В августе мои молитвы были услышаны.
– Собирайтесь, – объявила мама. – У меня два выходных, мы поедем в Провинстаун.
Мама явно была страшно рада. Я тоже. Я не знала, злится ли все еще на меня тетя. Представляя, что она скажет, увидев меня, я вся холодела. Я не осмеливалась спросить маму об этом и испортить всю поездку.
Мы с Луизой уже были в купальниках, так что собралась я быстро: игрушки, камешки, кукла Фреда Флинтстоуна и пижама. Луиза взяла лишь жевательную резинку. Мы запрыгнули на заднее сиденье и забарабанили по коленям, дожидаясь маму.
«Наконец-то в Провинстаун!» – думала я.
Мама завела машину, накрыла голову мягким желтым шелковым шарфом, опустила верх, и мы покатили по трассе 6 на север. Мама включила радио и всю дорогу подпевала.
Музыка, мамина радость – все это позволило мне расслабиться. Судя по всему, вечером у мамы свидание. Такой радостной она бывала только в дни свиданий.
Когда мы подъехали к «Королевскому кучеру», мама достала из сумочки свою лучшую розовую помаду и идеально подкрасила губы – еще до того, как остановиться.
– Ну, – сказала она мне, глуша мотор. – Бери свою сумку и иди к тете. И ради всего святого, не вздумай сказать или сделать какую-нибудь глупость.
Я вылезла из машины и сразу же увидела Тони. Он сидел в пикапе, а рядом крутился Джефф. Я помахала им. Тони вышел из машины и подошел ко мне. Подходя, он сунул в рот пластинку жвачки, а остальную пачку отдал мне.
– Вау! Ты больше не малышка Лайза! Ты почти взрослая! – сказал он, прислоняясь к борту машины и закуривая. Тони подмигнул маме, и та улыбнулась. – Где ты была все лето, Лайза? Не могу поверить, что целый год тебя не видел!
Я улыбнулась и кивнула. Говорить из-за жвачки было трудно. Я машинально прикрыла свои лопоухие уши Дамбо волосами. Но Тони никогда не говорил ничего плохого ни о моих ушах, ни о длинных и тощих ногах. Он всегда находил что похвалить: густые, кудрявые волосы, новый купальник, загар на моих ногах. Тони был одним из немногих взрослых, кто никогда не кричал на меня, не называл меня трудной, злой, кошмарной, источником всех бед. Он обычно поправлял очки на носу и говорил: «Когда вырастешь, ты будешь настоящей красоткой!»
Мне пришлось отвернуться, чтобы скрыть румянец.
– Мы с Джеффом собираемся на свалку. Хочешь с нами? – Тони посмотрел на маму, ища ее разрешения.
– Пожалуйста, ну пожалуйста, можно мне поехать? – заканючила я.
Мама посмотрела на меня, потом на Тони. И тут из офиса вышла тетя и подошла к нам на парковку. На ней было полосатое платье, она приклеила накладные ресницы. Я никогда еще не видела, чтобы днем у нее был такой яркий макияж. Толстые загорелые ступни буквально выпирали из босоножек на высокой шпильке.
– Я скучала без тебя, подруга, – тетя обняла маму.
– Я тоже, – ответила мама.
Тетя взглянула на меня и улыбнулась. Не знаю как, но я почувствовала, что все в порядке.
– Похоже, вы, дамы, собираетесь разгромить этот город, – сказал Тони.
– Наконец-то! – воскликнула мама. – Дождаться не могла, когда снова окажусь здесь. Харвич – такая дыра!
Мама с тетей рассмеялись. Тони даже не улыбнулся.
– Мамочка, можно нам поехать с Тони? – спросила я, надеясь, что она не забыла про приглашение.
Мама и Джоан переглянулись.
– Тони, а ты можешь взять всех четверых? – спросила тетя. – Если согласишься, я тебе кое-что подброшу в зарплату.
– Конечно. Луиза и Гейл могут сесть на колени Джеффу и Лайзе. Правда, ребята?
– Конечно, – с энтузиазмом подхватила я. – Тут куча места!
Я не была в этом так уверена, но знала, что поеду куда угодно, пусть только он предложит.
– Тогда хорошо, – кивнул Тони. – Договорились. Лайза, пойди позови Гейл, и мы поедем.
Я кинулась в квартиру тети и дяди Хэнка за Гейл, пока никто не передумал.
Мы отъехали от мотеля и медленно покатили через город. По радио передавали какие-то песни. Мы проехали лобстерное кафе, потом миновали прилавок с хот-догами. Чем западнее мы забирались, тем меньше становилось машин. Луиза как-то втиснулась на сиденье между мной и Джеффом. Гейл наполовину сидела на коленях Джеффа, а наполовину на подлокотнике пассажирской дверцы. Я сидела так близко к Тони, что чувствовала запах его одеколона. Однажды он сказал мне, что одеколон ему подарила жена – «Английская кожа». Я смотрела на Тони, а он смотрел на меня.
– Ты никогда еще не красилась? – спросил он. – Впрочем, тебе и не нужно. Ты и без этого красотка. Я всегда твержу Авис: макияж и губная помада любую хорошую девушку делают шлюхой.
Я вспомнила ярко-розовую мамину помаду и ее синие тени для век, накладные ресницы и яркие румяна тети и подумала, не считает ли он и их шлюхами.
Языком я подвинула жвачку и ответила:
– Нет, я никогда не буду краситься.
– Обещаешь? – Тони смотрел на меня так долго, что я перепугалась – ведь на дорогу он совсем не смотрел.
– Обещаю, Тони!
По радио Томми Джеймс и Shondells пели свой хит «Hanky Panky». Тони громко подпевал. Я тоже запела, ощущая какой-то зуд в плечах.
– Откуда ты знаешь все слова? – засмеялся Тони.
Он смотрел на меня как на самую умную девочку в классе. Я почувствовала, что щеки заливает румянец.
– Я знаю слова всех песен, – похвасталась я, и это действительно было так.
Тем летом мама чаще всего слушала «The Girl from Ipanema», «A Whiter Shade of Pale» и «Wild Thing». Она всегда включала радио на максимальную громкость и подпевала, отбивая такт по рулю.
Я снова посмотрела на Тони. Он поймал мой взгляд и подмигнул мне. Песня закончилась, и он начал переключать каналы, чтобы найти что-то любимое. В Провинстауне найти на радио что-то хорошее было трудно. Здесь ловились лишь несколько станций, а музыку передавали только по одной-двум. Приходилось крутить настройку в одну сторону, потом другую, пока не попадалось что-то хорошее.
В тот вечер, утомившись от солнца, купания, мороженого и хот-догов, мы с Луизой, Джеффом и Гейл поднялись в квартиру тети и рухнули на двухъярусные кровати. Руки у нас были липкими от мороженого, на ноги налип песок.
Как здорово быть дома!
Глава 20Тони
К концу лета Тони надоело возить мусор, чинить поломанные лампы и окна и прочищать туалеты в «Королевском кучере». Он уговорил Авис пустить его обратно, но она встретила его холодно. «Если ты еще раз бросишь нас, Тони, – заявила она, – больше можешь не возвращаться»[54]. Он пообещал, что это не повторится. Он усвоил урок, он найдет хорошую работу и остепенится. Авис согласилась принять его назад, и Тони покинул свою комнатку в мотеле и снова стал жить с женой и детьми. В середине сентября они сняли у помощника профессора в Род-Айленд Колледже, Дэвида Ребоя, маленький домик на Шенк-Пейнтер-роуд. Ребой проводил лето в Кейп-Коде, а зимой сдавал свой дом.
Как и раньше, Тони и Авис не заморачивались. Их дом стал удобным местом, где можно было веселиться, пьянствовать, баловаться наркотиками. Поблизости жили подружки Авис еще со школы. Они видели, как она стала невестой и матерью, хотя ей не исполнилось и пятнадцати. В восемнадцать подружки ей завидовали – им казалось, что Авис наслаждается свободой взрослой жизни с красивым мужем в собственном доме. Хотя Тони казался им странным и «говорил он как-то странно», в то время они никому об этом не говорили. Одна из подружек видела в нем что-то зловещее. Но он был взрослым – может быть, все взрослые такие странные? Кроме того, он продавал почти всем девчонкам наркотики. Словом, странный или нет, но он им нравился.
В октябре уехали последние летние гости, и Тони потерял последнюю работу. Хуже того, после одного из редких соитий Авис почувствовала себя беременной, и это была катастрофа. Они и с тремя детьми не справлялись, что уж говорить о четвертом. Кроме того, Авис часто считала Тони своим четвертым ребенком. Тони вел себя странно – его то охватывал приступ энергии, то он впадал в апатию настолько сильную, что даже с постели не поднимался. Когда во время очередной ссоры он вскочил и отвесил Авис затрещину, это удивило их обоих.
Когда Тони не искал работу и не бродил в дюнах, он занимался отделкой комнаты в подвале домика для своих «художественных проектов». Комната была отделена от остального подвала. Он обшил ее фанерой и повесил на дверь два замка. В этой личной «студии» он проводил долгие часы, но никогда не показывал никаких своих художественных работ.
Он продолжал преследовать Кристину Галлант. Кристина с сестрой после лета перебралась в Хайаннис, но в Провинстаун приезжала довольно часто. Она приезжала к Раулю Матте, но и с Тони проводила немало времени. Тони терпеливо выслушивал ее жалобы на женатого любовника. Как многие другие из круга Тони, у Кристины была весьма мрачная и тоскливая история, где было множество мужчин и наркотиков. Тони с радостью снабжал ее таблетками. Она часто звонила Тони, но его никогда не было дома, и ей приходилось разговаривать с Авис. Впрочем, Авис не удивлялась тому, что ее мужу звонит другая женщина. «Мы с Тони просто жили под одной крышей, – говорила она позже. – Мне не было дела до того, чем он занимался»[55].
В ноябре Тони наконец-то нашел работу в Нью-Йорке. Его взяли на испытательный срок в грузовую компанию Эмери близ международного аэропорта Кеннеди. Если за сорок пять дней ничего не произойдет, его примут на постоянную работу. Авис не горела желанием покидать Провинстаун и перебираться в Нью-Йорк, но деньги были хорошими. Если Тони найдет постоянную работу, то она с детьми к нему переедет. «Несмотря ни на что, – вспоминала Авис, – мы оба хотели, чтобы у нас все получилось»[56].
Когда Тони уехал в Нью-Йорк, к Авис переехала ее тетя, Сара Кук. Сара была всего на пару лет старше Авис и была ей скорее сестрой, чем тетей. Как и другие родственники, Сара не доверяла Тони. Осенью 1967 года она наблюдала за ним с растущей настороженностью. Она замечала, что он постоянно под кайфом, что наркотики делают его еще более странным и непредсказуемым. Саре он не нравился.