Его слова меня несколько успокоили: работенка не казалась сложной. Дождаться нужного момента и сбросить ящики в море? Да в Саквояжне у меня были дела не в пример забористее.
Вы и сами догадываетесь, что все усложнилось, так? Знаете, как говорят? Хочешь сломать себе ногу – споткнись об женщину.
Плаванье было долгим и довольно скучным. Проклятая качка, вонючий дым из труб, невыносимое общество Клыка. Все усугублялось тем, что наш класс билетов не допускался в кают-компанию. Пыльное море казалось бесконечным и с каждым новым днем, проведенным на этом корыте, я все сильнее его ненавидел. Пока не встретил ее.
Лилли… Мисс Эштон…
Она была веселой, остроумной. Нечто чистое, искреннее, настоящее – я поверить не мог, что она из Саквояжни: так сильно мисс Эштон не походила на циничных, едких и мрачных женщин, которых я встречал в Габене. Ее красота так крепко отпечаталась в моих мыслях, что я… В общем, я споткнулся об женщину.
Наша первая встреча произошла в какой-то из совершенно одинаковых дней плаванья. Я бесцельно болтался на палубе, предпочтя пронизывающий морской ветер затхлости каюты и еще большей затхлости общения с Клыком.
Пройдя по пассажирской палубе к носу судна, я уже было собирался подняться на бак, когда за спиной раздался встревоженный возглас: «Улетает! Ловите! Моя “шляпка” улетает!»
Я обернулся, и в следующий миг последовал удар. Мне в лицо влетела… Нет, вовсе не шляпка. Это была книга – шелестя страницами, она попала мне точно в нос. И хоть книга была в мягком переплете… Что случилось, доктор? Вас тошнит? А, терпеть не можете книги в мягком переплете? Понимаю…
И вот эта книженция как-то попала в меня так неудачно, что умудрилась расквасить мне нос. Тем не менее я успел ее схватить, пока она не упорхнула за борт.
Ко мне, придерживая юбки, подлетела молодая дама.
«О, вы поймали ее!» – воскликнула она.
Я уже собирался выдать незнакомке в ответ все, что думаю по поводу ловли книг носом, но, лишь глянув на нее, обомлел. Именно в тот момент это и произошло. Она влезла в мою душу и распаковала чемоданы.
Не помню, сколько я так стоял, избитый книгой, – просто пялился на незнакомку, позабыв и о качке, и о ветре, и о крови, текущей из моего носа.
Она смущенно потупилась и протянула мне платок.
Только тогда я отмер.
«Никакая это не шляпка», – возмущенно проворчал я, на что она ответила:
«Разумеется, шляпка!»
Что ж, в какой-то мере незнакомка была права. Книга называлась: «Потерянная синяя шляпка».
Вернув книгу хозяйке, я взялся за свой нос, а незнакомка принялась рассыпаться в благодарностях и извинениях. Спасителю книги, то есть мне, было предложено вознаграждение в виде горячего черничного коктейля, и я, конечно же, принял приглашение…
Так я познакомился с мисс Лилли Эштон. Она рассказала, что служит няней у некоего богатого господина и впервые за долгое время получила возможность навестить кузину. Тогда я не знал, что это ложь, но и не думал ставить ее историю под сомнение – так я ею был восхищен.
Конечно же, я не мог признаться ей, кто я на самом деле и по какой причине попал на борт «Гриндиллоу». Сообщив, что плыву навестить дядюшку, я представился своим настоящим именем и сказал, что, если ей хочется, она может называть меня Вороном.
«Вы скорее похожи на вороненка, – рассмеялась мисс Эштон. – Решено! Именно так я и буду вас называть».
Мы говорили долго, до глубокой ночи, и разошлись по своим каютам с общим нежеланием этого делать и обещанием, что продолжим наше общение утром.
Так и вышло. Мы снова встретились. И на следующий день. И потом…
Мы проводили почти все время вместе, разговаривая, шутя и смеясь, два человека с вымышленными родственниками, сидящие на лавке пассажирской палубы…
Мисс Эштон много рассказывала о своих воспитанниках, говорила об их увлечениях и проделках. В ее словах было столько страсти, словно речь шла о ее собственных детях.
Опасаясь показаться скучным, я сочинял, собирая ненастоящую историю своей жизни из обрывков газетных статей, выуженных из памяти, из полузабытых разговоров и из старых баек, которые слышал краем уха. И так выпускник печально известного пансиона мадам Лаппэн и бедняк-констебль превратился в искателя приключений и путешественника.
Признаться, тогда у меня и мысли не было, что произойдет, если она узнает правду, – я просто жил этим прекрасным мгновением. Это были лучшие дни в моей жизни. Я хотел только одного: чтобы плаванье не заканчивалось никогда.
С каждым проведенным вместе днем моя влюбленность в мисс Эштон лишь разгоралась. Покидая ее, я мог думать лишь о ней, и прежней жизни будто не стало в одночасье.
«Гриндиллоу» между тем давно покинул Пыльное море. Были и другие моря, были порты и прибрежные городки – мы сходили на берег, прогуливались вместе, наблюдали множество удивительных диковинок.
Помню, как я боялся признаться мисс Эштон в своих чувствах, но однажды, победив страх, сделал это. Не передать то счастье, которое меня охватило, когда выяснилось, что мои чувства взаимны.
Дни в море сменялись ночами, им на смену приходили новые дни и новые ночи. Я думал лишь о мисс Эштон и почти позабыл о том, что все это словно не по-настоящему – как какой-то невероятно приятный сон.
Вскоре мне пришлось проснуться.
Прошло уже три недели как мы покинули злосчастный Габен, и все его беды, невзгоды и горести будто остались на далеком берегу, вот только я не понимал, что это не так: Габен был с нами всегда – «Гриндиллоу» словно лоскут, оторванный от него и занесенный в чужие моря, все еще помнил, кто он и откуда.
И к этому лоскуту, как клоп, прицепился Клык. Моему напарнику не нравились ни мисс Эштон, ни мое с ней общение – его коробило от одного лишь вида моего вдохновленного лица.
Поначалу Клык лишь иронично подтрунивал надо мной, наблюдая за, как он выражался, «моим дурацким круизным романчиком». Шутил, что каждый уважающий себя джентльмен просто обязан разбить сердце какой-нибудь наивной дурочке. Но со временем он начал по-настоящему злиться. То ли из зависти, то ли из присущей ему злобы, Клык пускался в оскорбления, требовал, чтобы я прекратил все, и напоминал о деле.
Я не желал с ним спорить, но подчас едва ли не доходило до драк. Он обзывал меня идиотом, уверял, что эта девчонка опутала меня своими сетями и сделала из меня рохлю. Каждый раз, возвращаясь в каюту, я уже внутренне готовился к «радушной» встрече.
А потом, в один из дней, Клык вдруг переменился. Его настроение улучшилось, и он отчего-то решил сменить гнев на милость. Мне это показалось подозрительным и странным, но все раскрылось довольно быстро.
«Завтра мы прибываем на место, – сказал он. – Все состоится в полночь. Скоро ваш с этой девчонкой миленький романчик закончится. Наслаждайся, пока можешь…»
Его слова прозвучали весьма угрожающе.
Весь следующий день я провел с тяжелым сердцем. Злобный прищур Клыка и его самодовольная ухмылка не выходили у меня из головы. Я понимал, что дело не просто в нашем задании, было нечто еще.
Мисс Эштон сразу заметила, как я отстранен и задумчив. Она пыталась выяснить, что меня тревожит, но я не мог ей ничего рассказать.
«Я должен ей признаться, – стучала в голове мысль. – Должен, должен, должен…»
Ложь не могла тянуться вечно. Клык, сам того не зная, меня отрезвил. Я испытывал ужас от мыслей о том, как мисс Эштон отреагирует на правду, ведь я так много врал, выдумал себе целую жизнь: она была влюблена в другого человека – в того, кого даже не существует.
И тогда я совершил ошибку, в которой виню себя до сих пор. Я сказал мисс Эштон, что должен ей признаться кое в чем важном и что это будет испытанием для наших чувств. В чем же ошибка, спросите вы? Да в том, что я пообещал ей рассказать все завтра. Решил, идиот, что сперва нужно выполнить задание. Если бы я все рассказал ей тогда же! Как можно было быть таким дураком?!
«Гриндиллоу» упорно и неотвратимо держал курс на трагедию. И вскоре она произошла.
Наш последний день, проведенный вместе, омрачился моей скрытностью и тревогой мисс Эштон. И будто подыгрывая нашим волнениям, начался шторм.
Мы разошлись, я вернулся в каюту, и тогда ударил колокол, знаменующий окончание моих счастливых дней. Он прозвонил беззвучно – я не мог его услышать, но все было предрешено. Клыка в каюте я не застал, и его отсутствие испугало меня. Я ждал его как на иголках, а когда, за полчаса до полуночи, он вернулся, последний удар моего колокола вдруг раздался так отчетливо и явно, что мне стало дурно.
Клык рассказал мне все. О том, кто такая мисс Эштон, о том, что, или, вернее, кто находится в ящиках, которые мы должны сбросить в море. Это было ужасно, но все только начиналось… Клык сообщил, что наниматель не просто требует избавиться от ящиков, но и от няни, которая их сопровождает. Он смеялся, рассказывая это, говорил, что испытывал невероятное наслаждение, наблюдая за нашим с мисс Эштон романчиком. По его словам, то, что я ничего не знал, добавило делу остроты, превратило задание в настоящую пьеску и придало долгому скучному плаванью… как он выразился?.. щепотку нюхательной соли, которая может поднять на ноги и мертвеца. Но пьеска, по его словам, была бы не полной без поворотного момента.
«Она знает, – сказал он. – Знает, кто ты и что собираешься делать… Я только что подбросил записку в ее каюту…»
Я бросился к выходу, оттолкнул Клыка в сторону и понесся к каюте мисс Эштон. Мой худший кошмар оживал прямо на глазах.
Палубы были пусты – все попрятались от шторма. Волны бились в борта, лил дождь и сверкали молнии – идеально для какой-нибудь аудиодрамы, ужасно – для происходящего в реальности.
В каюте мисс Эштон не оказалось, и у меня в сердце будто разорвалась пуля. «Он убил ее!» – такой вывод напрашивался. Но я все стучал, звал ее…
Открывший на шум пассажир из соседней каюты, путешествующий с детьми господин судья, сказал, что видел мисс Эштон пару минут назад: она пронеслась мимо него, направляясь на верхнюю палубу.