– Черт тебя побери, папа! – орала мама, когда вонь рвоты заполняла машину.
Она резко давила на тормоза и выволакивала деда из машины.
Когда дед Джорджи и бабушка без предупреждения исчезли из соседнего дома, я расстроилась, но не удивилась. С дедом вечно что-то приключалось. Но никто даже не попрощался.
Мне стало легче, когда я увидела, что к дому деда и бабушки подъезжает большой грузовик и легковая машина. Машина остановилась, из нее выскочили четверо детей. Я сразу заметила старшего мальчика, высокого, стройного, с шапкой темных, вьющихся волос. Он напомнил мне Тони, только помладше, моего возраста. Я надела куртку и вышла поздороваться. Когда я подошла, он мне улыбнулся.
– Привет, – сказал он. – Ты здесь живешь?
Зеленые глаза, ровные белые зубы, приятный голос – сосед мне уже нравился.
– Да! Я Лайза…
– А я Текс, – парень протянул мне руку.
Я мгновенно была очарована. Ну кого могут звать Тексом, кроме замечательного парня, с которым меня ждет масса приключений? Оказалось, что я была совершенно права. Родители Текса были христианскими миссионерами, они только что вернулись в Штаты из Бразилии. Я не представляла, кто такие миссионеры и где находится Бразилия, но звучало это так колоритно и было настолько не похоже на Вест-Бриджуотер, что я сразу же включила это место в список стран, куда нужно будет поехать, когда я вырасту и буду жить отдельно от мамы.
Текс оказался очень приятным и общительным соседом. Такими были только Сесилия и, конечно же, Тони. Текс учил меня ездить верхом на его коне Вулкане и делать переворот назад. В Мексике только что закончились Олимпийские игры. Я смотрела трансляцию и твердо решила стать гимнасткой, хотя у меня уже была довольно пышная грудь, о чем меня всегда предупреждала мама. Да и ростом я была заметно больше миниатюрных девчонок из телевизора. И все же, пока не выпал снег, мы с Тексом часами делали колесо на соседнем поле. Я не знала, хочется ли мне целоваться с ним, но была уверена, что ему хочется. И однажды мы действительно поцеловались за красным дедовским амбаром. Поцелуй был быстрым и неловким, мы стукнулись зубами, но мне все равно казалось, что мы поженились.
Мы целыми днями общались, и вскоре – пожалуй, слишком скоро – он подарил мне бабушкино кольцо с рубином и попросил стать его подругой. Когда кольцо увидела мама, она сразу решила, что я его украла. Я сказала, что это не так, но она не поверила и заставила пойти и вернуть кольцо. Текс смутился. Думаю, он расстроился, но сказал, что все понимает, и положил кольцо в карман.
В те дни мы с Луизой редко видели маму. Она потребовала снова принять ее на прежнюю работу в школу Стаутон, и ее взяли – ведь у нее сохранилась целая коробка любовных писем Тома. Днем мама работала в школе, а по вечерам встречалась с Роном. Казалось, она счастлива. Рон идеально ей подходил. У него была собственная компания – он торговал химикатами для производства красок, резины и пластика. В шутку он называл себя «капитаном промышленности». В Роне мама видела человека, способного обеспечить ей желанную финансовую стабильность. Я не чувствовала, что мама влюблена – уж точно не так, как я в Текса. Мама любила говорить, что больше всего любит хрустальный цвет, и наконец-то нашелся мужчина, способный наполнить хрусталем ее шкаф. Он водил ее в изысканные рестораны, на выходные они уезжали куда-нибудь и проводили время в дорогих отелях в Ньюпорте, Род-Айленде или Мартас-Виньярд. Он ездил на дорогой машине и жил в большом доме в пригороде Бостона. О доме и его детях (у Рона были сын и дочь, и жили они с ним) заботилась экономка. Я не знала, что дети могут остаться с отцами – у нас даже шанса такого не было. Думаю, мама была счастлива, потому что раньше о ней никто так не заботился. С Роном она наконец-то смогла позабыть о «вонючем» Вест-Бриджуотере и о перешептываниях за спиной в учительской старшей школы Стаутон.
Перед Рождеством Рон с детьми приехал в Вест-Бриджуотер на выходные. Мы вчетвером разместились в нашей маленькой комнатке с Луизой – дети Рона спали в спальных мешках на полу. Мама и Рон заняли мамину спальню. Мы с Луизой привыкли, что у мамы периодически кто-то ночует, но с детьми к нам кто-то приехал впервые. Мама пригласила для нас бебиситтера, а они с Роном отправились в ресторан. Мы сидели дома, ели замороженную еду и смотрели телевизор. Дочь Рона, Джилл, оказалась моей ровесницей. У нее были длинные, прямые светло-каштановые волосы, о каких я всегда мечтала. Стоило мне ее увидеть, как я начала мечтать стать такой же, как она. Сын Рона, Бобби, был на год младше Луизы. У него были светлые волосы и не было двух передних зубов. Бобби сказал, что потерял зубы, когда его сбила машина возле дома матери.
С этого момента я стала бояться переходить дорогу – раньше мне такая мысль и в голову не приходила.
Глава 37Тони
Схватки начались у Донны Кандиш в начале января. Она страшно нервничала и боялась. Каждый час случались страшные приступы. Ребенок должен был родиться через две недели, и Донна чувствовала, что с ней что-то не так. Когда вернулся Тони, он сразу ее успокоил.
– С тобой все в порядке, и с ребенком тоже, – сказал он. – Не волнуйся. У Авис трое детей. Это совершенно нормально.
Так и оказалось. Настоящие роды начались через две недели. Вуди отвез Донну у больницу, где и родился их сын. После этого Донна сказала Вуди, что Тони пора искать собственное жилье. 16 января Тони собрал свой скудный скарб и зашагал по пустым улицам Провинстауна в поисках съемной комнаты. На глаза ему попалось объявление в гостевом доме на Стэндиш-стрит. Он постучал, хозяйка открыла.
Патриция Мортон была дочерью бывшего редактора «Атлантик Мансли» Чарльза Мортона. Все в городе знали, что она очень независима – после развода она вернула себе девичью фамилию. Все в городе называли ее миссис Мортон. У Патриции были глаза навыкате из-за больной щитовидки. Она была очень нервной и, по слухам, оказывала своим гостям-мужчинам «особые услуги». Местные жители осуждали ее обтягивающие наряды – сорокавосьмилетней разведенной даме не стоило так откровенно демонстрировать бедра и грудь. Она слишком щедро пользовалась румянами и губной помадой – в этом она дала бы фору любой выпускнице.
Двухэтажный дом в центре города она купила в 1963 году и сразу стала сдавать комнаты. Дом был белым, с черными ставнями и выгоревшими полосатыми маркизами над окнами. Стоял дом практически на улице, от тротуара его отделяла лишь хрупкая изгородь из штакетника. Дом Патриции напоминал о колониальном прошлом Кейпа. В нем причудливым образом смешались самые разные архитектурные стили. Казалось, его собирали из частей, потом там и сям добавляли окна и двери, а крыльцо приделали в спешке, вспомнив, что позабыли. Краска на стенах облупилась, окна давно не мыли. Дом казался довольно зловещим. Внутри было еще хуже: узкая, крутая лестница и темные коридоры были выкрашены в унылый серый цвет, а полы – в «морской оранжевый», по выражению самой миссис Мортон. Такое сочетание должно было создавать ощущение тепла и изысканности. Ванные комнаты были общими. Комнату здесь можно было снять от 5 до 12 долларов за ночь, за долгосрочную аренду цена снижалась. Миссис Мортон пристально следила за своими гостями и не сдавала комнат одиноким мужчинам, опасаясь сплетен. Но когда про комнату спросил Тони, Патриция не устояла. Она не знала, что его выгнали из «Белого ветра», а он, разумеется, не стал делиться этой информацией. Он пустил в ход все свое обаяние и предложил миссис Мортон помочь с мелким ремонтом. Она сдала ему свою лучшую комнату с видом на Стэндиш-стрит по самой низкой цене – 20 долларов в неделю. Тони переехал через два дня.
24 января Тони вернулся в свой сад в лесу Труро, чтобы «все проверить». Подъехав к поляне, он похолодел от страха: из земли торчала человеческая рука. Судя по всему, неглубокую могилу разрыли койоты или лисы, которых в лесу хватало.
Тони смотрел на руку с ужасом и удивлением, словно это был реквизит фильма ужасов. Но он точно знал, что это реальность – ведь он сам похоронил здесь труп. Он стоял и зачарованно смотрел на руку. Солнце пробилось сквозь ветки деревьев. На белом, скрюченном пальце что-то блеснуло. Тони сделал шаг вперед и увидел кольцо с бриллиантом. Он подумал, что нужно бы снять его, но вместо этого быстро присыпал руку землей, прикрыл листьями и вернулся в город. На обратном пути его заметила «цыпочка» Робин Николсон. Позже она говорила, что он был «белым как мел»[92]. Его что-то напугало, а напугать Тони было не так-то легко.
Впрочем, пугался он недолго. Он вернулся в комнату с видом на Стэндиш-стрит, насыпал себе горсть таблеток и собрался идти пить пиво. Он пошел побриться. Глядя на себя в зеркало, он не видел и следов былого ужаса. Теперь его тревожило только то, как утром получить расчет в «Королевском кучере». Ехать на велосипеде было холодно, а машины у него опять не было.
Тони принял душ, натянул водолазку. Тут в дверь постучали. Он открыл. На пороге стояла миссис Мортон и две молодые женщины – одна с резкими, почти мужскими чертами лица, черными волосами и сильно накрашенными темными глазами, другая симпатичная, с крупными голубыми глазами и светло-русыми волосами. Тони заметил, что и более симпатичная девушка слишком уж щедро пользуется губной помадой.
– Привет, Тони, – сказала миссис Мортон. – Эти девушки только что заселились. Они пару ночей проведут в номере 2, над тобой.
– Классно, – ответил Тони, глядя на девушек.
Первая показалась ему знакомой. Он не мог вспомнить, где ее видел, но знал, что она уже бывала в Провинстауне.
– Я сдала комнату наверху трем рыбакам, которые будут красить дом, так что наверху довольно многолюдно. Ты не будешь возражать, если они будут пользоваться ванной рядом с твоей комнатой?
– Конечно не буду, – улыбнулся девушкам Тони. – Привет, я Тони.
Он протянул руку.
– Привет, – хором ответили девушки, широко улыбаясь.