Черт! Ее машина! Он побежал к своей старинной плантации марихуаны и окаменел. Опять! Из груды листьев торчала рука. Это был не сон.
Он смотрел туда, где были похоронены тела. Теперь он отчетливо видел: не похоронены, просто присыпаны. Это нужно исправить. Он вернулся к «Фольксвагену» и обнаружил, что бензина нет. Верно… прошлой ночью было холодно, и он включал мотор, чтобы согреться. Черт. Придется тащить инструменты за четверть мили из склепа на кладбище. Он хранил их там с сентября – со Сьюзен.
Вернувшись на поляну с инструментами, Тони натянул перчатки, разложил на земле топор, два больших охотничьих ножа, острейший промышленный резак и приступил к работе. По своим прежним «экспериментам» он знал, что крови много не будет – кровь сворачивается в нечто похожее на красное желе меньше, чем за час, поэтому «работа» окажется не слишком грязной. Господи, как же он ненавидел грязь!
Тони был единственным участником и свидетелем этого кошмара, но позже он рассказывал, как его «увлекало» расчленение тел: «Это невозможно сравнить ни с чем, это ни на что не похоже. И пока не пережить этого самому, невозможно понять, каково это. Этого невозможно пережить в нормальном состоянии. Даже когда видишь нечто подобное под ЛСД, это совсем не то, когда делаешь это сам. Это совершенно другой мир»[103].
Расчленив тела двух девушек, Тони осмотрелся и пришел в ярость. Он понял, что все это никак не поместится в одну могилу. Какого черта рыть еще одну могилу в ледяном лесу? И тогда он решил использовать для «лишних» частей одно из более ранних захоронений. Он уже не помнил, кого закопал в этом месте. Тони стал раскапывать старую могилу. Из земли ударил запах гниющей плоти. Зловоние было настолько сильным, что Тони вырвало. Он пытался дышать ртом, но вонь буквально душила его. Он ощущал ее на языке и зубах, знал, что она пропитывает его кожу и одежду. Сколько бы он ни мылся, избавиться от этой вони будет невозможно. Когда лопата вонзилась в тело, Тони отскочил в сторону. Потом он судорожно покидал части тел Пэт и Мэри Энн в две могилы. Туда же он свалил обувь и одежду девушек, изрезанную на куски. И последней в могилу упала сумочка. Одна сумочка! А у Патриции не было сумочки? Черт! Черт, черт, черт! Где сумочка Пэт? Тони огляделся вокруг и пожал плечами. Все равно их никто никогда не найдет. Прежде чем закопать могилы, Тони проглотил последние таблетки, украденные в кабинете Каллиса, бросил в яму пустые флаконы и взялся за лопату.
В тот же день подруга Сьюзен Перри, Пола Хёрниг, вместе с приятелем возвращалась в Провинстаун. На дороге они увидели Тони с вещмешком на плече. Они остановились, чтобы его подвезти. На Тони были темные очки. Одежда его оказалась такой грязной, словно он провел в лесу несколько дней. Они высадили Тони в городе. Когда он ушел, приятель сказал Поле:
– Господи боже, этот парень просто воняет! Воняет, как тухлая рыба![104]
Поле это тоже показалось странным – все знали, что Тони постоянно принимает душ, порой три-четыре раза в день. Она часто бывала у Авис и часто заставала его в душе. Почему же посреди зимы Тони воняет словно тухлая рыба?
Тони вышел из машины на углу Конант-стрит и Брэдфорд-стрит и сразу отправился в квартиру матери на воскресный обед – как обычно, к пяти часам. Сесилия накрывала на стол строго по расписанию. В тот день она приготовила фирменное блюдо – курицу в томатном соусе. После обеда Тони взял своего сына Питера, которому не исполнилось еще и шести лет, и отправился в автоматическую прачечную стирать грязную одежду.
Глава 41Лайза
Праздник Луизы закончился, все гости разъехались по домам, и дома воцарилась тишина. Бабушка уселась на диван с вязанием, я устроилась рядом с ней. Мы ждали, когда мама с Роном вернутся домой из ресторана.
– Пора спать, детка, – сказала бабушка, но из нас двоих явно засыпала именно она.
Я поцеловала ее и поднялась наверх.
В комнату я входила на цыпочках – Луиза, Бобби и Джилл уже спали. На столе я увидела аккуратно сложенные подарки Луизы. Осторожно перешагнув через Бобби, я пробралась к столику и принялась рассматривать подарки.
Луизе всегда дарили замечательные подарки, гораздо лучше, чем мне. Я обычно получала носки, старомодные белые трусы, иногда пару туфель для школы. Луиза получала чудесные подарки – ей даже щенка подарили, хотя потом мама решила от него избавиться. В этом году Луизе подарили складной гардероб с полным набором летней одежды для Барби, чтобы играть с ней на пляже. В другой коробке я увидела красивый набор из щетки для волос, расчески и зеркала – все из яркого, блестящего синего пластика. Конечно, лучший подарок – это мешочек с камешками. Стараясь никого не разбудить, я взяла мешочек и покатала все камешки между пальцами. Они казались мне настоящими драгоценными камнями – перламутр, опал… Один камешек показался мне даже изумрудом.
Мне было очень обидно, что мама любит Луизу больше, чем меня. Иногда мне было так плохо, что я желала, чтобы Луиза родилась в другой семье – тогда мама дарила бы мне все то, что сейчас дарит Луизе. И свою любовь тоже.
Я сунула изумрудный камешек в карман, вернула мешочек на стол и спустилась вниз. Бабушка спала на диване. Я схватила пальто и шапочку, прокралась к черному ходу и вышла, аккуратно прикрыв дверь за собой. Ночь выдалась холодной, а я не подумала, что нужно надеть сапожки и перчатки. Я обошла дом и села на качели. Я качалась, а руки мои постепенно застывали от металлических цепочек. Я вспоминала, что впервые мама по-настоящему рассердилась на меня именно из-за Луизы. В Вербное воскресенье мы с Луизой стояли на коленях на «скамье», которую я соорудила из диванных подушек, и смотрели по телевизору трансляцию церковной службы. Неожиданно в дверях появилась мама. Глаза у нее были заспанными. Мама страшно рассердилась, что мы ее разбудили. Она увидела на стуле мусорную корзину – Луиза поставила ее на стул, чтобы освободить место для своей «скамьи».
– Кто поставил корзинку на стул? – спросила мама.
– Не я, – ответила я, радуясь, что это правда.
– Не я, – ответила Луиза.
Мама уставилась на меня.
– Это наверняка сделала ты, Лайза! Твоя сестра никогда не врет.
– Она врет! – возмутилась я.
Я не заметила, как это случилось, но мама дала мне тяжелую пощечину.
– Твоя. Сестра. Никогда. Не. Врет. – Каждое слово сопровождалось пощечиной. В конце концов мама утомилась. Она стояла надо мной с занесенной для удара рукой. – Тебе достаточно?!
Я кивнула, давясь слезами.
– Отлично! А теперь поставь эту проклятую корзину туда, где ты ее взяла, и верни подушки обратно на диван.
Я вытерла глаза и нос рукавом пижамы, поставила корзину под стол, положила подушки на диван. Когда я проходила мимо мамы, она дала мне последний подзатыльник:
– И перестань выть, или я устрою тебе такую трепку, что у тебя появится повод для слез!
Я сидела на качелях и дрожала из-за всего этого – из-за зимы, груды чужих подарков и постыдного желания, чтобы Луиза никогда не рождалась. Я слезла с качелей и побрела к дому, мечтая, чтобы скорее наступило лето.
Но еще даже февраль не наступил. До возвращения в Провинстаун было очень далеко.
Глава 42Пропавшие
Роберт Тербиди повесил трубку телефона и улыбнулся. Он разговаривал со своей «неофициальной невестой» Пэт и сообщил, что приготовил ей «сюрприз», но что именно, не сказал. Пэт спросила, не сделал ли он для нее еще одну замшевую сумочку? Нет, это не сумочка. Запасись терпением! Роберт так сильно любил и желал ее после нескольких недель разлуки, что дождаться не мог момента, когда покажет Пэт свой сюрприз. Через два дня, в субботу, 25 января, он вышел из тату-салона, поглядывая на свое плечо. На плече крупными красивыми буквами было написано ПЭТ. Прямо и честно, как она сама. Роберт был в таком восторге, что чуть пританцовывать не начал прямо на улице[105]. В понедельник он, наконец-то выедет из Калифорнии и направится на восток, к дому – и к ней. Роберт не мог сдержать улыбки.
Боб Тербиди три года служил в американском флоте военным юристом. После демобилизации он вернулся в родной Провиденс и там влюбился в Патрицию Уолш. Вместе они путешествовали по США на его машине, останавливались в кемпингах и прекрасно проводили время. Им нравилась свобода путешествий. Они надеялись войти в программу президента Кеннеди и стать учителями в резервации племени навахо в Северной Аризоне.
Но в воскресенье вечером, 26 января, Роберту не удалось дозвониться до Пэт. Он начал нервничать. В последний раз они разговаривали в четверг, и Пэт сказала, что в воскресенье вернется из Провинстауна, потому что в понедельник нужно выходить на работу. В понедельник вечером волнение Роберта еще больше усилилось. Он пошел в телефон-автомат и позвонил отцу Пэт, Леонардо Уолшу: не знает ли он, почему Пэт не отвечает на звонки. Родители Патриции ничего не знали. На дорогу до Провиденса у Роберта ушло три дня. Он так гнал, что лишь чудом дело обошлось без штрафов за превышение скорости.
Леонард Уолш повесил трубку после разговора с Бобом Тербиди и сразу же позвонил в полицию, чтобы узнать, не произошло ли какой аварии с синим «Фольксвагеном-Жук» последней модели с номерами Род-Айленда. В полиции такой информации не было. Никаких происшествий с подобными машинами не зафиксировано. Во вторник, 28 января, Уолш позвонил в местную полицию и сообщил, что его дочь должна была вернуться из Провинстауна в воскресенье, но в понедельник утром не вышла на работу. Это было совершенно немыслимо для такой серьезной молодой женщины, которая была по-настоящему увлечена своей работой. Как обычно, полиция Провиденса отмахнулась от этого заявления. В стране хватало молодых женщин, которых объявляли пропавшими и которые потом появлялись после алкогольного или наркотического загула. Полицейские заверили Леонарда и Кэтрин Уолш, что беспокоиться не о чем.