– Что ж, я раскрываю карты. Я сидел этим утром и все думал: наш бедный Винки голодает, горбатится на Площади целыми днями, спит в каком-то крысином подвале, еще и Шнырр Шнорринг отбирает у него те жалкие крохи, что он выцеживает у этих экипажников. А не пришла ли пора спасти нашего Винки? Ведь он мне так дорог – нас с ним так много связывает…
– Спасти?
– Конечно, спасти. Никто не заслуживает жизни унылого работяги, Винки, – даже ты. То ли дело жизнь, полная приключений в кругу друзей. Мои поздравления, господин Винсент Килгроув-младший, – теперь вы снова Сиротка с Чемоданной площади. Со всеми привилегиями. И с равной долей. За вычетом моих процентов, разумеется.
У Винки перехватило дыхание.
– Я… я…
– И с неприкосновенностью, попрошу заметить, – добавил Лис. – Знаешь, что мы сделаем с Шнырром, если он осмелится еще хоть раз косо на тебя взглянуть? Мы его так взгреем, что он свое имя забудет. Удачный день, верно, Винки? Свободные места у Сироток появляются не так уж и часто. Всё, разрешаю плясать от радости. Можешь даже рухнуть в обморок. Только ненадолго.
Винки слушал Лиса с ужасом. И единственным, что он смог выдавить, было:
– Но я… не хочу…
– Ладно. Можно и без обмороков.
– Я не хочу снова…
– Что «снова»?
– Снова быть Сироткой.
– Что?!
Лис вскочил со стула. Сиротки отпрянули. Винки тоже попытался отступить назад, но уперся в Ваксу, который явно следил за тем, чтобы он не вздумал сбежать.
– Ты, верно, запамятовал, Винки, – угрожающе сказал Лис, – что ты у меня в долгу. Когда родители вышвырнули тебя из экипажа, кто тебя подобрал? Отвечай!
– Ты, Лис.
– Кто тебя приютил? Кто тебя кормил? Кто научил читать и считать? Кто защищал от фликов?
– Ты, Лис.
Лис наклонился к нему и прошептал на ухо:
– Кто привел тебя к мистеру Махеррану со станции?
– Ты, Лис.
Лис отстранился и ткнул в Винки папиреткой.
– Верно. Это был я. Без меня ты пропал бы на Площади в первую же ночь. Площадь жестока. Площадь безжалостна. Хочешь ты этого, или нет, но в тот день, когда ты впервые вошел в афишную тумбу, ты стал одним из нас, Сироткой с Чемоданной площади. Время вернуть должок. – Перепуганное лицо Винки развеселило Лиса, и он усмехнулся. – Да не трясись так, я же забыл сказать самое главное – это не навсегда, но если будешь и дальше корчить недотрогу, твои хорошие деньки на станции кебов закончатся, и ты туда никогда не вернешься.
Винки всхлипнул, и Лис поморщился – единственные слезы, которые он не выносил, были слезы Винки. Лис ни за что не признался бы, но к этому крохотному мальчишке, который целыми днями возился у кебов, он испытывал определенные чувства: прошло уже почти четыре года, но он все равно будто бы считал себя в ответе за него. Когда он подобрал Винки, тому было всего три, самому ему было то ли одиннадцать, то ли двенадцать. Лис был жесток и безжалостен, но с Винки никогда, и тем не менее Винки знал, что тот запросто может воплотить в жизнь свою угрозу (если посчитает, что для его «воспитанника» так будет лучше).
– Умоляю, Лис, не отбирай у меня кебы! Кебы – это все, что у меня есть!
Лис тряхнул головой и вернулся на свой стул. Выставив перед собой руку, принялся разглядывать длинные заостренные ногти.
– Ты ведь презираешь то, чем мы занимаемся, верно? Считаешь нас какими-то негодяями и что сам ты выше шушерства…
– Что?! Нет!
– Я не знаю, откуда ты понабрался всей этой мерзости с честностью, но я тебя этому не учил.
– Лис, я…
– Да заткнись, Винки! Молчи и слушай. Я ведь мог тебя не отпускать. Мог заставить шушерить еще тогда. Но я сразу понял, что из тебя шушерника не выйдет. Не было в тебе нашей жилки – ты бы просто закончил каторгой, камерой в Хайд или виселицей, если бы попал в лапы к Жирному судье. Я бы и сейчас тебя не позвал, но кое-что стряслось, и мне нужна помощь всех. Даже таких, как ты. Расчудесных и расчестных.
– Мне нужно будет… красть?
– Что-о-о? – Лис насмешливо округлил глаза. – Ты сказал, красть? Сиротки, вы это слыхали? Как будто мы здесь воры какие-то!
Сиротки рассмеялись, но Лис резко вскинул руку, и в вагоне мгновенно поселилась тишина.
– Из тебя такой же вор, как из неудачника Бикни. Мне от тебя нужны: пара пристальных глаз, внимательных ушей и быстрых ног. Пока речь идет только о наблюдении. А еще…
Его слова прервал гул. Своды подземного зала затряслись, кругом все заходило ходуном, вагон будто бы чуть сдвинулся, фонарь начал качаться. С рынка зазвучало взволнованное ворчание, кто-то выругался.
– Очередной поезд прибыл, – сообщил Лис, хотя все и так знали, что значат подобные землетрясения под вокзалом. – Эх, сейчас бы на Площади караулить чемоданников – столько выгоды упускаем.
– Но что происходит? – все еще ничего не понимая, спросил Винки. – Ты так и не сказал.
Лис сжал зубы. Лица Сироток вытянулись, в вагоне больше не было ни намека на веселье.
– Троих наших… усыновили.
Винки не поверил своим ушам. Усыновлением Сиротки называли арест, пропажу или смерть одного из них.
– Что? Троих?
Лис принялся загибать пальцы.
– Ссадина, Перышник и Фич. Они исчезли. Ты ведь знаешь, что у нас война с «Облезлыми Хрипунами», так? Мы думали сперва, что это их рук дело – похитили троих наших, чтобы потребовать выкуп. Длинный Финни давно пускает слюни на Старый пассаж – если он его получит, то заграбастает северную часть Площади…
Винки про войну знал. И про желание Финни захватить Старый, некогда известный под названием «Пуговичный» пассаж, который весь последний год был ничейной территорией. Площадь всегда была лакомым кусочком, – как говорил сам Лис: «Кто владеет Площадью, тот владеет и Саквояжней».
– Так это не Финни похитил наших?
– Нет. Более того, поговаривают, что он и сам куда-то подевался. И в «собачник» к фликам никто из усыновленных не попадал. Мы обыскали все канавы, все чердаки и подвалы, обшарили канализацию под Площадью. Они исчезли.
Голос подал один из Сироток, коротко стриженый мальчишка в очках с толстыми выпуклыми стеклами. Из-за очков и широких, чуть вывернутых губ он напоминал лягушку.
– Я же говорил, Лис: наших забрал монстр! – Он ткнул рукой в рисунки на стене вагона. – Человек-блоха! Он живет на вокзале, я сам его видел!
Винки потрясенно глянул на Лиса, но тот лишь раздраженно тряхнул головой.
– Никакого Человека-блохи не существует, как и Призрака с платформы «Драппгейт» или утренней зарядки у толстяка Бэнкса. Оставь эти бредни, Жабич.
– Это никакие не бредни, – прошептал Сиротка, но вожак шайки его уже не слушал и продолжал:
– Усыновление наших – это еще не всё. После того, как они пропали, началось самое подозрительное…
– Что началось? – испуганно спросил Винки.
Лис вскинул руку и вытянул указательный палец, указывая куда-то вверх. Все, не сговариваясь, задрали головы.
– Там, наверху. Флики будто пиявок обожрались. Им выдали револьверы, они бродят теперь только по-двое, повсюду колесит их фургон. Вокзальные хмыри, Бэнкс с Хоппером, куда-то подевались, а на их место у тумбы поставили двоих незнакомых фликов. Они настороже. И как будто ищут что-то. Даже после ограбления «Ригсбергов» такого не было. Я многое повидал в Саквояжне, но это что-то новенькое. Что-то творится, Винки. Что-то по-настоящему мрачное.
Сиротки согласно закивали, а Винки сцепил задрожавшие руки.
– Что ты будешь делать?
– Мы занимаем оборону. Шушерство на время откладывается, с Площади мы теперь ни ногой. Мы устроили наблюдательные посты, следим за «старыми» – особенно за фликами. Я подмаслил мистера Стиппли – он должен подслушать все разговоры новых фликов у тумбы на вокзале. Думал даже прицепить хвост к Шноррингу, но это слишком опасно. Площадь большая Винки, и мне не хватает глаз и ушей на всех постах. Поэтому я и позвал тебя. А еще потому, что не хотелось бы, чтобы и тебя усыновили, пока мы тут заняты и некому за тобой присматривать.
– Ты думаешь, меня тоже… – Винки запнулся. – Тоже усыновят?
– Теперь нет. Мы не позволим. – Лис повернулся к поваренку, толстячку в бурой вязаной кофте, которая была такой длинной, что напоминала платье. – Пуншик, выдай ему «шкета».
Сиротка достал из ящика короткую самодельную дубинку, обмотанную кожаным ремнем, и втиснул ее в руку Винки.
– Готовьтесь, господин Винсент Килгроув-младший, – пристально глядя на него, произнес Лис. – Хотел бы я сказать, что наконец все Сиротки собрались вместе, но не могу, потому что это не так. – Вожак обвел медленным взглядом своих подчиненных. – Вооружайтесь, парни. Мы идем наверх.
В вагоне началась суета. Сиротки закопошились у ящика, каждый взял себе «шкета», а Лис, достав из-за пояса короткий стилет, «прокатил» его между пальцами.
Один лишь Винки, прижимая к груди дубинку, стоял на месте, чувствуя себя таким же потерянным, как и в тот памятный день, когда дверца родительского экипажа захлопнулась, и он потрясенно глядел, как вишневый «Черинг» исчезает в дымной туче из выхлопных труб.
***
Чемоданная площадь никогда не была более безмятежной, чем сейчас. Упомянутая безмятежность касалась, разумеется, лишь различных мрачных странностей, поскольку ее обычной суетливости, торопливости и вечно-куда-то-опаздываемости мог позавидовать и муравейник, на который упал дирижабль.
Прохожие спешно сновали по кольцу тротуара вокруг швартовочной площадки, на которой в тумане, будто в мыльной пене, стоял тот самый дирижабль. Вот только никуда старичок «Бреннелинг» падать не собирался – впрочем, как и взлетать. Вход на трап преграждала цепочка с табличкой «Вылет отменен. За сведениями об изменениях в расписании обращаться в диспетчерскую рубку».
Даже без дирижаблей Чемоданная площадь могла предоставить множество общественного транспорта на любой вкус и кошелек: кебы на станции, двухэтажный омнибус, трамвай…
Да и помимо них, на мостовой было не протолкнуться. От стука колес, рычания двигателей и клаксонирования площадь подрагивала, кругом все так шумело и грохотало, что мысли вываливались из головы, как пуговицы из дырявого кармана.