– Простите, сэр, – сказал молодой человек. – Я и не думал подкрадываться…
Держался Пруддс настороженно – видимо, ожидал, что все это какая-то уловка и констебль схватит его, как не единожды грозился.
– Не думал он… – сказал Хоппер. – Сразу видно, что ты не умеешь думать. И зачем, скажи на милость, ты таскаешь с собой эту дрянь?
– Никакая это не дрянь, – насупился парень. – Его зовут Генри. И к слову, ваша сестра его обожает.
– Моя сестра… да… – проворчал Хоппер и добавил с намеком: – Она всегда испытывала слабость ко всяким убогим.
Молодой человек якобы не понял, что речь о нем, и констебль повторил вопрос:
– Так зачем ты его таскаешь с собой?
– Генри порвал бабушкино вязание, и бабушка на время изгнала его из дома – приходится брать Генри с собой на похороны.
Хоппер поморщился: его неимоверно раздражало, что сестра связалась не просто с каким-то музыкантишкой, а с музыкантишкой из похоронного оркестра. Но стоило ему представить, этого хрюкающего свинокрыса среди скорбящих, он поймал себя на мысли, что не прочь своими глазами поглядеть на это нелепейшее в своей трагикомичности зрелище.
– Главное – держи его от меня подальше. Кажется, он чем-то болен.
– Да, сэр. Генри очень болен – и его слюнопускание очень заразно. Доктор Доу говорит, что эта болезнь передается только констеблям, и они тут же тоже начинают пускать слюни. Полюбуйтесь…
Молодой человек придвинул хряккса к Хопперу, и тот отшатнулся.
– Пру-у-удс! Я же велел держать его подальше!
Пруддс рассмеялся.
– Да это же просто шутка, сэр! Генри вовсе не заразен. Он всегда пускает слюни.
Шутка?! Хоппер уже не на шутку разозлился.
Он побелел, сдвинул брови и сделал страшное лицо, а затем… тяжело вздохнул. Молодой человек, глядел на него с удивлением – таким грозного констебля он еще не видел.
– Сэр, вы меня позвали, чтобы… Я был очень удивлен, когда получил ваше письмо.
Хоппер кивнул.
– Да, в общем, Пруддс… э-э-э… Леонард, я могу называть тебя Леонард?
– Вы можете, сэр, но меня зовут Леопольд. И вы это хорошо знаете.
– Да. Так вот, Леонард, – проигнорировал уточнение Хоппер. – Я позвал тебя, чтобы… э-э-э… гм… в общем, тебе сейчас покажется, что уши тебя обманывают, но все дело в том, что не обманывают. Я хотел попросить тебя об услуге.
– Меня? – удивился Леопольд.
– Не перебивай, когда я прошу тебя об услуге! Итак… Лиззи тебе, должно быть, говорила, что нас с ней только двое – Хопперов, то есть. В общем, нет у нее никого, кроме меня.
– Я это знаю, сэр, но все еще не понимаю…
Хоппер задвигал челюстью из стороны в сторону. Ему было невероятно трудно говорить, словно все его существо противилось этому.
– Тут кое-что происходит, Леонард. В смысле, скоро произойдет. Мне предстоит важное дело. Большой шанс, что все закончится плохо и я… гм… в общем… Если я не вернусь…
Молодой человек испуганно спросил:
– Не вернетесь?
– Лиззи добрая и доверчивая. Не позволяй никому ее обижать. Береги мою сестру, Леопольд.
– Сэр…
К воротам кладбища подъехал кэб. Открылась дверца.
Хоппер бросил напоследок угрюмый взгляд на собеседника и скрылся в салоне. Дверца закрылась. Кэб медленно покатил вдаль по Хмурой аллее.
Леопольд недоуменно глядел ему вслед. Он был настолько сбит с толку, что даже не обратил внимания на то, что констебль Хоппер впервые правильно назвал его имя.
***
Доктор Доу глядел прямо перед собой и какое-то время не моргал, отчего Хопперу, который сидел напротив, казалось, что попутчик пытается забраться к нему в голову.
Констебль пожалел, что сейчас на нем нет его любимого шлема: он искренне считал, что эта незаменимая часть униформы защищает служителей закона от различных грязных поползновений к их мыслям. Именно благодаря шлемам, думал он, никакие гипнозы и прочие подобные воздействия невозможны, чтобы сбить констебля с толку. Помнится, старый хрыч Лоусон рассказывал, что прежде шлемы укрепляли изнутри тонкими пластинками специального металла, который не пускал в головы констеблей злодея Месмериста и…
– Констебль Лоусон, – внезапно сказал доктор Доу, и Хоппер вздрогнул.
«Ну вот! – в отчаянии подумал он. – Этот тип умеет читать мысли! Так я и знал! Именно поэтому он всегда нас с Бэнксом обскакивает! Был бы на мне шлем…»
Доктор продолжил:
– Он не выдаст? Мы можем на него полагаться?
Хоппер почесал подбородок.
– Полагаться? Вряд ли. Но старина Лоусон точно будет держать язык за зубами. Он ненавидит Гоббина – видели, как он засветился, когда вы заявили, что мы собираемся?..
– Я не видел свечения, – занудно сказал доктор. – Иначе предпринял бы меры: свечение является явным симптомом одной весьма неприятной…
– Доктор! – прервал его Хоппер. – Сейчас не до того. Лоусон не выдаст – он будет ждать, чем все закончится. О нем можно не беспокоиться. Старик знает, что не стоит выкладывать козырный «якорь» на стол раньше времени.
Натаниэль Доу поморщился:
– Полагаю, речь о карточной игре.
– И я в ней хорош! – горделиво заявил констебль. – Не так давно обыграл всех в Моряцких кварталах.
Он с опаской глянул на попутчика – не прочитает ли тот его мысли? Ведь в таком случае доктор Доу узнает, что Хоппер обыгрывал в последние дни лишь одного пьяницу из прибрежной гостиницы, да и то через раз.
Но доктора, казалось, это не волновало. Он задумчиво покивал, и Хоппер в ярости сжал кулаки.
– Вы как-то уж слишком спокойны, учитывая то, что мы… гм… задумали. Нам предстоит рискованное дело. Если мы потерпим неудачу, нас или убьют, или арестуют, и я не знаю, что хуже.
– Я помню.
– Вы его недооцениваете. Потому что не знаете так, как я. Это самый опасный человек в Саквояжне – намного опаснее судьи Сомма. Дом-с-синей-крышей его вотчина. Весь личный состав полиции Тремпл-Толл под его каблуком. Его не волнуют законность, справедливость и прочие бредни. Если бы вы только знали, как именно он продвинулся по службе.
– Я догадываюсь…
– Уверен, даже близко вы не догадываетесь. Гоббин злобный и мстительный, у него не бывает хорошего расположения духа. А еще он меткий стрелок – я лично видел, как он поцелил убегающего шушерника с тридцати ярдов прямо в затылок. И это с одним-то глазом! А еще он превосходно умеет драться. Ходят слухи, что именно он обучал известного боксера Мистера Флика. А еще…
Доктор Доу утомленно качнул головой.
– У нас есть преимущество, мистер Хоппер. Эффект неожиданности. Старший сержант Гоббин не знает, что мы за ним идем.
Хоппер опустил голову, и доктор пронзил его резким взглядом.
– Мы должны действовать сообща, констебль. Должны следовать плану. Если все удастся…
– Удастся?! – возмутился Хоппер. – Вам стоило бы обновить завещание перед выходом.
– Я обновил.
– Вы… что?
Доктор Доу вздохнул.
– Что бы вы себе ни думали, констебль, я очень серьезно отношусь к тому, что мы задумали. И сделал все необходимые приготовления.
– С мальчишкой попрощались?
– Это лишнее. Терпеть не могу подобные прощания: они слишком отдают мелодраматизмом и сентиментальностью. К тому же он сейчас спит дома – в безопасности. Признаюсь, так тихо и спокойно там давно не было – подумываю, в будущем усыплять его почаще.
– Если вы вернетесь. И зачем я только послушался Бэнкса и встрял в это дрянное дело! Сейчас был бы дома, клеил новенькую модель паровоза! Эх, кажется, ей не суждено быть собранной и занять место на полке.
– Не знал, что вы коллекционируете модели паровозов.
– Потому что это не ваше собачье дело, доктор! – Кэб тряхнуло – видимо, колесо провалилось в ухаб на мостовой, и констебль выругался: – Проклятые колдобины!
Доктор внезапно подобрался, повернул голову, словно к чему-то прислушиваясь.
– Вы чего? – удивленно уставился на него Хоппер.
Доктор Доу приставил палец к губам и указал за спину.
Констебль понял без слов: к кебу, в котором они ехали, прицепилась «пиявка».
***
Колесо ухнуло в выбоину на мостовой, и экипаж подпрыгнул.
– Да чтоб тебя, Бричер! – рявкнул старший сержант Гоббин.
– Простите, сэр, – повинился сидящий спереди за рычагами констебль. – Это все мостовая…
– Заткнись! За годы, что ты возишь меня домой, можно было запомнить все ухабы!
– Сэр, это новая выбоина – утром ее не было, чем хотите клянусь! Город разваливается.
– Это ты разваливаешься, Бричер! Веди эту колымагу ровнее, или я тебя заменю!
– Слушаюсь, сэр. Ровнее, сэр…
Гоббин снова повернулся к окну, но не увидел ни улицы, по которой ползла эта дрянная дымная консервная банка, ни снующих по тротуарам прохожих. За грязным стеклом в вечерней темноте будто плавились огоньки фонарей, истекая рыжим светом и расплываясь в тусклую грязную гадость.
Мыслями старший сержант был все еще в Доме-с-синей-крышей, который покинул каких-то двадцать минут назад.
Дело зашло в тупик. Кто бы сомневался! Ни одной стоящей зацепки по «Д-об-УК»! Ни одного избитого стонущего бродяги в «собачнике», ни одной улики, ни одного, даже одноглазого полуглухого свидетеля. Ни-че-да-провались-оно-все-пропадом-го!
Поставленный на это дело тупица Кручинс недоговаривал. Да где там?! Он врал, даже не краснея! Гоббин знал, что этот обрюзгший студень что-то выяснил, и его липкие разваливающиеся, как промокший сэндвич, отговорки вызывали лишь больше подозрений. Хуже всего, что Пайпс, который был приклеен к Кручинсу специально, чтобы тут же доносить о любых подвижках в деле, ничего внятного сказать не может. «Были зацепки, но они оказались пшиком».
Кручинс был испуган чем-то. Его трясущиеся ручонки и бегающие глазки не давали в этом усомниться. Что же он такое нашел?
Еще и Бэнкс молчит, будто воды в рот набрал. Этот тупоголовый толстяк сразу, как очнулся, спросил о Хоппере и, когда узнал, что тот исчез, решил состроить свинью и заткнулся. Ни угрозы, ни увещевания результатов не дали.