– Но ведь он всего лишь мальчишка…
– Скорее!
Братья Финлоу забрались в вагон. Труба пыхнула дымом, дверь закрылась, крутанулся вентиль. Дом на колесах начал ползти задним ходом, все отдаляясь от маяка.
Если бы Джаспер слышал их разговор, он бы весьма удивился и у него появились бы новые вопросы. Как минимум он спросил бы братьев Финлоу, о ком они говорили и откуда они знают, как его на самом деле зовут.
Но Джаспер не слышал ничего, кроме детского плача.
Он пробирался на звук, оттаскивая в стороны насквозь прогнившие доски и не замечая торчащих из них гвоздей. Отволакивал куски старой парусины и отбрасывал в стороны крючья… Плач звучал откуда-то из-под завала.
Джаспер не задавался вопросом, что девочка здесь сейчас делает, почему она у маяка и отчего плачет. Все потом! Сейчас главное – разобрать завал!
– Джаспер! – закричал Винки. – Он здесь!
Джаспер повернул голову. На берегу, окутанная дождем, стояла жуткая черная фигура, над ее головой горел фонарь.
– Не смотри на него, Винки! Не стой столбом! Помогай!
Заставив себя отвернуться, Джаспер продолжил раскапывать кучу. Винки подключился.
Джаспер увидел, что кругом стало светлее – Удильщик приближался. Мальчик не смел поднять голову.
Плач звучал громче. Они были близко…
Оттащив очередную доску, Джаспер и Винки потрясенно застыли, глядя на открывшееся им зрелище.
В глубине кучи стоял… граммофон. Крутилась пластинка, и плач раздавался из витого, похожего на морскую раковину, рога.
– Что это? – спросил Винки и потянулся к граммофону.
– Не трогай! – закричал Джаспер, но было поздно.
В тот же миг, как Винки прикоснулся к пластинке, сработали спрятанные кругом механизмы. Вокруг кучи зажглись стоявшие на бочках, гнилых ящиках и в больших трещинах в стене маяка фонари, залив весь берег ослепляющим белым светом, а затем…
Что-то просвистело, ударило обоих мальчишек, и они рухнули, сбитые с ног. Обоих оплела тяжелая сеть.
Джаспер и Винки заметались в своих путах, пытаясь их стянуть, но сеть лишь сильнее сдавливала их. Руки скользили на веревках, из которых она была сплетена.
Винки кричал. Джаспер застонал от бессилия. Они оба не понимали, что происходит.
А потом свет погас. Весь свет. Удильшик исчез, но рядом кто-то появился.
Над сетью стояла высокая широкоплечая фигура в шляпе-котелке.
– Да, я поймал тебя! – прорычал незнакомец. – Ты мой!
Джаспер и Винки прекратили метаться. Племянник доктора Доу задрал голову, пытаясь разглядеть схватившего их человека.
– Кто вы?! – воскликнул он. – Отпустите нас! Или я за себя не ручаюсь!
Незнакомец застыл.
– Ты-ы-ы? – выдохнул он пораженно. – Какого?.. Ты что здесь?..
Мужчина склонился к сети, и Джаспер рассмотрел его. На нем были круглые очки с черными стеклами, какие носят слепые, а еще он являлся обладателем миниатюрных подкрученных усиков, но Джаспер все равно узнал его. Эти почти отсутствующие скулы, прямой нос и квадратный подбородок с синеватой щетиной нельзя было ни с чем спутать.
– Ми… мистер Хоппер?!
– Давно не виделись, Джаспер Доу, – сказал человек в черных очках, а затем сплюнул себе под ноги и выругался: – Шакара!
Часть III. Глава 1. Гостиница «Плакса»
Часть третья. Кенгуриан Бёрджес и его женщины
Глава 1. Гостиница «Плакса»
Неожиданные встречи со старыми знакомыми в Габене… Они редко бывают приятными, еще реже вызывают радостное: «Давно не виделись! Как поживаете?!» Чаще они вызывают формальное, скрипящее на зубах, как песок: «М-м… давно не виделись…» – и в зависимости от степени склочности к нему добавляется: «Еще поживаете?..»
Обычно неожиданные встречи состоят сплошь из неловкости, повисших пауз, желания поскорее пройти мимо или покинуть помещение, а также из натянутой лжи: «Рад был вас видеть. До встречи…», с искренней надеждой, что упомянутая встреча состоится нескоро.
Вот и вокзальный констебль Хмырр Хоппер стал очередной жертвой такой неожиданной встречи. Меньше всего он ожидал увидеть в сети у подножия маяка своего злейшего врага, мелкого вредителя и поганца Джаспера Доу. К его удивлению, разочарованию и гневу примешивалось разве что сожаление: какая жалость, что в сеть не попался также и раздражающий доктор. Но нет, вместо него компанию Джасперу Доу составлял какой-то смутно знакомый мальчишка – кажется, констебль видел его на Чемоданной площади…
Что ж, такого мистер Хоппер никак не ждал и еще неделю назад, возможно, даже свернул бы все свои планы, только чтобы лишний раз не встречаться с Джаспером Доу. Вот только откуда ему было знать, что все так обернется…
По правде, неделю назад он даже не был мистером Хоппером. Тогда во Фли попал вовсе не вокзальный констебль, а совсем на него не похожий Кенгуриан Бёрджес.
Кенгуриан Бёрджес, представительный мистер с усиками и большими планами, был собран, решителен и весьма целеустремлен. Бёрджеса вел поиск, и ничто не могло, как тогда казалось, выбить его из колеи. Неожиданные встречи в его (большие) планы не входили. Старым знакомым тут взяться было неоткуда, и подозрение вызывали лишь вездесущие, снующие по крышам чайки – они будто наблюдали за чужаком, пытались выяснить, что он задумал…
До северной части Фли Кенгуриан Бёрджес добрался не то чтобы быстро, но путь прошел незаметно, поскольку Бёрджес был занят тем, что вовсю репетировал роль. Со стороны этот высокий широкоплечий мужчина в котелке мог показаться сумасшедшим – он шел, уставившись прямо перед собой, постоянно бормотал себе под нос и время от времени заводил разговоры с невидимыми собеседниками. Мало было просто переодеться: манера речи – и Бёрджес это понимал – запросто могла его выдать. Будучи констеблем, он привык к тому, что в среде представителей закона называлось «Не жевать сопли» – то есть к лаконичности, прямоте, грубости и оскорблениям, заменявшим вежливые словечки. А сколько сугубо служебных выражений, образно говоря, въелось в его рот… На время от всего этого требовалось избавиться, а еще – и это было сложнее всего – добавить в речь сомнение: констебли всегда во всем уверены и знают все лучше прочих, остальные – нет…
Сперва дело шло со скрипом, но с приближением к побережью или, как его, отчего-то называют в городе, взморью, Кенгуриан Бёрджес уже неплохо натренировался в «болтовне» и почти даже не вставлял в свои реплики приказы и явное пренебрежение…
Бёрджес понял, что попал туда, куда планировал, когда разбитая брусчатка под ногами вдруг переросла в проложенный в слякоти дощатый настил. Именно такими дорожками здесь были вымощены улицы – они вели от пабов, куда ни за что не хочется заходить, к дверям домов, где жили личности, с которыми ни за что не стоит вести дел. Настилы заворачивали в темные лазы, шли по мостам, переброшенным через канавы, и тянулись к смутно проглядывавшим вдали причалам.
Моряцкие кварталы встретили Бёрджеса еще более густым, чем в остальном Фли, туманом. Они ему сразу не понравились: рядом было море, а от моря – это все знают – можно ожидать чего угодно. Море – подлое и коварное. Оно воняет солью, рыбой и попранными надеждами. Да и эти кривые улочки, глухие переулки и двухэтажные домишки с крышами, черепица которых напоминала чешую, не внушали никакого доверия. Из мглы доносился отдаленный рокот, переругивались упомянутые чайки, прогудел пароход. Но в самих кварталах, казалось, не было ни души.
Нет, уж привычная толкотня на вокзале казалась ему во стократ милее, но что поделать – отступать было поздно.
Нужное место Бёрджес нашел довольно легко – оно сильно выделялось среди прочих строений: в нем было на этаж больше, над входом горел фонарь, а еще на него указывала сколоченная из досок стрелка с намалеванной на ней белой краской надписью «Гостиница “Плакса”».
Вскоре он уже стоял у щербатой зеленой двери. Под фонарем на цепи покачивалась вывеска, на которой была изображена толстая рыбина, сидящая на хвосте, из ее глаз во все стороны «брызгали» слезы. Еще одна надпись «Плакса» обнаружилась тут же.
Кенгуриан Бёрджес фыркнул, сплюнул и, собравшись с духом, открыл дверь.
Встретили его негромкая музыка (какая-то заунывная мелодия, смешанная со скрипом снастей, ударами колокола и шумом волн) и гневный окрик:
– Я не потерплю храпа в своей гостинице, Пинсли!
Сидевшая на стуле за стойкой в глубине помещения полная женщина в буром с рыжими полосками платье, раскраснелась от возмущения. Ее пышная прическа в тон платью (те же бурые и рыжие полосы) колыхалась на голове.
– Да я не храпел, Берта! – ответил весьма помятого вида старик, похожий на груду лохмотьев. Очевидно, он только проснулся, но позу изменить не успел – так и завис, почти соскользнув со стула у погашенного камина.
– А то я не слышала! – продолжала возмущаться хозяйка гостиницы. – Еще раз всхрапнешь, чайка ты старая, вышвырну тебя на улицу! И не посмотрю, что ты с батюшкой моим дружбу водил!
Старик что-то обиженно забормотал, но больше возражать не решился и, опустив голову на грудь, снова заснул.
Бёрджес огляделся.
Вестибюль прибрежной гостиницы «Плакса» всем своим видом сообщал, что такие важные слова, как «вестибюль» здесь не уместны. Больше это место походило на какой-то притон и еще – на ящик: грубый дощатый пол, зеленоватые покрытые грязными пятнами стены и кованая люстра на цепи с пятью керосиновыми лампами, из которых горели только две. В камине висел закопченный чайник, а на столике рядом выстроилась батарея бутылок – там же в беспорядке лежали игральные карты. В воздухе висели ароматы, по которым у Бёрджеса в голове, как пасьянс, сложилось представление о здешних постояльцах: прогорклый дешевый табак, кислый эль, вонь немытых тел и впитавшийся в стены запах рыбы говорили о том, что типы это невзрачные, зависшие в одном шаге от того, чтобы пасть на дно. Их и упомянутое дно отделяло лишь наличие в кармане парочки фунтов – или сколько там стоил номер в этой дыре.