– Удачно, что никого нет дома – поищем улики.
Они зашли в квартиру и огляделись.
– Темно, – прошептал Хоппер – несмотря на то, что никого в квартире не было, говорить в полный голос он опасался.
– Верно, – отозвался Бэнкс и, подойдя к тумбе, зажег стоявшую на ней керосиновую лампу. – Большой свет зажигать не будем…
Фитиль затрещал, а потом стих. Рыжий свет залил прихожую. То, что квартира принадлежала ученому и актрисе, подтвердилось сразу же. У двери все было заставлено глобусами и тубусами с картами. С ними соседствовали целых четыре вешалки, на которые были надеты десятки разнообразных дамских шляпок, дохлыми пернатыми змеями с крючков свисали пестрые боа, а сколько здесь было различных пальто и шуб… не перечесть.
Впрочем, Бэнкс и Хоппер сюда пришли вовсе не для того, чтобы считать шубы.
– Часы стоят, – отметил Бэнкс, глянув на напольные часы в углу. – Ну кто забывает завести часы?! Миссис Богерти права: эти Хейвуды личности совершенно некультурные и дурно воспитанные. Плешивая задница! – воскликнул он, тут же проявив собственные культурные высоты. – Мне уже не нравится эта дыра!
Прихожая плавно перетекала в коридор, куда выходило несколько дверей.
За первой оказалась гостиная.
Там ничего любопытного не было. Обычная гостиная «цепочников» (так в Саквояжне называли тех, кто мог позволить себе не только часы на цепочке, но и гостиные с каминами). Клетчатый гарнитур, журнальный столик, граммофон, большой кофейный варитель, натертый до блеска и хвастающийся изогнутыми носиками-краниками, ковер и книжный шкаф. На стенах висели портреты в рамах, с которых нелепо ухмылялись хозяева: тип с прилизанными волосами и взлохмаченными бакенбардами, остроносая подмигивающая дама с вихром темно-красных волос, напудренная, как сахарная коврижка, и двое одинаковых мальчишек в черных костюмчиках (художнику особо не нужно было стараться – Бэнкс решил, что он просто дважды изобразил одного мальчишку – все равно никто разницу не заметит).
Из того, что обычно не встретишь в гостиных, здесь были пробковая доска (на ней висела незавершенная карта, тут и там поблескивали механические лапы с чертежными инструментами) и туалетный столик с зеркалом-трюмо (на нем разместились деревянные головы-болванки с париками, повсюду были разложены тюбики и флаконы – вероятно, с гримом).
Не став задерживаться в гостиной, Бэнкс и Хоппер вернулись в коридор. Вторая дверь – с табличкой «Детская» – выглядела многообещающей.
Открыв ее, констебли вошли в комнату, ожидая увидеть там что угодно, начиная от жуткого кавардака присущего непослушным сорванцам, и заканчивая камерой пыток с цепями, ошейниками и прочими инструментами воспитания.
В любом случае, переступив порог, они оба весьма удивились. Но разочарованы точно не были.
С первого же взгляда обстановка детской выдавала то, что близнецам с родителями повезло. На обитых приятной синей тканью стенах во множестве висели маски, в которых угадывались герои сказок и детских книжек; среди них был даже Ключник – деревянная кукла из Страны Дураков. Бэнкс поморщился от зависти – в детстве он очень любил историю про развеселую находчивую куклу, Золотой ключик и театр, найденный на конце потайного хода, который скрывался за старой холстиной. «Эх, мне б такую маску», – подумал он.
На потолке была нарисована большая карта, подписанная: «Сказочное королевство».
Задрав голову, Хоппер с раскрытым ртом рассматривал замки, леса, мосты и реки. Тут и там были надписи: «Башня принцессы», «Логово злой ведьмы», «Здесь живут оборотни», «Турнирное ристалище рыцарей».
Карта была исполнена с такими любовью и дотошностью, что сама собой напрашивалась мысль: это место настоящее – существует где-то и туда можно попасть.
– Конечно, они разбалованные, – возмущенно сказал Бэнкс. – Папочка с мамочкой устроили им детство, за которое другие дети убили бы. Вряд ли тут где-то спрятана плетка.
Хоппер угрюмо закивал.
Комната пыталась притворяться, будто в ней живут два примерных мальчика – гордость и утешение родителей. Повсюду был поразительный порядок: постели на двухъярусной кровати в углу застелены, письменные принадлежности идеально разложены на двух ученических партах («Вот они, жертвы домашнего воспитания», – подумал Бэнкс).
Часть игрушек была расставлена на полках, другая часть занимала место на паре одинаковых больших сундуков, видимо, также забитых игрушками. На круглом ковре была разложена миниатюрная железная дорога, там же стоял – Хоппер не смог сдержать вздох восхищения – поезд.
Склонившись над ним, он будто позабыл обо всем на свете.
– Ты только погляди, Бэнкс! Да это же «Хамсфилд 340-18»! Очень редкая дорогая модель и продается только в Старом центре!
– Я несказанно рад, – проворчал Бэнкс. Его всегда злило, когда Хоппер заводил шарманку о моделях поездов, которые коллекционировал и на которые беззастенчиво спускал большую часть жалованья. Он неоднократно пытался образумить напарника, чтобы тот взялся за ум и прекратил свои бредни с этими дурацкими игрушками, но тот ничего не желал слушать – поезда были его страстью.
Оставив Хоппера любоваться паровозом и с трудом подавив острое желание раздавить башмаком игрушку, Бэнкс подошел к партам. Перелистнул несколько страниц на верхней в стопке тетради (ничего интересного – какая-то ученическая занудность), отдельное внимание уделил встроенным в парты чернильницам (просто баночки с синей жидкостью для письма).
Обойдя парты, толстяк осторожно раздвинул в стороны занавес игрушечного кукольного театра – за ним обнаружились задник с рисунком домиков и звездного неба и несколько марионеток.
Бэнкс со злорадством усмехнулся: «Вот вы и попались, хорьки. Не такие уж вы аккуратненькие – думали, я не замечу, что все нитки этих марионеток перепутались?»
– Интересно, они не будут против, если я его заведу? – спросил Хоппер, и Бэнкс потерял остатки терпения.
– Может, о деле вспомнишь?! Если ты забыл, то мы тут к убийцам наших коллег заглянули.
– Ничего я не забыл, – буркнул Хоппер, но все же оставил поезд в покое. – Обыщу пока кровати – это же мальчишки, они должны что-то прятать под перинами.
– Ну да, может, там прячется парочка детских дневничков с саморазоблачением этих хорьков, – глухо произнес Бэнкс, чувствуя себя премерзко – на него напало его традиционное ворчливое состояние, когда его ничто не могло порадовать, кроме кружки эля, запеченной бараньей ноги и партии в «Мокрого пса».
– Бэнкс…
– Да я же пошутил, шуток не понимаешь, что ли?
– Бэ-э-энкс!
Толстяк повернулся к напарнику и мгновенно понял, что тому не до шуток.
– Что там такое? Неужто и правда дневники?
– Н-нет… – запинаясь ответил здоровяк. – К-кое-что похуже…
Бэнкс подошел и сам выпучил глаза, увидев его находку.
– Было под подушками. У обоих.
Хоппер держал в руках две небольшие шкатулки, в тонкой гравировке на крышках каждой было выведено: «Для зубной феи». Внутри шкатулки были доверху заполнены зубами – десятками зубов. На корнях этих зубов темнела засохшая кровь.
– Кажется, тут явно кто-то решил подзаработать, – сказал Бэнкс. – Если фея за каждый зуб дает по фунту, то это же сколько здесь еще не обналиченных фунтов?
– Сдается мне, здесь все, что у них было.
– Как думаешь, что это значит?
– Думаю, что у них выросли новые зубы, – те, о которых говорил доктор Горрин.
Бэнкс кивнул.
– Забираем эти шкатулки. Будут уликой и вообще…
Толстяк вдруг замолчал. Хоппер проследил за его взглядом и тоже заметил – из-под края одеяла на нижней кровати проглядывало что-то черное. Сунув шкатулки в карманы, он кончиками пальцев отвернул одеяло.
Всю простыню покрывал уродливый узор из черных чернильных пятен. Та же картина наблюдалась и на другой кровати.
– Это ведь тоже улика? – с сомнением спросил Хоппер.
– Да. Но забирать грязные простыни мы с собой не будем. Я все никак в толк не возьму, что это за чернила, откуда они берутся и как мальчишки с ними взаимодействуют. Но одно я понимаю точно: здесь творится какая-то мистическая дрянь. Знаешь, – он обвел взглядом детскую, – это ведь были вполне обычные мальчишки, но потом с ними вдруг что-то произошло, и они спятили. Думаю, именно новая няня – причина произошедших с ними перемен.
– Согласен. Няня появилась здесь около недели назад, а потом начались убийства наших. Она как-то повлияла на своих воспитанников. Может, внушила им что-то…
Бэнкс покачал головой.
– Внушением тут дело не ограничилось. Вряд ли от одного внушения у них выпали зубы, а потом выросли новые, заостренные.
– Тогда что?
– Не знаю, Хоппер, не знаю. Вдруг вот это подскажет?
На стене у кроватей висел закрепленный булавками листок. В верху листка значилось, выведенное красивым почерком: «Распорядок дня». И ниже стоял список дел:
7. 00 – Подъем.
7.15 – Умывание и чистка зубов.
7.20 – Завтрак.
8.00 – Занятия.
10.30 – Ланч.
10.45 – Занятия.
12.00 – Прогулка в парке.
14.00 – Обед.
14.30 – Послеобеденный сон.
17.00 – Театральные занятия.
18.00 – Картография.
19.00 – Вечерняя прогулка в парке.
21.00 – Ужин.
21.30 – Охота на констеблей.
Полночь – Возвращение домой. Умывание, чистка зубов. Отбой.
Дочитав, Хоппер от избытка эмоций хлопнул себя по шлему.
– Да прибей меня колоколом!
– Ты только погляди, Хоппер, она внесла в их расписание охоту на констеблей! Вот она, улика, которую можно сунуть под нос даже судье Сомму!
– Меня другое поразило. Если забыть про охоту на констеблей, они дважды в день чистят зубы. И умываются! Вот ведь циничные гады: сперва загрызть служителя закона, а потом, как ни в чем ни бывало, зубки почистить.
– Верно. Они все делают по расписанию, а еще… – Бэнкс вдруг себя оборвал и дрожащей рукой достал из кармана часы.