Мирону в жизни не приходилось общаться с детьми ее возраста – сколько ей, три… четыре? – но этому непосредственному созданию невозможно было сопротивляться.
Подойдя к столу, он сел рядом и отзеркалил позу ребенка.
- Меньшиков Мирон Александрович, - отчеканил он со всей учтивостью. - К вашим услугам, милая барышня. Позвольте узнать ваше имя?
Мужчина вдруг вспомнил, что у его горничной, Ольги Федоровны, несколько лет назад родился внук... или внучка. Он не уточнял. А значит, это вполне может быть сия девчушка.
- Я Полина Милоновна.
- Мироновна? Какое совпадение, - подивился он и тут же кивнул на кашу. – Вкусная?
- Ага. Тойко с комощками, а я их не люблу.
- Признаюсь вам по секрету, Полина Мироновна, - он наклонился к ней и зашептал, будто заправский заговорщик. - Я тоже не жалую кашу с комочками. Только бабушке не говорите.
Вместо того чтобы рассмеяться, как он надеялся, девочка смешно нахмурила маленькие бровки.
- А у меня нет бабу… - договорить она не успела.
В обеденный зал ворвалась Ольга Федоровна и, увидев хозяина дома, замахала руками.
- Мирон Александрович, слава богу, вы здесь! - на лице старушки читалась неподдельная тревога, а в руке был зажат белый конверт. – Тут такое дело…
Скрипнув сапогами по мозаичному паркету, Мирон поднялся на ноги, и навис над пожилой женщиной.
- Что произошло?
- Четверть часа назад прибыл мужчина. Одет как почтарь. А с ним девочка, - последнюю фразу она произнесла шепотом, кивнув на вновь увлекшуюся кашей малышку. – Передал письмо и собрался уходить, а когда я спросила, чей это ребенок, ответил, что…
- Что? – протянул Мирон, которого все эти долгие хождения вокруг да около, начали порядком раздражать.
- Сказал, что девочка… ваша, - Ольга Федоровна вручила мужчине конверт и, оставив его в одиночестве, отошла к Полине.
«Дорогой мой Мирон,
Если ты читаешь это письмо, значит меня уже нет среди живых.
Четыре года назад, когда ты решил, что нашим дорогам пора разойтись, я носила под сердцем нашу дочь, Полечку.
Решив не затруднять тебе жизнь, я ничего не сказала. За что так и не смогла себя простить.
Все эти годы Поля была мне единственной отрадой. Скрашивала полные одиночества дни. Но сейчас, когда болезнь взяла надо мной верх, я поняла, что пора раскрыть тайну.
Такому маленькому человечку совсем не место в приюте. А кроме тебя у нее больше никого нет.
Молю, не оставь нашу доченьку в этот нелегкий час.
С бережно хранимой к тебе любовью,
Плесницкая Т.М.»
Не желая напугать маленькую девочку, Мирон сдержал рвущиеся изо рта проклятия. Вернувшись к письму, он перечитал его еще раз. Затем скомкал бумагу в ладони.
Вот так новости. Его дочь.
Плесницкая. Не та ли эта балерина, с которой они встречались около недели, а расстались из-за ее вечных капризов и недовольства?
Как же ее звали? Тамара… Татьяна? Точно! Татьяна Матвеевна Плесницкая.
Он перевёл взгляд на Полину, пытаясь разглядеть в девочке свои черты. Но кроме темного цвета волос ничего не находил. Зато в глаза бросилось небогатое платье и черные следы сажи на шее.
Может она пошла в мать? Какой та была? Вроде бы синеглазой блондинкой или зеленоглазой брюнеткой? Черт!
Мирон вдруг понял, что образ женщины стерся из памяти, не оставив никаких эмоций.
Повернувшись к горничной, которая, продолжая заламывать руки, с опаской косилась на мужчину, он кивком головы подозвал ее к себе.- Ольга Федоровна, займите пока девочку. Мне нужно отлучиться по делам.
- Танечка? – захлопала своими мелкими глазками директриса Большого театра, куда первым делом заехал Мирон. – Так она месяца два назад уволилась. Получила расчет и с тех пор ни слуху ни духу. А что случилось? Ею заинтересовался сыск?
Немолодая, но усиленно молодящаяся женщина, представившаяся Варварой Марковной Гельцер, смотрела на Меньшикова снизу вверх, кокетливо играя зажатым в руке веером.
- К сожалению, это тайна следствия. Но вы бы очень помогли мне, если бы рассказали все, что вам известно о госпоже Плесницкой, - по дороге в театр, Мирон собирался уточнить только адрес проживания своей бывшей любовницы, но увидев в Варваре Марковне неиссякаемый источник информации, решил воспользоваться ситуацией.
- Я вряд ли смогу вам чем-то помочь, господин Меньшиков. Танечка запомнилась мне капризной, излишне балованной и очень закрытой личностью. Друзей в труппе не имела. И с нами ее связывали сугубо рабочие отношения. Звезд с неба она тоже не хватала. Талантом обладала посредственным. Из преимуществ – смазливое личико, но даже оно ее не спасало. Выше кордебалета она так и не прыгнула.
- А что-нибудь о частной жизни. Муж… дети?
- Замужем она не была. По крайней мере - два месяца назад, когда мы виделись в последний раз. Поклонников меняла как перчатки. Каждое субботнее выступление получала букеты роз. Даже нашим примам такие не снились, - Варвара Марковна мечтательно вздохнула и тут же нахмурилась. – Ах да, у нее есть дочь, Полечка. По поводу ее отца мне ничего неизвестно, но ребенка мы здесь видели часто. Во время выступлений она просила Алевтину Павловну, нашего костюмера, посидеть с девочкой. А если та не могла или отсутствовала – запирала малышку в общей гримерной. Я несколько раз просила ее этого не делать, и ответ был всегда один – «моего скромного гонорара не хватает на нянек». При этом платья носила не из дешевых. А украшения - какие даже я себе позволить не могу.
Мирон задумался.
Выходит, Татьяна продолжала менять покровителей, и те обеспечивали ее достойным содержанием. Почему же в письме она посетовала на «полные одиночества дни»? Боялась, что количество побывавших в ее постели мужчин как-то повлияет на его решение оставить при себе дочь?
Странная женская логика.
- Крайне признателен вам за помощь, госпожа Гельцер, - склонил голову мужчина. - У меня к вам последний вопрос. Вы случайно не знаете, где проживает Татьяна?
- Вам повезло. Случайно знаю, - жеманно захихикала женщина. – Она оставила адрес, чтобы мы отправили ей нарочного с рекомендательным письмом. Я все записи храню в секретере. Ожидайте здесь.
Варвара Марковна, оставив Мирона у дверей своего кабинета, исчезла внутри. Но очень скоро вернулась, неся в руке клочок бумаги.
- Итальянская семь, квартира двадцать.
Еще раз поблагодарив директрису театра за помощь, мужчина откланялся.
Роскошный внешний облик построенного в эклектическом стиле четырёхъярусного доходного дома, контрастировал с бедностью внутренней отделки. Запах гнили. Обшарпанные стены. Освещённые керосинками темные коридоры…
Мирон поморщился.
И в этом клоповнике Татьяна растила дочь?
Квартира под номером двадцать нашлась быстро, но на стук, как и ожидалось, никто не ответил. Недолго думая, глава сыска сунулся к соседям напротив, и тут ему улыбнулась удача. Дверь открыл пышноусый господин, одетый в клетчатый пиджак.
- Глава сыскной полиции Меньшиков Мирон Александрович. С кем имею честь?
- Паляцкий Алексей Николаич, - на провинциальный манер растягивая гласные, произнес мужчина. – Собственник этого дома.
- Какая приятная неожиданность, - усмехнулся про себя Мирон, но господин Паляцкий, услышал его слова и нахмурился.
- А в чем, собственно, дело?
- Плесницкая Татьяна Матвеевна здесь проживает? - Меньшиков кивнул на квартиру напротив.
- Ах, Танечка, - печально покачал головой мужчина. – Вчера похоронили. Замечательная была барышня. Милая, сердечная. Аренду никогда не задерживала. Гостей не водила. Но чахотка никого не щадит.
Мирон сглотнул.
- Она жила одна?
- С дочкой, Полечкой. Перед смертью просила отправить малышку к отцу. Адрес дала и письмо для него. Кто-то из зажиточных, я не уточнял. Брата отрядил, он все сделал, как велели.
Через несколько минут, спускаясь по лестнице, Мирон принялся обдумывать последующие шаги.
Ежели – а это еще предстоит выяснить - Татьяна и вправду скончалась, узнать, его ли Полина дочь едва ли будет возможно. Но о том, чтобы отдать ребенка в приют не могло быть и речи.
За прошедшие пару часов он уже полностью сроднился с мыслью, что стал отцом трёхлетней девочки. И значит, первым делом нужно запустить процедуру удочерения, а вторым… найти малышке няню.
⚜️ Глава 3. Вот это кино!
- Банда «котов» снова вышла на охоту. Ограблен дом княгини Ежелицкой!
- В театре Ермолова сегодня выступает столичная прима, балерина Гроцька!
- Сенсация! Страшный пожар в здании Генерального штаба!
Звонкие крики разносящих газеты мальчишек резали уши. По улице неслись запряженные лошадьми повозки, которыми управляли мужчины, как на подбор крепкие, в высоких шапках с желтыми лентами. Все без исключения прохожие щеголяли в одежде, что была на пике моды… лет сто назад.
Почему никто не пялится в телефон? У меня лично руки уже зудели без привычного гаджета. А эти ходят себе. Либо молчат, либо беспечно беседуют друг с другом.
Впрочем, чему я удивляюсь? Это же Питер. Наверное, снимают какое-нибудь историческое кино. Успокойся, Маша. Нашла из-за чего паниковать.
Поднявшись из сугроба, я отряхнула от снега платье. Затем обмотала шалью голову и грудь, а концы завязала на поясе.
Главное, проскочить соседей и охрану дома. Тогда никто не обратит внимание на грязную оборванку. И уж точно не свяжет ее с известной инстамоделью и коуч-мотиватором Марией Вольновой.
Решив пройти закрытый для сьемок квартал пешком - хотя от предложений "прокачу с ветерком" отбоя не было - я отправилась в путь. Никто из пешеходов, как ни странно, не провожал меня удивленными взглядами. Вопросов «что я здесь делаю?» и «кто меня пустил на площадку?» тоже не задавали.
Все вели себя так, словно ничего необычного не происходит. И только я затравленно озиралась по сторонам, опасаясь очередного наезда.
Квартал шел за кварталом, улица за улицей, поворот за поворотом. Ноги уже в тяжелых ботинках стерла, а ничего не менялось. Что за кино такое кассовое, что полгорода под него отдали? И дома так быстро подретушировали. С них же каждый день куски плитки отваливались. Иногда даже на головы особо «везучим».