь услышать разговоры в трубке через мое плечо. Его грудь коснулась моей спины.
— Переключи меня на громкую связь, Эрик, — решительно сказала я, делая вид, что контролирую ситуацию.
— Мы тут, Джейми, — произнес Чарльз в микрофон.
— А ты что думаешь, Чарльз? — сказала я, молясь про себя, чтобы он сказал, мол, все это глупая попытка заставить нас занервничать.
Но он этого не сказал. Вместо этого он сказал:
— Нам кранты, вот что я думаю.
— Ну-ну, — перебил его Эрик, — ни к чему паниковать. Она уже не может отступить. Она уже двое суток как все рассказала перед двадцатимиллионной американской аудиторией в лучшее время вещания.
— Не имеет значения, — отозвался Чарльз.
— Но почему, Чарльз, почему? Может, это просто….
— Потому что не имеет. — Чарльз сделал паузу. — Нас ждет что-то особенно паршивое. «Правое дело» — злобные и опасные ребята. Черт, они ведь для того и ведут свой блог анонимно, чтобы такие штуки устраивать. И хотя никто не знает, кто они, вся консервативная Америка их обожает.
— Что на пленке?
Отозвался Эрик:
— Пока мы только знаем, что ее доставили в конверте с эмблемой «Правого дела», и эти поганцы из «Канала новостей и фактов» уже полчаса ее рекламируют. Она выйдет в эфир через семь минут, ровно в пять. Как раз вовремя, чтобы попасть в качестве главного сюжета в вечерние новости. — Он сделал паузу. — У тебя там есть телевизор, Джейми? Ты вообще сейчас где?
— Я… ну, я недалеко от студии. Мне кое-что надо было сделать, — ответила я, стараясь сохранять профессионализм в голосе, но при этом дрожа, как желе. — Я лучше посмотрю здесь. Похоже, я все равно не успею к началу. Подождите минуту, я пойду, найду телевизор.
— Рядом есть телевизор, в кабинете мужа Сюзанны, — прошептал Питер. Я уже совсем с ума сошла, или он и, правда, только что, приподняв прядь волос, коснулся губами моей шеи?
Он подвел меня к обитой зеленым бархатом кушетке, потом схватил пульт и начал лихорадочно переключать каналы.
— «Канал фактов и новостей». Это пятьдесят третий канал, Питер. Кабельное телевидение. Быстрее! — Я села на кушетку и взяла мигавшую огоньками телефонную трубку. — Эрик, я здесь, я уже смотрю. — Я повернулась к Питеру и жестом показала, что мне нужно что-нибудь выпить. Он кивнул и выбежал из комнаты.
«С вами Билл О'Шонесси и «Канал новостей и фактов». Мы предоставляем вам факты, чтобы вы сами принимали решения. Мы только что получили эксклюзивную запись от мисс Терезы Будро. Да, эксклюзивную, только для новостей нашего канала. Как вы все знаете, если только вы не прятались в пещере с Осамой, мисс Будро выступила на телеканале Эн-би-эс и рассказала Джо Гудмэну, что у нее был роман с представителем славного штата Миссисипи в конгрессе, истинным патриотом, мистером Хыои Хартли. Конгрессмен Хартли не снизошел до этих, как сказал руководитель его штаба, «беспочвенных обвинений», и вполне справедливо, как считают многие. Но Эн-би-эс, тем не менее, счел, что интересы общества во время войны с террором и дебатов в конгрессе о бюджете требуют, чтобы обвинения этой женщины прозвучали по телевидению в час, когда их увидит наибольшее количество зрителей.