Он наклонился к закованной в сталь зубастой морде Кроки.
– Ходят слухи, – тихо произнес он, – что пигмеи на Япете набивают крокодильей костной мукой специальные контейнеры. И когда они будут заполнены под завязку, то… мир изменится.
Он зашевелил своими черными щупальцами.
– Вечером я тебя убью, – сообщил он. – Можно и сейчас, но повар только начал кипятить котел, а мясо должно быть свежим. Соорудим из тебя шашлычки по-сенегальски.
Он вышел, за ним потянулась свита. Лязгнул замок камеры. Кроки в бессильной ярости дернул мордой.
– Завещание, – сказал криминалист. – Написанное от руки.
Следователь взял в руки лист бумаги, прочитал по диагонали.
– Оно не заверено нотариусом, – произнес он, – и в любом случае не имеет юридической силы.
На листке офисной бумаги в нескольких местах были видны следы слез.
– Неверно, – покачал головой высокий и худой криминалист с волосами, собранными в длинный хвост. – Завещание может быть составлено от руки без нотариального заверения в случае, если жизнь завещателя находится в опасности и присутствует не менее двух свидетелей. Тогда оно имеет юридическую силу, но только в течение месяца. Если за три десятка дней завещатель не посетил нотариуса и не заверил завещание, то оно юридическую силу теряет.
– От себя могу добавить, – сказал лысый криминалист, – что мы проверим почерк и отпечатки пальцев на этом завещании. А также узнаем, кому принадлежат слезы на бумаге.
Елена Варфоломеевна вытянула шею и посмотрела на документ.
«Я, Нинель Петровна Чудникова, находясь в здравом уме и твердой памяти, лишаю права на наследство моего мужа Чудникова Федора Сергеевича». Подпись. Дата.
– Да уж, – произнес следователь, – Нинель Петровна написала завещание, потом отравилась. Она серьезно подошла к этому вопросу.
– Таки самоубийство, – решила няня. – Она написала завещание. То есть Нинель Петровна не только отравилась, чтобы создать у мужа моральные муки, но и лишила его денег.
– Ну, половина-то совместно нажитого имущества в любом случае его была, – сказал высокий и худой криминалист. – Другое дело, что он бы не получил ее половину.
– Кому теперь достанутся деньги тамады? – спросил следователь, причмокнув. – У нее были сестры? Родители? Надо изучить этот вопрос.
– И еще, – подала голос Елена Варфоломеевна, – надо выяснить, не подавала ли Нинель Петровна на развод? Потому что завещание наводит на мысль, что оскорбленная в лучших чувствах Нинель Петровна могла действовать и в других направлениях.
– Правильно, – кивнул следователь. – А вообще получается нелогично. Федор Чудников завел себе молодую любовницу, попался с этой любовницей, его жена ревновала, страдала, пыталась сброситься с крыши, написала завещание, в котором лишила его наследства, и, наконец, насмерть отравилась…
Все закивали.
– Пока все логично, – сказал лысый криминалист.
– И вдруг ее муж умирает. Это уже нелогично.
– Причем, вероятно, от отравления цианидом, – произнес высокий и худой криминалист, – видели, у трупа такое лицо, как будто он задохнулся. И запах миндаля чувствуется. Легкий, едва заметный, но все же он есть.
– Но дело таки в деньгах, – шепнул следователь няне, – я был прав. Дождемся результатов экспертиз, а пока проведем обыск в квартире у Маши, а также выясним, не подавала ли Нинель Петровна на развод и кто у нее в родственниках.
Криминалисты тем временем переставляли к выходу из квартиры посуду и пакеты с едой, которая была найдена на кухне у Федора Чудникова.
Миша обнял Катю, прижал тоненькую и худенькую девушку к себе.
– Можно решить проблему, – сказал он.
Катя положила ему голову на плечо. Ее глаза были красными от усталости.
– Всего двести долларов, – произнес Миша. – И король зомби меня отпустит. Мы можем встретиться с ним на станции метро «Пролетарская» в пятницу в три часа дня в центре зала под лестницей. Он заберет деньги и отпустит Кроки из темницы. Мы доставим донесения. Принцесса и Кроки останутся в живых. У меня есть двести долларов. Это много, но зато…
– Это нарушает принцип игры, правила, это мошенничество, – сказала Катя.
– Нарушает, мошенничество, – согласился Миша. – Но может оказаться, что у нас нет выхода. Меня вечером убьют. Учитывая, что уже вечер, я думаю, что это произойдет через пару часов.
– А если ты согласишься? Отдать двести долларов?
– Продержат в камере, пока деньги не получат, а потом выпустят.
Катя посмотрела на него долгим взглядом.
– Мне это не нравится, – проговорила она. – Это уже не игра.
– Для нас это вообще не игра, – ответил Миша.
– Надо подумать, – сказала Катя, вставая и откладывая в сторону очки и наушники.
– Пара часов у нас есть, чтобы взвесить все «за» и «против».
Она чмокнула Мишу в висок и пошла на кухню кипятить воду для чая.
Квартира Маши была опечатана.
– Сейчас приедет опергруппа, – сообщил следователь. – И начнем. Шестое чувство, помноженное на опыт, подсказывает мне, что скоро мы получим ответы на многие вопросы.
Лестничная площадка была сухой и светлой, на подоконнике стояла банка, в которой когда-то была лососевая икра. Теперь там лежали окурки.
– Интересно, кто тут на площадке у Кукевич курит? – спросил следователь.
– Думаете, у нее есть таинственный ухажер, – спросила Елена Варфоломеевна, – который и затеял всю кашу?
Следователь задумался.
– Хорошо бы за квартирой последить, – сказал он. – Но уже поздно, если мы ничего не найдем при обыске, то его-то обыском мы спугнем в любом случае.
– Это логично, – произнесла няня, – сначала Нинель Петровна Чудникова кончает жизнь самоубийством из-за неверного мужа, потом любовник Маши убивает самого Федора Чудникова. Шекспировские страсти.
Следователь фыркнул.
– Это маловероятно, – проговорил он, приваливаясь к косяку рядом с Еленой Варфоломеевной и заглядывая в ее декольте. – Но наличие у Маши парня вполне вероятно. Что осложняет дело.
Елена Варфоломеевна всмотрелась в окурки.
– Не было тут никакого парня, – сказала она. – Тут две девушки курили. Это окурки от двух видов тонких дамских сигарет.
– Одна из них Кукевич, – решил следователь, – а вторая кто?
– Ну не бабульки наши бдительные, это точно, – усмехнулась няня. – Такие сигареты курят женщины гламурные, читающие толстые глянцевые журналы.
Следователь взял пепельницу и положил ее в белый бумажный пакет, который достал из кармана. А потом провел пальцем по щеке Елены Варфоломеевны.
– Иди сюда, – сказал он, обнимая ее за шею.
– Держите себя в руках, – строго произнесла няня, – мы просто друзья, мы же договорились.
Он смотрел своими светлыми глазами с белесыми ресницами, и на его лице не было никакого выражения.
«Профессиональная привычка», – подумала няня.
В глубине глаз что-то тлело, как головешки.
– Надо платить, – вынес вердикт Миша, отхлебывая чай и вгрызаясь зубами в пряник. – Всего двести долларов, и Кроки на свободе.
До часа икс оставалось всего около сорока минут. В этот момент крокодил сидел, запертый в стальной клетке, с лапами, перевязанными железными цепями, и с намордником на голове. Принцесса пробиралась с огнеметом через лес, внимательно поглядывая по сторонам.
– Тебе решать, – сказала Катя. – Я нашла огнемет. Попытаюсь добраться до тебя, если не будет другого выхода.
– Кстати, как ты его нашла? – спросил Миша, доедая пряник и хватая другой.
– По запаху, – ответила принцесса. – Закрыла глаза, подумала, что ничего невозможного нет, принюхалась… Чувствую, слева пахнет разогретой сталью. Нашла это место в глине, взяла палку-копалку, начала копать. Смотрю, огнемет.
– Это странно, – произнес Кроки. – Потому что я видел спецификацию принцесс. У них нет острого обоняния.
– Ну, может, острого нет, ну хоть какое-то есть.
– Ты запах металла уловить можешь? В обычной жизни?
Катя задумалась, потом поднесла к носу чайную ложечку и понюхала.
– Хм, чуть-чуть есть.
– А если закопать ее в клумбу? Уловишь запах?
– Вряд ли. Но огнемет мне найти удалось, это факт.
– Меня этот факт удивляет. Но… ты молодец.
Он съел еще один пряник, и еще.
– Такой стройный, а пряники так и свистят, так и свистят, – сказала Катя. – Налить еще чайку?
Миша закивал.
– В общем, я заплачу, – проговорил он минуту спустя. – Как это не было бы… неспортивно.
Он доел пряник, допил чай и пошел к компьютеру.
Ульяновна и Харитоновна стояли у стены в прихожей в квартире Чудниковых.
– А если я за Зюганова голосовала, – спросила Ульяновна, – мне можно быть понятой?
– Можно, – кивнул следователь. – И даже вам, Харитоновна, можно, хотя у вас и сын – депутат и законодатель.
Бабульки приосанились. Маша Кукевич смотрела на оперов безумным взглядом.
– Он умер, – шептала она, схватившись руками за щеки.
Елена Варфоломеевна быстренько накапала ей валерьянки в стаканчик и дала запить водой.
– Убит, – сказала няня. – Отравлен.
– О горе! – теперь Маша схватилась руками за голову.
– Садись, – велела Елена Варфоломеевна, подхватывая Машу, которая была готова упасть.
Маша села. Ее длинная коса упала на пол.
– Я не виновата, – произнесла она и зарыдала. – Я любила его, хотя он… и был женат.
Харитоновна побледнела и прижала руки к груди, Ульяновна сморщилась и зашмыгала носом, как будто была готова зарыдать.
– Верю, верю, – сказала Елена Варфоломеевна, – вот еще таблетка успокоительного, выпей.
Маша проглотила таблетку, нервно кашляя. Няня похлопала ее по спине. Опергруппа прочесывала квартиру дециметр за дециметром.
– Ничего подозрительного, – сообщил лысый криминалист. – На всякий случай мы изъяли цифровой фотоаппарат и альбомы с фотографиями.
Следователь кивнул. Высокий худой криминалист открыл холодильник на кухне Маши Кукевич. Втянул носом воздух и присвистнул.