Повернувшись набок, Шнырр попытался подняться, но тело, пока он лежал, успело едва ли не окоченеть.
«Может, я того, смертвя́чился?» – подумал он испуганно, но тут же поймал себя на мысли, что вряд ли у мертвяков может болеть голова. Это его слегка успокоило.
Онемевшие пальцы и заледеневшие конечности с каждым мгновением все лучше вспоминали, что им положено не просто висеть, а еще что-то делать. Удалось опереться и сесть в постели.
Шнырр опустил лоб в ладони. Его мучил один лишь вопрос: «Что я вчера пил?»
Привокзального торговца слухами вдруг посетило неприятное ощущение, как будто это «вчера» было вовсе не вчера, а…
Живот свело и скрутило. Знакомое ощущение – Шнырр называл его «голодком».
«Когда в этом рту последний раз что-то было?»
Шнырр попытался восстановить в мыслях события своего накануне. Воспоминания походили на разбросанные в грязи пуговицы, но он ведь настоящий мастер в том, что касается рытья в грязи.
Что-то вырисовывалось… Шнырр точно помнил, как отирался у станции кебов на Чемоданной площади и подловил того мерзкого хорька-левшу. Удалось отобрать у него немного денег. Потом появился Длинный Финни и сообщил, что его ищут Дылда и Пузан. Он их нашел… Дело было в…
Ах да, они ведь искали пропавших фликов. Нашли искусанного мертвяка на чердаке, ну а потом…
– Они направились в парк Элмз, – пробормотал Шнырр, мысленно потянулся к новой «пуговке» в «грязи» и вдруг обнаружил, что там больше ничего нет. Почти.
Дылда и Пузан его куда-то отправили, но прежде он заглянул на задворки Рынка-в-сером-колодце, где всегда обедал. И там, у ящиков с протухшей рыбой…
– Голос! – воскликнул Шнырр и поморщился. Он слишком резко дернул головой, и та едва не отвалилась.
Он вспомнил голос, глубокий баритон. Человек что-то ему сказал, но что именно?..
Больше Шнырр не помнил ничего.
Надеясь, что если утолит голод, то и память прекратит показывать ему «чайку», он сполз с постели и подошел к заслонке, привычно взялся за вентиль, попытался его провернуть и так и застыл.
Вентиль не поворачивался!
«Заперли?! Меня заперли?!»
Шнырр еще несколько раз подергал за вентиль, но итог был тем же.
В отчаянии повиснув на металлическом колесе, обитатель трубы возопил. Ведь думал же, что подобное может случиться, но так и не доделал запасной выход наружу. Все время были дела поважнее…
Положение выглядело препаршивым. Задохнуться он тут не сможет – хвала воздуховодам, но воздух, как известно, съестной ценности особо не представляет, и суждено ему, несчастному и обездоленному Шнырру Шноррингу, умереть здесь от голода и жажды. А он и так уже на грани смерти: все его запасы лежат в другой трубе!
Одна надежда, что кто-то услышит его крики и откроет заслонку.
Шнырр чуть вдохновился этой мыслью и прислушался. Никто вызволять его не спешил. Ах да, крики…
– Помогите! Я тут! Заперт! Спасите!
Саквояжня – не то место, где случаются чудеса, но даже здесь порой павший ниже всех нищий способен разобрать в луже отражение своей счастливой звезды.
Счастливая звезда Шнырра Шнорринга обычно пьянствовала в пабе, валялась в канаве или страдала от провалов в памяти, позабыв о том, что пора надевать свою звездную форму и вылезать на пост где-то на небосводе. Но сегодня, видимо, был особенный день.
Снаружи раздалось:
– Вы там?! Я услышал ваши призывы о помощи! Погодите, я сейчас вас выпущу.
Шнырр прочистил пальцами уши, решив, что ослышался.
Но нет, вентиль крутанулся. Кто-то потянул заслонку, и та отодвинулась на скрипучих петлях.
Шнырр вывалился наружу, боясь поверить в такую-то удачу. Но кто же тот добродетель, что его спас?
Разогнувшись, Шнырр сделал два шага и остановился.
Перед ним кто-то стоял. Свет уличного фонаря падал на пальто и котелок незнакомца.
И тут Шнырр понял, что никакой это не незнакомец.
– Ты! – потрясенно выдохнул он, увидев… себя же.
– Ты, – словно эхо, ответил другой Шнырр.
– Как?! Что здесь творится?!
Чувствуя, что сходит с ума, Шнырр, который вылез из трубы, схватился за котелок, придавив его к макушке и пытаясь тем самым заставить ум никуда не уходить.
Другой Шнырр широко улыбнулся, демонстрируя точно такой же набор кривых коричневых зубов, что был и у него самого.
– Ты просто перебрал накануне угольного эля, – сказал он доверительно. – Вот тебе и мерещится… А может, ты просто спятил? Или все проще: и я – это ты.
– Я – это я! – воскликнул Шнырр-из-трубы. – Ты – не я.
– Ты так в этом уверен, дружок?
– Уверен, и… Да если ты – это я, скажи то, что могу знать только я!
– Например?
– Как меня зовут?
– Это просто. Шнырр Шнорринг.
– Нет, как меня зовут на самом деле? Мое настоящее имя никто не знает, я его ни разу не назвал.
Другой Шнырр на мгновение замер, почесался, сплюнул через щель в зубах.
– Вот видишь, так я и…
– Вильберт Хэмишед Делакруа III.
Шнырр выпучил глаза.
– Но откуда? Откуда ты знаешь?!
– Я ведь сказал, дружок. Я – это ты. Но не волнуйся, скоро я исчезну, ты придешь в себя, у тебя еще немного поболит голова и все снова станет, как прежде.
Шнырр задумался.
– Поболит голова?
– Очень сильно. Неприятное ощущение, надо сказать.
Другой Шнырр резко кивнул, и тут дубинка опустилась на голову первого Шнырра. Вскрикнув, тот рухнул на землю.
Стоявший в шаге от него джентльмен в пальто, котелке и с шарфом на лице, поправил круглые защитные очки и убрал дубинку.
– Вы как всегда вовремя, мистер Паппи, – сказал мистер Блохх. – И хоть это было забавно, но мистер Шнорринг уже начал меня утомлять.
Разглядывая лежащего на земле без сознания Шнырра Шнорринга, он задумчиво почесался.
– Знаете, мистер Паппи, досконально повторить подобные грязь, мерзость и отвратительность даже мне оказалось не под силу. Хотя я очень старался. Надеюсь, никто не заметил разницы.
Мистер Паппи в ответ пожал плечами.
– Вы готовы? – спросил мистер Блохх.
– Странный вопрос, сэр, учитывая, что вы его задаете мне.
– И то верно. Берите ее. Возвращаемся в переулок Фейр. Мне пора переодеться. Как бы привычка чесаться не прицепилась…
Мистер Паппи исчез в тупике переулка, но вскоре раздался скрип колес, и верный подручный вернулся, катя перед собой черную коляску.
Вместе они покинули переулок и двинулись по ночному Тремпл-Толл.
Прохожих не было, экипажи с погашенными фонарями стояли вдоль обочин. На охоту вышли крысы. Они заполонили канавы, расселись на гидрантах и проходящих под карнизами трубах. Ночной Тремпл-Толл порой называли Городом Крыс.
– Нет, ну какова пьеса! – воодушевленно провозгласил мистер Блохх. – Вы согласны, мистер Паппи?
– Пьеса как пьеса, – последовал ответ из-под шарфа.
– Тем не менее, даже такой зануда, как вы, не может спорить с тем, что все прошло, как по ноткам. – Мистер Паппи и не спорил; его хозяин продолжал: – Какова драма! Я будто вернулся в хорошие деньки чудесных марионеточных постановок. Актеры блистали. Все выходы из-за кулис были произведены невероятно точно и в нужный момент.
Мог бы мистер Паппи вздыхать, он сейчас непременно это сделал бы, ведь ему лучше других было известно: за восторгами Хозяина всегда следует критика. И он не ошибся.
– «Рокировка» удалась на славу, – сказал мистер Блохх. – Кукла отыграла свою роль, но, положим, можно было и поменьше положить в коляску взрывчатой смеси. Нашего доктора едва не задело.
– Вы сказали, что следов куклы не должно остаться, – проворчал мистер Паппи.
– Верно. В любом случае – итог вышел таким, как я его и задумывал. Это главное. Второе действие пьесы оказалась проще, чем первое. «Свет Фонаря» был близок к провалу ровно три раза. Я недооценил мистера Хоппера – его скрытую до сего времени тягу помогать окружающим.
– Зачем он вам? Почему вы его привлекли?
Мистер Блохх помолчал, обдумывая ответ, а затем сказал:
– У меня для него припасена еще одна роль в будущем. Что касается моей пьесы… Мальчишка бы не справился без его помощи – братья Финлоу слишком плохие актеры.
– К слову, о мистере Хоппере. – Мистер Паппи остановился и вытащил из кармана пальто конверт. – Вам передали письмо – не было возможности вручить его раньше.
Они продолжили путь.
Мистер Блохх на ходу вскрыл конверт и развернул бумагу. Прочитал вслух:
«Дорогой мистер Блохх!
Я хотела бы от всего своего необъятного сердца поблагодарить вас. Встреча в кабаре «Три Чулка» оказалась даже радушнее, чем я ожидала. Прослушивание прошло с блеском, и мадам Велюрр утверждает, что счастлива взять меня в кабатруппу.
Мне было безмерно приятно оказать вам услугу. Особенно, учитывая, что она касалась такого красавчика, как мистер Кенгуриан Бёрджес. Вы должны мне новое сердце взамен разбитого.
Если в дальнейшем вам понадобится еще одна услуга, вы знаете, где меня найти.
С любовью,
Бланшуаза Третч»
Дочитав, мистер Блохх с удивлением уставился на нечто, что было в самом низу письма.
– Что это, как думаете, мистер Паппи?
Мистер Паппи, не поворачивая головы, сказал:
– Полагаю, помада. Отпечаток губ.
– И зачем здесь этот отпечаток? Это какой-то тайный знак? Не могу разгадать его.
Еще один несуществующий кукольный вздох, и мистер Паппи пробурчал:
– Теряюсь в догадках, сэр.
Мистер Блохх убрал письмо. Какое-то время они шли молча.
Мистер Паппи превосходно умел улавливать настроение Хозяина и понял: того что-то беспокоит.
– Что-то не так, сэр?
– Нечто в этом деле не дает мне покоя. Это не столь важно, но…
– Значит, не все прошло, как по ноткам? – поддел Хозяина мистер Паппи. – Мне отправиться поискать ускользнувшую ноту?
– Я не люблю, когда вы дерзите, – отстраненно проговорил мистер Блохх. – В такие моменты вы напоминаете мне своего брата. То, что меня беспокоит, связано с сэром Крамароу. Он кое-что сказал. По его словам, им овладела мания, и именно данная мания заставила его сделать то, что он сделал.