Я попробовала было поискать в себе неприязнь к нему как к чело… дракону, который судит всех поспешно, но поняла, что не могу. Будь на мне ответственность за пятерых детей и обширные владения, возможно, я бы тоже относилась к каждому встречному подозрительно. И потом, разве не я сама каждый раз пересчитывала чайные ложечки после визита дяди Раффлезия? А что поделать, если он очень подозрительный тип, который сорок лет назад украл серебряный молочник у моей матушки? Молочник, конечно, был ужасный, в виде раскоряченной коровы… Но это же дело принципа!
В большинстве случаев лучше быть честной с собой. С окружающими не обязательно, но себе лучше не лгать. Именно поэтому я, любуясь морем и не так уж тайком вжимаясь в рубашку Кардуса, чтобы вдохнуть его запах, призналась себе, что влюбилась.
Может, гормоны молодого тела играют, может, я оказалась геронтофилом (в конце концов, товарищу двести лет, а мне всего шестьдесят с хвостиком), но что-то меня в нем привлекло и отвлекаться не желало. Даже на самого обаятельного и привлекательного Астера.
Влюбленность влюбленностью, но нельзя не заметить, что обаяния и обходительности в нём побольше, чем в Кардусе, который первые дни только и знал, что допрашивал меня в лучших традициях спецслужб. Лампой в лицо разве что не светил. Но это, думаю, просто потому, что у них тут таких ламп нет.
Влюбляться в подобный экземпляр, к которому вдобавок прилагается богатство в виде толпы ребятишек, одна из которых бродит ночами по саду, изображая тоскующее привидение, и разговаривает с птичками, второй готов умереть, лишь бы изучить всё на свете, третий только чудом доживёт до десяти лет, потому что изо всех сил старается убиться каждый божий день, четвёртый во всем ему потакает и с удовольствием участвует во всех авантюрах, а пятая… а пятая просто не говорит ни слова, зато смотрит так, словно знает всё на свете и ответ на сакральный вопрос «в чём смысл жизни» тоже. В общем, наследство к дракону прилагается то еще. Наверное, пришло время выложить карты на стол.
— Знаешь, кажется, ты мне нравишься, — с неудовольствием отметила я, решив, в рамках эксперимента, побыть абсолютно честной не только с собой, но и с Кардусом. Ладно, может, абсолютно не получилось, но это оттого что я еще оставляю себе возможность передумать. Я же прекрасно понимаю, куда лезу и на что подписываюсь, если он чувствует ко мне то же.
Эх, Ирида, могла бы найти какого-нибудь привлекательного сироту. Зато я теперь в любом случае в плюсе: если чувства взаимны, заполучу шикарного мужчину, если нет — смогу держаться подальше от его семейства (уверена, там и помимо Гераклеумы есть ядовитые цветочки и ягодки).
— Кажется? — насмешливо переспросил Кардус. — Моя хрупкая самооценка не вынесет подобной неуверенности. Могу я как-нибудь переубедить тебя и склонить чашу весов в свою сторону?
— Даже не знаю, — игриво надулась я. — Не уверена, что тут можно что-то сделать.
— Возможно, поцелуй сыграет в мою пользу?
И он сыграл. Так хорошо, что я даже забыла, о чём шла речь.
— И что ты думаешь теперь? — отстранившись, спросил Кардус.
Я глядела на него мутными одурманенными глазами, облизывала покрасневшие губы и решительно не понимала, что он хочет услышать.
— Да? — наугад ответила я.
— Возможно, я немного переусердствовал, — ухмыльнулся он с таким видом, что стало понятно, никаких сожалений он по этому поводу не испытывает. — Ты не замерзла? Не устала? Наверное, пора возвращаться.
— О да, мое хрупкое человеческое тело отчаянно жаждет…
— Отдыха? — спросил наивный дракон. Ах, ну как дитя, право слово. Полдесятка детей и такие вопросы задаёт.
— Затащить тебя в постель, — фыркнула я. После сорока все умные женщины перестают церемониться и делать вид, будто не хотят того, чего хотят. А все несчастные женщины продолжают не есть торты, не спать с мужчинами, которых хотят, и не носить понравившиеся платья, потому что «это для молодежи». — У меня хорошего секса не было целую вечность. Или две вечности, — подумав, добавила я.
После смерти Виктора мои плотские удовольствия ограничивались по большей части большим ведерком мороженого с солёной карамелью, поедаемым в один присест. Мысли о смерти мужа не были больше незаживающей раной, а ощущались скорее как горько-сладкое чувство потери чего-то невероятно прекрасного. Мне жаль, что я это утратила, но я счастлива, что в моей жизни был такой человек и такие чувства.
Мама умерла много лет назад, а я до сих пор иногда ловлю себя на мысли, что надо ей рассказать вот это, показать вот то или привезти из путешествия эту штуку, потому что ей непременно понравится. Мне не привыкать к вечной памяти о любимом человеке. Я буду вспоминать о Викторе, когда ранним утром выглядываю в окно, когда ем сливовые пироги или строю замки из песка, но с этим я могу жить. Я могу жить.
Чертов Марк прав: я пряталась в своем домике, пряталась за жизнью старушки на пенсии, потому что не хотела больше никого видеть и просто ждала смерти. И смерть пришла. Я умерла там и родилась здесь. А теперь я хочу жить! Хочу пирог, испечённый расторопной и ловкой Винкой, хочу, чтобы дети шебуршали там и тут, втягивая меня в свои детские авантюры, хочу укачивать Лоницеру под светом двух лун и делить горячие поцелуи с Кардусом…
Да, и летать на Кардусе я тоже хочу! Потому что я тогда с полным правом смогу сказать, что села на мужа и ножки свесила. Хмм… Правда, он такой здоровенный, когда дракон, что ножки свесить не получится.
— Ну, если две вечности, тогда придется это срочно исправлять, — серьёзно сказал Кардус, вытряхивая меня из мечтательных раздумий. В глазах его заплясали ласковые смешинки. — И знаешь, почему?
— Потому что ты добрый самаритянин? — ляпнула я, начисто позабыв, что он не знает такое выражение.
— Кто? В любом случае, нет. Дело совсем не в доброте. Просто так уж вышло, что… — несносный дракон сделал длинную паузу и сердце мое ухнуло куда-то в пятки. Неужели?.. — ты мне тоже нравишься, — спокойно закончил он.
Глава 52Об импортных жар-птицах и счастье
Тьфу ты! Мог бы хотя бы на колени встать и тёткины бриллианты подарить. Конечно, на кой чёрт мне эти камни, но ведь приятно… Для души. Помню, в молодости за мной ухаживал один геолог, ох, какие подарки делал, какие подарки… Необработанный агат видали? А аметистовую друзу? А у меня их целая полка была. Красиво. А потом он мне с моей подругой изменил, и я всё это барахло соседской девчонке отдала. Так что без подарков иной раз даже лучше, дело ведь не в них, а совсем в другом.
После обмена судьбоносными признаниями мы с Кардусом отправились обратно. А то мало ли, что там без нас дома произошло. Дети, Астер и Марк без присмотра. В такой ситуации может случиться что угодно. Вся надежда только на Винку. Она там самая здравомыслящая.
К моему безмерному удивлению, дома все оказалось в порядке. Никто никого не убил и даже не покалечил. Дети не перекрасились в зеленый цвет и остались при всех своих конечностях (да, я на всякий случай пересчитала).
— Чем занимались, пока нас не было? — будто бы невзначай поинтересовалась я, когда мы уселись пить чай в гостиной.
Местные напитки по-прежнему не радовали, и я мысленно напомнила себе, что надо бы попросить Марка привезти что-нибудь приличное с моей далёкой родины. Думаю, детям понравится лёгкий белый чай, а в жару можно заваривать гибискус. Винке подошли бы улуны, она вечно в движении, ни минуты не сидит без дела, так что пара чашечек расслабляющего улуна помогли бы ей восстановить силы и немного выдохнуть. А вот Кардусу… Кардусу бы подошел дарджилинг — шампанское в мире чая.
И пусть напитки здесь явно оставляли желать лучшего, зато еда была на высоте. Расторопная Винка подала пирог с какими-то красными ягодами, что-то очень похожее на арбузно-огуречное суфле, крохотные печеньки в виде драконов, неизменные сэндвичи и кекс с цветами и сухофруктами.
— Марк показывал нам волшебные цветы из других миров, — похвастался Шемрок, бросив на Марка неподобающе восхищенный взгляд. Не хватало ещё, чтобы дети подумали, будто вечно сующий нос в чужие дела волшебник это образец для подражания.
— Они горят очень красиво, — добавил Лето.
— Удивительный феномен, — подхватил Арадий. — Цветок защищает себя от вредных насекомых, самовоспламеняясь.
— Только они так горят, что совсем-совсем не сгорают, а потом… потом… — задыхаясь от возбуждения, рассказывал Лето. Он взмахнул руками, явно не находя нужных слов, а потом ткнул брата в бок.
Арадий понятливо кивнул и продолжил:
— Когда он отцветает, образуется коробочка и вот этими коробочками питается особый вид птиц, благодаря чему эти птицы начинают испускать очень необычное для того мира свечение.
— Ух-ты, прямо жар-птицы какие-то, — восхитилась я. Надо же, сколько чудес в разных мирах бывает. А мне достался родной мир без магии и подобных интересных плюшек. Хорошо хоть на старости лет попутешествовать довелось.
— Да? — ненатурально удивился Марк, старательно глазеющий на картину над камином. — Надо же, как много сходства в разных мирах.
Слишком уж невинный вид для такого замечания. Разве что не насвистывает незамысловатые мелодии, а так точь-в-точь Шемрок, когда пытается отвлечь Винку от факта, что пирогу не хватает двух кусков.
— Марк? Хочешь что-то рассказать? — с лучшими своими учительскими интонациями спросила я. Не хватало только: «мы всё посмеемся», но я не была уверена, что будет над чем смеяться.
— Ничего подобного. Занимательно, что ты это заметила. Ведь ваши жар-птицы это, в некотором роде, импорт, — он покрутил в руках тросточку с таким видом, словно впервые ее видел.
— Ты притащил в чужой мир птиц? — восхитился Астер. — Потрясающая самоуверенность. А если бы они разрушили всю экосистему?
— Ничего они не разрушили, — отмахнулся волшебник. — Их местные аристократы живенько изловили, а ухаживать, как полагается, не умели и держали в золотых клетках, так что бедняжки вымерли буквально за три-четыре поколения.