сли они меня выслушают, то перестанут смеяться, скажут, что я молодец, что они гордятся тем, что я самостоятельно написала целых сто страниц. Я смотрела на Луизу, Джилл и Бобби, а они смотрели на меня. И они не смеялись. Я стала читать дальше.
– Ну хватит, хватит, – сказала мама, глядя на меня в зеркало заднего вида. – Достаточно. Мы уже все поняли.
Они с Роном снова засмеялись.
Я быстро сунула тетрадку в свою сумку и съежилась на сиденье так, чтобы мама меня не видела.
Когда мама с Роном отсмеялись, она утерла выступившие под темными очками слезы.
– «Мальчик по соседству»! Теперь я слышала все! – сказала она, и они снова начали хохотать.
Все остальные молчали.
Пока мы ехали, солнце село. Я прислонилась к дверце и принялась крутить волосы двумя указательными пальцами. Я смотрела на пролетающие за окном фары встречных машин и думала, как бы сбежать из дома, подальше от мамы. Вряд ли она стала бы меня искать, так что и бежать не пришлось бы. Я могла бы просто уйти из дома, а потом найти себе другую маму. Может быть, другая мама захотела бы быть со мной и слушать мои рассказы.
Как всегда, как только мы пересекли мост Сагамор, отделяющий песчаное побережье Кейп-Код от материковой части, настроение мое улучшилось. Да и мама повеселела. Скоро я окажусь в Провинстауне, а мама – в своем Эдеме. Хотя большую часть времени ей приходилось мыть туалеты и перестилать постели, управлять мотелем ей нравилось. «Я так люблю Пр’таун, – говорила она, – что все это даже не работа!» А когда мама была спокойна и счастлива, я тоже становилась счастливой.
Глава 54Тони
Пока Тони сидел в тюремной камере и считал дни до того момента, когда его, несомненно, признают невиновным и освободят, чтобы он снова мог принимать наркотики и гулять в дюнах, Голдман был занят выстраиванием линии защиты, чтобы спасти клиента от электрического стула. Сначала он навестил мрачную квартиру Сесилии Бонавири, где попросил собраться всю семью, чтобы поговорить со всеми сразу. Погода в тот день выдалась еще хуже, чем обычно бывает в марте на Кейп-Коде. Когда Голдман и Джастин Кавана выходили из машины у дома 89 на Конант-стрит, ветер чуть не сбил их с ног. В крохотной квартирке было страшно душно – здесь собрались все родственники Тони. Голдман предложил Авис пачку сигарет, обратил внимание на несчастный вид Сесилии. Сесилия в потрепанном желтом свитере, сгорбившись, сидела на диване. Глаза ее были полны слез. Сначала Голдман расспросил ее о детстве Тони. Она стала рассказывать, слезы текли по ее щекам, окна стонали под порывами ветра. Сесилия безучастно смотрела на бурю, бушующую за окном. Слова уносили ее в странный мир снова.
– Калифорния… – Голос Сесилии был еле слышен. – Я так ее любила… Там был зачат Тони – мы с его отцом познакомились во время войны. Мне казалось, что Господь откликнулся на мои молитвы.
Никто не знал, что сказать. Калифорнийская мечта обернулась невыразимым кошмаром.
Чтобы сохранить какую-то приватность, Голдман решил поговорить с Авис в своей машине. Она согласилась, но категорически отказалась вдаваться в детали своих проблем с Тони.
– Он начал принимать наркотики – и сразу изменился, – сказала она. – Думаю, он шизофреник, потому что когда его что-то бесит, бесит по-настоящему, он переходит к насилию и становится другим человеком. Почувствовав, что его пилят, он мог взорваться. Но в то же время он очень отходчив. И потом он даже не помнил, что с ним было.
Авис сказала, что Тони никогда не испытывал особой любви к детям. Любил он только малышку Николь – даже имя ей выбрал сам.
– Понимаете, он всегда хотел девочку.
Выходя из квартиры Сесилии, Голдман и Кавана испытывали чувство облегчения. Уж очень гнетущая атмосфера там царила. Адвокаты всей грудью вдохнули свежий океанский воздух. Голдман знал, что у Тони нет ни гроша за душой, поэтому он подал заявление об оплате услуг своей адвокатской команды со стороны государства. Округ отказал, и тогда Голдман избрал другую стратегию: получить деньги можно было бы за книгу или даже права на фильм.
– Мюррей всегда отличался деловой хваткой, – говорил лейтенант Ганнери о Морисе Голдмане[124].
Голдман ухватился за возможность не только защищать Тони Косту, которого уже считали Каннибалом с Кейп-Кода, но еще и написать книгу, изобилующую жуткими деталями его преступлений. Книга Герольда Франка про Бостонского душителя вошла в список бестселлеров «Нью-Йорк таймс», и ходили слухи об экранизации. А преступления Тони были еще более жуткими, чем у Альберта де Сальво. Кроме того, злодей в этой истории ужаса был гораздо интереснее: культурный семейный человек, исключительно вежливый, человек, которого «обожали» бывшая жена и дети, которого одинаково любили и молодые и зрелые люди, который старательно трудился, чтобы оплачивать счета. Да еще и плотник – очень христианский символ. Сам Голдман несколько раз нанимал Тони для ремонта своих домов в Провинстауне и мог рассказать об этом опыте из первых рук. Идеальный сценарий для бестселлера. Голдман вполне мог подождать своего гонорара год-другой – а когда по его книге снимут блокбастер, награда станет еще слаще.
Но для этого нужно было убедить Тони и Авис передать ему права на историю их жизни. Они согласились – выбора у них не было. Тони нужен был адвокат, хороший адвокат, а у них еле-еле хватало на еду. Затем Голдман позвонил своему другу, Курту Воннегуту, рассказал о новом клиенте и о том, что ему нужен хороший писатель для работы над книгой. Воннегута история заинтересовала, но он запросил слишком большой аванс и процент от роялти. Согласиться на это Голдман не мог, поэтому он принялся искать другого писателя. Тогда он обратился к Виктору Вулфсону, лауреату премии «Эмми» за работу над байопиком об Уинстоне Черчилле. Поначалу Вулфсон был преисполнен оптимизма, но, узнав жуткие детали преступлений и о полном отсутствии раскаяния у преступника, он сказал Голдману, что «очистить» Тони настолько, чтобы книга стала привлекательной для массового читателя, ему не удастся. В конце концов за работу принялся местный писатель, Лестер Аллен. Аллен мало кому был известен. Он иногда писал статьи для «Кейп-Код таймс» – впрочем, никогда больше двух колонок. Конечно, до настоящих писателей Воннегута или Вулфсона Аллену было далеко, но Голдман надеялся, что он сможет живо описать характер Тони, его непристойную сексуальную жизнь и жуткие преступления.
Пока Голдман планировал стратегию защиты, Аллен приступил к работе. Он беседовал с Тони и со всеми, кто его знал. Больше всего внимания он уделил Авис. С ней он беседовал больше всех, даже больше, чем с самим Тони. Вопросы он задавал слишком откровенные и порой непристойные, что Авис очень не нравилось. Судя по записям, эти разговоры более походили на допросы, причем допросы весьма сомнительного свойства. Аллен буквально зациклился на эротических деталях сексуальной жизни Авис и Тони. Он постоянно возвращал находящуюся в безвыходном положении женщину «к нашей теме» – куннилингусу, фелляции, содомии, мастурбации: «Он заставлял вас брать член в рот?», «Сколько раз он мастурбировал над вашим обнаженным телом?»[125]
Сегодня Аллена и всю команду адвокатов Тони привлекли бы к ответственности, а Авис вполне могла бы подать на них в суд за сексуальное домогательство.
Сколь бы грубым и жестоким ни был Аллен, он оказался единственным из команды защиты, кто получил хоть какие-то деньги. Голдман выплатил ему более 650 долларов (около 4500 долларов по сегодняшнему курсу) в качестве оплаты его труда и возмещения расходов. (Надо сказать, что «бескорыстные» адвокаты жили на широкую ногу. Они более 3000 долларов потратили на четыре обеда в ресторане «Дельфин» в Барнстейбле рядом с окружным судом и тюрьмой. Чеки из ресторана они представили в округ для возмещения расходов, но в этом им было отказано. Помимо дорогой рыбы, Голдман проел около 8000 долларов, потраченных командой защиты. По сегодняшнему курсу это больше 48 тысяч долларов.)
Глава 55Лайза
В первый год мама управляла мотелем «Бэйберри Бенд» в одиночку, но теперь она решила, что ей нужен управляющий, и в нашем окне вновь появилось объявление о приеме на работу. Рон работал в Бостоне и приезжал к нам лишь по выходным, и то не каждую неделю. И мама продолжала сама управлять своим мотелем. Не знаю, много ли было претендентов, но через пару дней после начала второго сезона у нас появился Фрэнк, странный мужчина с бледным, пухлым лицом, на котором ярко выделялись подведенные глаза и накрашенные губы. Он постучал в дверь кабинета и заглянул внутрь:
– Привееееет! Вам все еще нужен управляющий?
Мама сразу же приняла его на работу, и он приступил к своим обязанностям в тот же день. Было ли у него резюме или рекомендации для управления мотелем? Думаю, что нет.
– Я же не могу управлять мотелем в одиночку, верно? – думала мама.
Хотя Фрэнк часто напоминал неубранную постель, работал он хорошо. Среднего роста, пухлый (особенно в области живота), с длинными каштановыми волосами (волосы у Фрэнка были не как у хиппи, но все же прикрывали воротник), Фрэнк был очень жизнерадостным, часто смеялся и расхаживал по мотелю, словно по личной водевильной сцене. За спиной мама называла его «гребаным педиком», но, думаю, на самом деле относилась к нему очень тепло. Мы все его любили. И он с симпатией относился к нам с Луизой. Мы вместе с ним ездили на свалку за обрезками фанеры, а потом он построил для нас целую крепость на задворках мотеля. Когда мама уезжала, он с готовностью присматривал за нами. В его обязанности это не входило, но он не жаловался.
– Фрэнку просто нравится быть педиком, – мама повторяла это даже слишком часто.
Не уверена, что Фрэнку это действительно нравилось. Но он любил красить губы и ресницы, обожал яркую облегающую одежду. Ему нравилось клеиться к парням, но порой казалось, что все его танцы и ужимки – всего лишь игра. Иногда он был таким грустным, что я начинала сомневаться в том, что ему «нравится быть педиком». В те дни гомосексуализм был вне закона, даже в Провинстауне. Фрэнк обычно говорил об этом только шепотом. Ну кому