емным и сырым. С потолка свисали рыбацкие сети, ловушки для лобстеров и выгоревшие буйки. К дальней стене была приклеена половина лодки. В кафе пахло сигаретным дымом и мочой. Сплюнутое пиво было не худшим, что попадало на этот пол. В отличие от баров для туристов и летних жителей, где подавали дорогущих крабов и креветочные коктейли, а со столов открывался вид на океан, в «Кубрик» приходили, чтобы пропустить кружечку пива за пятнадцать центов и большую за двадцать пять. Это было одно из немногих мест, работавших круглый год. Летние гости города сюда не заглядывали. Завсегдатаев заведения один из посетителей того времени описывал так: «Абсолютно дикая банда, настоящее семейство Мэнсона, только без убийств. Они буквально плавали в кислоте и накачивались адреналином на скорости, они воровали в магазинах и крали велосипеды, трахали всех в городе, торговали наркотиками, не могли удержаться ни на какой работе и не платили аренду»[38]. Ну в точности Тони Коста!
Когда Тони встретил в баре девушек, те были несчастными, голодными и отчаянно нуждались в ночлеге и горячем душе. Они сбежали из дома во Флориде и уже несколько недель находились в пути. Автостопом они добрались до Провинстауна к концу мая. Позже Тони утверждал, что они были поклонницами разных мелких групп, а в «Кубрике» оказались, потому что один из музыкантов добрался до Кейп-Кода. Тони всегда считал себя другом обездоленных, поэтому он предложил девушкам заночевать на своем диване, пока они не решат, что делать дальше. Приглашение они приняли. Когда он появился дома с двумя подружками, Авис приняла их спокойно, но через неделю девушки съели в доме «все, кроме мышиных крошек», она потребовала, чтобы Тони от них избавился. Девушки помогали по дому, присматривали за детьми, но Тони и Авис не могли себя-то прокормить, не говоря уже о двух бродяжках бог знает откуда.
Тони уже подумывал о поездке в Сан-Франциско. Он слышал, что в квартале Хейт-Эшбери можно без труда задешево купить любые наркотики. Тони предложил девушкам подвезти их в Сан-Франциско. Они знали, что у одного из членов их любимой группы там большой дом, много денег и наркотиков. Это Тони понравилось.
Уходя, Бонни и Диана украли единственные приличные туфли Авис. Не зная об этом, Авис дала девушкам свой адрес, чтобы они могли писать ей, и вышла на крыльцо с годовалым Майклом на руках проводить гостей и мужа. Когда машина свернула к трассе 6А, Авис увидела, как Диана машет ей на прощание тонкой белой рукой. Больше она никогда их не видела.
Предлагая отвезти девушек в Калифорнию, Тони представлял себе дикую гонку. У него был солидный запас наркотиков, а девушки казались согласными на любые его предложения. Но через несколько сотен миль девицы стали ему надоедать. Заслышав по радио сингл Mamas and Papas «Monday, Monday», они сразу же начинали громко и нестройно подпевать. Еще хуже получалась у них «California, Here I Come!». У Дианы был высокий, пронзительный голос, слова она не проговаривала, а словно мяукала. Когда девушки начинали петь, у Тони звенело в ушах, он орал, чтобы они заткнулись, пока сам не начинал хрипеть. А теперь его чертова машина перегрелась посреди богом забытой пустыни. Последний город они проезжали час назад, да и там было всего лишь несколько домов с табличками «продается» на темных окнах. За этот час Тони не видел ничего, кроме кактусов, луговых собачек и грифов, лениво круживших над раздавленными на дороге животными. Тони пожалел, что не захватил свой набор таксидермиста: когда еще представится шанс сделать чучело грифа или луговой собачки.
К счастью, Тони заметил машину, приближавшуюся к ним через пустыню. Солнце отражалось от лобового стекла. Машина ехала по проселочной дороге, направляясь к трассе 66. Первая машина за целый час дороги. Когда до машины оставалось около сотни ярдов, Тони понял, что это дорожная полиция, и быстро спрятал банку с наркотиками под переднее сиденье.
Полицейский подошел к машине. На него смотрели три измученных, потных лица.
– Мы едем в Сан-Франциско! – первой заговорила Бонни.
– Но хотели по пути посмотреть Цветную пустыню, – добавил Тони.
– Цветную пустыню? – переспросил коп. – Вы промахнулись миль на сто. – Полицейский махнул рукой назад и заглянул в машину. – А где у вас запас воды? В этих местах без воды ездить нельзя.
– Я не знал, – ответил Тони и жалобно добавил: – Я из Бостона.
Полицейский хмыкнул и сдвинул шляпу на затылок.
– Да, я вижу ваши номера. У нас редко бывают гости из Массачусетса. В этих краях нужно быть осторожнее. Когда неопытные люди отправляются в пустыню, мы частенько находим лишь груду костей, да и то, если койоты не найдут их раньше.
Тони никогда не слышал такого странного акцента.
Он осмотрелся. Кругом не было ничего, кроме горячей пыли и песка. В сравнении с оживленным Бостоном и даже Кейп-Кодом пустыня напоминала Луну – бескрайняя, безликая и дикая. Здесь можно было потеряться или что-то потерять – как сказал коп, потерять навсегда. Полицейские поделились с ними водой, машина остыла, и Тони с девушками двинулись дальше.
То, что произошло дальше, оставалось тайной более пятидесяти лет.
Меньше чем через неделю после отъезда Тони вернулся в Провинстаун. Авис он сказал, что не повез Бонни и Диану в Калифорнию. Копы сказали, что нельзя пересекать границу штата с несовершеннолетней (Диане было шестнадцать), поэтому он оставил девушек в Пенсильвании. Но потом его история изменилась. Позже он говорил полиции, что отвез девушек в Калифорнию и оставил в особняке их приятеля в Хейворде – небольшом, богатом районе в южной части залива Сан-Франциско.
Ни следователи, ни адвокаты не смогли подтвердить ни одну историю. Но где бы Тони ни «оставил» девушек, две беглянки исчезли бесследно.
Исчезновение Бонни Уильямс и Дианы Федерофф осталось почти незамеченным даже их родственниками. Поскольку обе девушки были трудными детьми шестидесятых, мать Бонни и бабушка с дедом Дианы полагали, что девушки вернутся, когда сами захотят. Беспокоиться из-за их бегства – это одно, но делать что-то было совершенно бессмысленно[39]. Исчезли не только Диана и Бонни. В середине 60-х годов беглецов было немало. Родители свободолюбивых подростков то и дело сталкивались с неожиданными и необъяснимыми исчезновениями. В годы сексуальной революции американская молодежь увлеклась наркотиками, и полицейские обращали все меньше внимания на сообщения о беглецах из родных домов. По данным полиции, в Америке пропало четыре тысячи женщин и девушек. Телефоны в полицейских участках разрывались, но расследовались лишь немногие случаи. Многие женщины никогда не вернулись домой. Полиция начала серьезно относиться к исчезновениям молодых людей лишь после печально известных дел Патриции Херст, Дж. Пола Гетти III, которому похитители отрезали ухо и отправили родным с требованием выкупа, и дочери миллионера, которую похоронили заживо, оставив только трубу, чтобы она могла дышать.
Короче говоря, шестидесятые были хорошим временем для того, кому понадобилась бы бесцельно слоняющаяся девушка в поисках друзей.
Сбегать из дома было совершенно нормальным и даже безопасным делом для мальчишек. Но растущее количество девушек-беглянок начинало тревожить. В отличие от парней, девушки часто оказывались убитыми. Изменилась и демография беглецов. Если раньше в поисках лучшей жизни сбегали дети из бедных семей и сироты, к концу 60-х годов это стало проблемой среднего класса. Церкви начали организовывать приюты для беглецов, чтобы справиться с этой проблемой. В начале 70-х годов появилась общенациональная горячая линия по поиску пропавших молодых людей. Но Бонни и Диана до этого не дожили.
Глава 10Лайза
Про Тони Косту я узнала за пару месяцев до нашей встречи. Летом 1966 года мне было семь лет. Мама работала в «Королевском кучере», мы втроем жили в маленькой комнатке на первом этаже, рядом с офисом мотеля. Мы с Луизой старались, по возможности, держаться от мамы подальше. Я хвостиком ходила за Сесилией, пока та убиралась в номерах. Когда та не напевала церковные гимны, то постоянно твердила про своего Тони.
«Когда мой Тони вернется, я приведу его и познакомлю вас», «Мой Тони хороший мальчик», «Его отец погиб на войне, и я воспитывала моего Тони в одиночку». Сесилия не говорила, на какой войне погиб ее муж, но я решила, что это было очень давно и где-то далеко.
О своем Тони Сесилия бормотала себе под нос. Голос ее тихо рокотал, как моторы лодок, причаливающих к пирсу. Сесилия доставала полотенца из сушилки и складывала их или натягивала чистые простыни на постели. Я была рада оказаться подальше от матери и с удовольствием помогала Сесилии – подавала ей маленькие квадратики мыла в ванных комнатах, собирала грязные полотенца, брошенные гостями на пол. Сесилия всегда благодарила меня, улыбалась, похлопывала по руке или даже обнимала. Больше всего я мечтала об объятиях. Сесилия обнимала меня так, словно у нее больше не было никаких важных дел, словно она по-настоящему любила меня. Мама пару раз обнимала так Луизу, но мне такой ласки никогда не доставалось.
Однажды, когда мы с Сесилией работали в номерах, к мотелю подъехал старенький «Олдсмобиль», и оттуда вышел мужчины. Дед Джорджи научил меня узнавать марки машин, и каждый раз, когда я угадывала, меня преисполняло чувство гордости. Мне так хотелось, чтобы дед знал об этом и похвалил меня. Я стояла у тележки с бельем, в руках у меня была стопка полотенец. Мужчина вышел из машины и улыбнулся мне. Он был высоким, загорелым, с густыми черными волосами и яркими белыми зубами. Я смутилась. Я не понимала, почему посторонний человек мне улыбается, но тут он сказал: «Привет, ма!», и я поняла, что за мной стоит Сесилия. Она бросила белье и посмотрела на него. На мгновение лицо ее приняло встревоженное выражение, но потом она кивнула и поспешила к мужчине, раскинув руки, чтобы обнять.