— Посмотри, что мне подарили.
Он взял меня за запястье и некоторое время оценивающе рассматривал шнурок. А я смотрела на Мартина и понимала, что не хочу, чтоб он выпускал мою руку. Пусть бы так и держал ее дальше, у него были теплые сильные пальцы, и от прикосновения в душе тоже становилось тепло и как-то правильно.
— Легкие защитные заклинания, — наконец, сказал Мартин и все-таки выпустил мое запястье. — Это Мафуза? Его плетение.
— Он не назвался, — ответила я. — Чернокожий человек, его лавка была слева от лестницы.
Мартин понимающе кивнул.
— Да, Мафуза. Хороший маг, пусть и необученный. Когда-то я спас его дочь.
— Он так и сказал, — промолвила я. — А еще — что однажды этот шнурок защитит меня и подскажет мне путь.
Мартин снова качнул головой. За окошком проносилась столица — светлый, торжественный город, настолько красивый и легкий, что захватывало дух.
— Будем надеяться, что это тебе не понадобится, — улыбнулся Мартин. Он старался держаться спокойно и не подавал виду, что его что-то тревожит, но я прекрасно понимала, о чем он думает.
Вряд ли Ингу сильно обрадует тот факт, что муж, которого она хотела убить, жив и здоров. И либо она снова попробует его устранить — просто ради упреждающего удара, чтоб Мартин не успел начать расследование ее причастности к своему сну, либо захочет помириться, потому что старая любовь якобы не ржавеет.
И поди знай, что тут лучше!
— Ты ведь думаешь об Инге, — осторожно сказала я. Мартин посмотрел на меня так, словно хотел высказаться по поводу того, что не нужно совать свой нос не в свое дело, но потом просто кивнул и ответил:
— Да. Мне пока трудно об этом не думать. Понимаешь, — он угрюмо посмотрел в окно, на колоссальный памятник какой-то царице, и продолжал: — По моему восприятию, всего неделю назад я был счастлив в чудесном браке. А теперь выяснилось, что любимая меня бросила, да еще и убить хотела. Так что о ней трудно не думать.
— А ведь у нее вполне хватит наглости прийти к тебе в гости, — заметила я. — Дескать, люблю, осознала свои ошибки, прости и давай будем вместе.
Мартин взглянул на меня и вдруг рассмеялся.
— Похоже, у вас частенько так бывает, — произнес он. — Ты говоришь об этом со знанием дела, невинная дева.
— Я прочитала много книг, — сказала я, вспомнив, как сидела в комнате с очередным открытым романчиком на коленях и пыталась не свихнуться от того, что бабушка за стеной орала и проклинала меня. Благородные рыцари и прекрасные дамы с книжных страниц тогда просто не дали мне кинуться в окно.
Мартин понимающе кивнул.
— Да, она может прийти, — он задумчиво дотронулся до кончика носа, словно пытался представить Ингу в гостиной. — Другой вопрос, что я не буду с ней разговаривать. Все кончено, все в прошлом, и пусть будет благодарна, что я сейчас еду в магазин за шубой для тебя, а не за следователем королевского приказа для нее.
— Следователь не помешал, — хмуро заметила я, и в это время экипаж остановился. Открылась дверь, впуская морозный воздух — похоже, на улице стало еще холоднее.
— Приехали! — заявил кучер. — Прямо к дверям подогнал!
У меня никогда не было шубы — я всегда обходилась пуховиками. И денег нет, и незачем выглядеть самой богатой в маршрутке или трамвае. Я никогда не смотрела в сторону шуб, не впуская их в свой мир и закрываясь от них спокойным равнодушием, но сейчас, когда мы с Мартином вошли в магазин, вдруг удивленно замерла, глядя на сверкающие переливы меха. Теперь я будто бы снова попала в другой мир — яркий, легкий, искрящийся, мир, в котором можно быть по-настоящему красивой и желанной. К нам уже спешил продавец, чопорный господин с таким важным видом, словно в магазин заходили как минимум принцессы, а не такие, как я. Мартин равнодушно посмотрел на него и сухо произнес:
— Вернейский соболь для миледи.
Продавец всмотрелся в Мартина и тотчас же изменился в лице.
— Милорд Мартин… ох, простите, не узнал вас. Простите великодушно, — он обернулся ко мне и произнес: — Миледи, пройдемте в примерочную. Буквально вчера к нам привезли новую партию, я как раз придержал шубку вашего размера.
Когда я вскоре вышла к Мартину и посмотрела в высокое зеркало рядом с ним, то снова не узнала себя в светловолосой красавице, тонувшей в легком меховом облаке. Шубка была теплой, она невесомо опустилась на меня, окутав мягкими объятиями, и я вдруг растерянно подумала, что… красива.
Девушка в зеркале была красавицей — нежной и хрупкой красавицей. И, переведя взгляд на Мартина, я с не меньшей растерянностью увидела, что он любуется мною. Смотрит не как на иномирянку, служанку, помощницу и друга — как на красивую девушку.
— Сто двадцать тысяч карун, — негромко, но отчетливо произнес продавец, и Мартин вынул чековую книжку.
(Мартин)
Сто двадцать тысяч карун для человека уровня семьи Цетше — пустяк. Я расплатился за шубку, добавил еще полторы тысячи на маленькую аккуратную шапочку, и теперь Дора, которая шла рядом со мной к экипажу, ничем не отличалась от девушек из благородных хаалийских фамилий. В ее глазах сейчас был энергичный блеск, золотая коса лежала на плече, и я обратил внимание, как кто-то из проходивших по улице молодых людей натурально раскрыл рот, глядя на мою спутницу.
Если выдастся случай, то она вполне сможет произвести фурор в высшем свете столицы. Впрочем, сейчас это нам ни к чему. Я собирался какое-то время жить тихо и скучно, окончательно восстановить силы и постепенно набрать новых клиентов для работы. Банковские счета Цетше не меньше, чем у королевской семьи, но любые кладовые можно исчерпать.
Я не хотел этого. Семья научила меня пополнять, а не проматывать.
Однако человек предполагает, а бог располагает.
Дворецкий, открывший двери нам с Дорой, выглядел так, словно его ударили по голове чем-то тяжелым, и он никак не может прийти в себя.
— Что-то не так, Аввард? — спросил я. Дворецкий указал в сторону гостиной и произнес, чуть ли не заикаясь:
— К вам пришли, милорд.
Дора изменилась в лице, и я, должно быть, тоже. Это могла быть только Инга. Я расстегивал пальто негнущимися пальцами, представляя, как сейчас может выглядеть моя бывшая жена, моя несостоявшаяся убийца. Наверняка все так же прекрасна и гибельна, словно мифическое чудовище.
Цетше никогда не отворачиваются — они всегда смотрят чудовищам прямо в глаза.
Мы вошли в гостиную, и, увидев посетителя, я невольно вздохнул с облегчением и согнулся в поклоне.
— Ваше величество!
Краем глаза я заметил, что Дора поклонилась так, что коса махнула по полу. Должно быть, моя иномирянка тоже почувствовала облегчение от того, что к нам в гости пришла не Инга, а всего лишь Георг, король хаалийский и эттивенский.
— Ну встань, дружище, встань, — в голосе его величества звучала неподдельная радость, словно я был не магом, который когда-то выполнял самые опасные задания хаалийской короны, а близким другом или родственником. — Ты не представляешь, насколько я счастлив.
Король крепко, по-отечески обнял меня, и я смог сказать только:
— И я счастлив, ваше величество.
— А эта юная леди? — Георг обернулся к Доре, которая уже успела выпрямиться и теперь смотрела на него с таким же любопытством, с каким рассматривала дракона. — Та самая иномирянка, твоя спасительница?
На щеках Доры тотчас же зацвели розовые пятна смущенного румянца.
— Да, это она, — ответил я, и Дора негромко сказала:
— Да, это я. Дора.
Король улыбнулся. Когда-то в молодости, еще будучи принцем, он прославился своей невероятной охочестью до женского пола, но потом остепенился и теперь смотрел на красавиц как на предметы искусства: мило, даже очень, но трогать руками совершенно незачем.
— Вы вернули нам величайшего волшебника, Дора, — с улыбкой произнес король, — и я благодарю вас от всего сердца, — он обернулся ко мне и сказал: — У меня к тебе два дела, дружище, и я надеюсь, что ты не откажешь ни в одном.
— Не откажу, ваше величество, — ответил я.
Мы сели на диван — Дора смущенно пристроилась на краешке кресла в самом дальнем углу — и Георг извлек из внутреннего кармана крошечную пилюльницу с женским портретом. Агата, его первая жена, вспомнил я. Помнится, ее величество Отта, вторая законная супруга, ненавидела эту пилюльницу и устраивала мужу скандалы…
— Уставать я что-то начал, — как-то очень по-свойски сообщил король, словно был не королем, а пекарем. Я вспомнил эту его манеру: он так вел себя только с преданными друзьями, которым можно открыться полностью, не опасаясь удара в спину. Георг извлек из пилюльницы крошечный белый шарик и, отправив его в рот, добавил: — Вроде бы все по-прежнему, а сил ни на что нет.
Я только руками развел.
— Если я чем-то могу помочь, государь, то вам стоит лишь сказать.
Георг махнул рукой.
— Сможешь убрать от меня мою законную мегеру — скажу только спасибо.
Я горестно усмехнулся, в очередной раз вспомнив Ингу.
— Полагаю, ее величеству Отте снова скучно во дворце?
— Скучно, — кивнул Георг. — Предложил ей развеяться в поездке к морю — отказала. Господь милосердный, эта женщина выела мне все мозги десертной ложечкой! Не так стою, не так пою, не тем концом сую щетку в зубной порошок.
Я прикинул, что Отте почти пятьдесят, и это говорило о многом. Когда матушке было сорок семь, отец тоже не знал, куда деваться от ее капризов.
— Женщины, ваше величество, — вздохнул я. — Такова их природа.
Король понимающе посмотрел на меня.
— Завтра я устраиваю первый зимний бал. Без большой охоты, сам понимаешь, но Отта вроде бы прикрыла рот и довольна. Приходи, отказа я не приму. Миледи Дора познакомится с моими младшенькими, славные девчонки, хвала святой Агате, что удались не в мать. А мы с тобой распишем партию в карты, как в старые времена.
В старые времена король играл в карты, выставив на стол пиршественную чашу, наполненную бриллиантами. Выигравший брал ложку и черпал из чаши — стоит ли говорить, что желающих расписать партию с его величеством было очень и очень много.