– Что с тобой?
– Я… Это… – неловко ответил друг. – Пальцы в жире от сосиски, и я… Раньше я бы вытер их об одежду, но сейчас… Я никогда не был таким чистым. Жалко снова пачкать.
Джаспер рассмеялся. Достав из кармана платок, протянул его Винки.
– Полезная штуковина, – сказал он. – Можно вытираться, сморкаться или затыкать небольшие пробоины, скажем, в борту субмарины.
– Что?
– Ну да, я надеюсь однажды попасть на борт субмарины.
– С пробоиной?
– Которую можно заткнуть носовым платком, – уточнил Джаспер. – Но у носовых платков есть еще одно полезное свойство. Их можно смочить усыпляющим раствором, зажать кому-нибудь нос и…
– Джаспер! – испуганно воскликнул Винки.
– Только в крайнем случае, – поспешил успокоить друга Джаспер. – Нужно быть ко всему готовым. – Он помрачнел. – Особенно, когда кто-то пытается помешать нам разгадать тайну, запирает в подвале и посылает угрозы.
– Кто же подбросил конверт? – задумчиво проговорил Винки.
Джаспер промолчал. У него были мысли на этот счет. Весьма пугающие мысли. Автор письма все просчитал, что казалось чем-то поистине невозможным: как будто этот человек предсказал будущее. И все же, как бы Джасперу ни нравилась идея с различными предсказаниями, он понимал, что здесь нечто иное. Почерк угадывался.
Все это продумать мог только один человек. Хитроумный мистер Блохх.
Джаспер и его дядюшка уже дважды невольно принимали участие в его интригах, а недавно узнали, что тот косвенно причастен и к событиям на улице Флоретт. Таинственный манипулятор оплел своими сетями весь город, его имя всплывало тут и там, он дергал за ниточки, сам оставаясь в тени и неизменно ускользая. Его называли консьержем преступного мира, потому что он разрабатывал планы для различных проходимцев.
Но что мистер Блохх, если это действительно он, делает сейчас? Как он связан с Няней? Он и для нее изобрел какой-то план? Жуткий монстр, похищение детей – все это в его духе.
В любом случае, что бы ни задумал мистер Блохх, его очередная интрига для Джаспера оставалась сущей загадкой. Единственное, что было ясно: он не хочет, чтобы племянник доктора Доу влезал в его дела. Стоило трижды подумать прежде, чем вставать у него на пути, но Джаспер об этом подумал лишь дважды – он просто обожал риск.
– Ты не боишься? – спросил Винки.
– Нет, – солгал Джаспер. – Мы продолжим расследование и во что бы то ни стало докопаемся до правды.
– Но угрозы…
– Если автор записки думает, что я отступлюсь, он меня плохо знает, – твердо сказал Джаспер. – Пусть лучше не мешает мне раскрывать тайну. – И процитировал письмо: – «Или он пожалеет».
Даже Винки понял, что Джаспер храбрится, но ничего не сказал.
Преодолев мост, они наконец вышли к сигнальной тумбе. Возле нее не наблюдалось ни одного обладателя синего мундира.
– Странно, – сказал Джаспер. – Фликов нет.
– Может, у них обед, – предположил Винки.
– Обычно они обедают прямо у тумб. Это же полицейский пост – они должны стоять на нем, если только ничего не случается или они за кем-то не гонятся.
Мальчишки подошли к тумбе. На дверце висел замок, часы показывали какое-то неправильное время – сейчас явно было не семь часов двадцать минут.
– Нужно выяснить, где они, – сказал Джаспер. – Да и вообще разузнать об этих фликах побольше.
Он огляделся по сторонам – прохожие вряд ли могли чем-то помочь, а уличных торговцев поблизости не было.
Его взгляд упал на двери ближайших лавок и вывески контор. К адвокату Пенгроуву Д. Г., эсквайру, который принимал клиентов на втором этаже, нечего было и соваться. Витрины «Узелка мадам Чеснутти» уютно светились, на одной из них стоял деревянный манекен-мистер, похожий на большую куклу в полностью связанном костюме-тройке (даже цилиндр был связан из шерстяных ниток), на другой – манекен-дама в сиреневом вязаном платье. Повсюду вокруг них висели напоминающие разноцветные облачка пучки пряжи. По соседству разместилась скучная и вгоняющая в сон своим видом лавка «Партитурио», в ее окнах стояли деревянные полки-пюпитры с нотными тетрадями – на первый взгляд совершенно одинаковыми.
– Давай порасспрашиваем приказчиков – вдруг они знают что-то полезное. Ты иди в лавку для вязания, а я загляну к партитурщикам.
– Почему не наоборот? – спросил Винки.
– Думаю, у вязальщицы легче будет раздобыть сведения – смотри, как там все красивенько. Наверное, хозяйка очень добрая. А в этом «Партитурио», судя по всему, работает одно лишь выжившее из ума нафталиновое старичье. Старых хрычей разговорить сложно, но у меня большой опыт общения с ворчунами.
Доводы друга показались Винки вполне убедительными, и, разделившись, они вошли каждый в свою лавку. Над дверью «Узелка мадам Чеснутти» гостеприимно звякнул колокольчик, а дверь «Партитурио» лишь угрюмо заскрипела.
Что ж, уже в следующий миг Джасперу пришлось признать, что он ошибся. Лавка внутри оказалась совсем не тем, что он ожидал увидеть.
Первым его встретила приятная музыка – она разливалась и окутывала помещение, похожее на салон. Все в «Партитурио» было выполнено в бордовых оттенках, отчего сразу создавалось ощущение, что находишься в театре: обойная ткань на стенах, обивка парочки кресел, плафоны на лампах, даже дерево шкафов, пюпитров и рамок со старинными нотными записями. Здесь был даже ковер – не хватало только бархатного занавеса.
На упомянутых шкафах, заставленных партитурами, висели таблички: «Виолонтуба», «Скриппенхарм», «Гармоннифер», «Пианотрубб» и прочие музыкальные инструменты, на которых сыграть, вероятно, было бы легче, чем выговорить их названия.
В углу стоял большой бронзовый аппарат с дюжиной рожков и светящимся окошком; из крышки механизма торчала широкая бумажная лента, покрытая нотами, – аппарат медленно ее засасывал и воспроизводил напечатанное.
Еще на улице Джаспер подумал: «Кому вообще могут понадобиться партитуры – наверное, это забытое всеми нелюдимое место», – но, оказавшись внутри, он удивился по-настоящему.
В «Партитурио» было довольно много народу. В креслах с удобством устроились усатые джентльмены, читавшие нотные тетради, будто газеты. Они переговаривались, живо обсуждая то или иное произведение, а один мистер с большим круглым футляром и в пенсне и вовсе был так потрясен прочитанным, что натурально пучил глаза и ни на миг не мог сомкнуть губ. Он тяжело дышал и потел – казалось, его вот-вот хватит удар.
– Нет, ну быть не может! – Мистер в пенсне поспешно перелистнул страничку, провел пальцем по следующей и снова воскликнул: – Да как же так! Настолько неочевидный ход?!
Еще трое дам и один джентльмен стояли у шкафов, изучая записи, на стульчике у дальней от входа стены сидела за небольшим столиком полная дама – она потягивала кофе из чашки и отстукивала на печатном механизме ноты. К стойке выстроилась очередь.
– Прошу прощения!
К выходу, стараясь никого не задеть торчащими во все стороны механическими конечностями, пробирался человек-оркестр, звеня, жужжа, гудя, громыхая и стрекоча множеством своих причудливых музыкальных приспособлений. Добравшись до двери, он толкнул ее и боком вышел на улицу. Дверь закрылась, защемив одну из механических рук в белой перчатке, сжимавшую свернутую трубочкой тетрадь.
– Прощу прощения! – Человек-оркестр приоткрыл дверь, высвободил руку и исчез.
Джаспер усмехнулся и встал в очередь.
Приказчиком в лавке был никакой не старик, а молодой улыбчивый мистер в вишневом клетчатом костюме и больших круглых очках. Он приветливо встречал каждого, кто подходил.
Сейчас была очередь важного джентльмена в черном фраке и цилиндре, от которого разило зловещестью. На ремне у него за спиной висел аккордеон, выглядевший настолько древним, что казалось, он ровесник самого Габена.
– Подобрали все, что нужно, господин Пруддс? – спросил приказчик.
– Все, что нужно. – Господин Пруддс придвинул к нему стопку черных тетрадей.
Молодой человек начал быстро переписывать названия в книгу учета.
– Как продвигается изучение невозможного «Монокля Бальбаума»? – поинтересовался он с улыбкой.
– Со скрипом. Мои сыновья только на первой странице, а брат даже не открывал партитуру – сказал, что скорее заберется в свой барабан, чем возьмется за эту, прошу прощения, «невыносимую дрянь». Я добрался пока лишь до пятой страницы.
– Пятая страница?! – мелодично присвистнул приказчик. – Примите мое восхищение, господин Пруддс. Думаю, не ошибусь, если предположу, что прежде до пятой страницы добирался лишь сам автор, маэстро Бальбаум и… – Приказчик оборвал себя и поправил очки, с удивлением глядя на странным образом затесавшуюся среди черных тетрадей белую. – Сэр, вы уверены, что здесь нет ошибки?
– Я уверен.
– Но ведь это не скорбнянс. «Роза среди шипов» – это…
– Любовный романс, – сквозь зубы закончил господин Пруддс, поежившись от несуществующего сквозняка – казалось, ему просто неприятно было говорить вслух эту фразу. – Мой младший сын… гм… Леопольд повстречал некую… гм… юную особу. Я решил сделать ему подарок – этот болван сам никогда не догадается сыграть для нее что-то романтическое. Понимаете, мистер Клавегг, она изменила к лучшему жизнь всего семейства Пруддс, и я должен сделать все от меня зависящее, чтобы Леопольд ее не разочаровал, а он это умеет. Вот я и подумал…
– Ни слова больше, господин Пруддс! Ваш выбор – идеален. «Роза среди шипов» так же далека от разочарования, как кода от увертюры.
Господин Пруддс заплатил, подхватил стопку тетрадей и направился к выходу.
К стойке подошла похожая на бродяжку женщина в залатанном грязном коричневом пальто и с неимоверно всклокоченными волосами; на веревке у нее за спиной висела виолонтуба с потертым корпусом, четырьмя ржавыми трубами и грустно провисшими струнами; из кармана женщины торчал смычок.
Джаспер ожидал, что бродяжку сейчас попросят удалиться, но парень за стойкой, увидев ее, округлил глаза и радостно воскликнул: