– Что?! – возмутилась Бланшуаза Третч. – В эту клоповью дыру во Фли? Ни за что! Меня ждет изумительный театр в Тремпл-Толл. Я говорю о «Трех Чулках»!
Бёрджес, который в этот момент приложился к кружке, поперхнулся, а мистер Пинсли фыркнул и шепнул ему:
– Да она же сцену проломит…
Шепот был настолько громким, что у стойки его услышали. Бланшуаза Третч презрительно проигнорировала, а мадам Бджиллинг, выглянув из-за нее, гневно воскликнула:
– Что ты там вякнул, Пинсли?!
– Ничего-ничего, Берта, – тут же стушевался старик.
– Вот и помалкивай! – Мадам Бджиллинг повернулась к новой постоялице. – Мадам, вы знаете, что «Три Чулка» – это кабаре?
– И что с того? – искренне недоумевая, спросила та.
– Кхм… ничего. Просто об этом заведении ходит не лучшая слава…
– Эта слава заметно улучшится, как только я начну там выступать!
– Как скажете, мадам. Номер 8 свободен. Все номера у нас одинаковые – два фунта в день. Завтрак, обед и ужин в стоимость не входят. За них еще три фунта – очень рекомендую: моя стряпня славится на всю Блошинь. Оплата принимается только в «пуговицах», никакой оплаты блестками или танцами.
– Что вы, дорогая! Это мне платят за танцы. Бенджамин, оплати номер!
Мадам Бджиллинг и глазом не повела, когда в груди автоматона открылась дверка, и из нее вылезла третья механическая рука. Главное – что в этой руке были пуговичные фунты, которые любую странность всегда чудесным образом превращают в нормальность, а их обладателей из чудаков делают вполне приятными личностями.
– Я покажу вам ваш номер, – сказала хозяйка гостиницы и направилась к лестнице. Постоялица и ее латунный слуга двинулись следом.
– На небосводе взошла новая звезда кабаре, – усмехнулся мистер Пинсли, когда они отдалились на достаточное расстояние. – Боюсь, эту мадам Третч ждет разочарование. Продолжим?..
…Что ж, пока что разочарование ждало лишь Кенгуриана Бёрджеса. У мистера Пинсли по поводу Няни ничего полезного выяснить не удалось. Тот видел ее пару раз, но ни как она вселялась, ни как выезжала из гостиницы, рассказать не мог: оба раза мадам Бджиллинг отправляла его в Кварталы с поручениями.
Сама же хозяйка гостиницы, как и прежде, была неприступной. Весь оставшийся день и вечер прошли, в понимании Бёрджеса, бессмысленно. Его досаду смогло немного скрасить лишь легкое опьянение от бутылочки «Меро-мер», на которую его раскрутил ушлый старикашка: «Карты требуют смазки, мистер Бёрджес, – чтобы партия склеилась, нужно ей подсобить…»
К огорчению Бёрджеса, подсобить пришлось не только партии, но и мадам Бджиллинг. Хозяйка гостиницы, видимо, считала, что такие большие сильные руки, как у него, не должны оставаться без дела, и решила использовать их по своему усмотрению. Ее совершенно не смущало, что Кенгуриан Бёрджес не ее работник, а постоялец, и едва ли не до самой ночи она гоняла его из одного угла гостиницы в другой. Он перетащил мешок угля из подвала в каморку, выволок из шестого номера здоровенный якорь, оставленный там прежним постояльцем, после чего, едва не лопнув от натуги, перенес его на задний двор. Потом привезли рыбу и осьминогов, и ему пришлось доставить целых четыре корзинки от рыбацкой дрезины до гостиничной кухни. Один осьминог по пути сбежал – и ловил его, конечно же, мистер Бёрджес – кто же еще? Затем мадам Бджиллинг вручила ему молоток и коробку гвоздей – вывеска покосилась, и требовалось ее перевесить. Справившись с заданием, он вернулся, а хозяйка гостиницы уже ждала его с черной щеткой на длинной ручке – один из дымоходов засорился. Пришлось лезть на крышу…
Мадам Бджиллинг все это время сидела за стойкой, под свою раздражающую музыку из граммофона читала книжку «Полтора разбитых сердца» и вовсю пользовалась столь удачной для нее безотказностью постояльца. А тот беспрекословно исполнял все ее прихоти, надеясь, что она смягчится и выдаст нужные ему сведения.
Не смягчилась. Единственное, что Бёрджес заработал, – это бесплатный ужин и похвалу: «Не перевелись еще работящие мистеры. Эх, была бы я чуточку моложе…»
В ожидании ужина, уставший и весьма раздосадованный, Кенгуриан Бёрджес отправился в свой номер, изо всех сил ломая и без того перетруженную голову на тему того, как подступиться к мадам Бджиллинг. Едва он успел зайти в комнату, как в дверь тут же раздался весьма настойчивый стук.
Ожидая, что это снова хозяйка гостиницы пришла что-то ему поручить, он открыл и недоуменно уставился на выбеленное пудрой лицо с обильно подведенными пурпурными тенями глазами и игривой мушкой над верхней губой.
– Чем могу помочь, э-э… мадам…
– Бланшуаза Третч. Вы еще услышите мое имя.
– Я его уже услышал. Так чем могу помочь, мадам Третч?
– Раз уж вы сами предложили, – с улыбкой сказала дама, – мне нужна ваша помощь. Вы ведь Кенгуриан Бёрджес?
– Кенгуриан… гм… Бёрджес, но я не работаю в гостинице, мэм, я…
– Это не займет много времени. Я хотела освежить номер вечерним морским бризом, но окно заклинило, и я надеялась, что такой сильный джентльмен, как вы, справится с непослушной задвижкой. Вы ведь не оставите хрупкую ранимую даму в ее затруднении? Конечно, не оставите!
Бёрджес вздохнул, и они направились в номер мадам. Сам незадачливый постоялец при этом пытался понять, какое отношение ранимость имеет к задвижкам на окнах. В итоге он пришел к выводу, что такое же, как и хрупкость – к этой даме. Сугубо вымышленное.
В номере его встретили: фиолетовое облако парфюма (Бёрджес закашлялся), открытые чемоданы и кофры (единственный закрытый футляр – довольно большой – вероятно, скрывал какой-то музыкальный инструмент, вроде виолонтубы), разбросанные повсюду платья, шляпки, веера и боа, одинокая тлеющая в фигурной пепельнице на тумбочке папиретка, бутылка вина и пара бокалов, видимо, извлеченных из какого-то чемодана (гостиница «Плакса» не выглядела местом, в котором водятся бокалы).
Все это было очень подозрительно, и тревогу Бёрджеса подкрепило то, что слуга-автоматон был выключен и стоял в углу, притворяясь предметом мебели.
Задвижка поддалась довольно легко. Открыв окно, Бёрджес обернулся и испуганно замер.
Мадам готовилась напасть! Она покачивалась на месте, в ее руках были оба едва ли не до краев наполненных бокала – когда она только успела открыть бутылку и перелить в них вино?!
Губы Бланшуазы Третч тронула плотоядная и невероятно порочная улыбка. Даже скрывавшегося под «плащом» инкогнито городского констебля пробрало.
– Мэ-эм…
– О, вы так легко справились с этой задвижкой, мистер Бёрджес, – сказала она томным голосом. – Уверена, вы и с другими задвижками справитесь с такой же легкостью. Если вы понимаете, о чем я.
Бёрджес уставился на нее с неподдельным ужасом: кажется, она имела в виду крючки и завязки корсета – хотя, может, у нее заклинил какой-то из чемоданов?
«Пусть это будет чемодан!» – пронеслось в голове, но это был никакой не чемодан.
Она сделала шаг, и Бёрджес отшатнулся.
– Мадам, я…
– Бланшуаза. Возможно, утром я позволю вам называть меня Бланш, если вы меня не разочаруете. Но у меня очень хорошие ожидания, мистер Бёрджес.
– Мэм, но я не собираюсь вас разочаровывать. – Она улыбнулась еще шире, и, осознав, что сказал что-то не то, Бёрджес поспешно добавил: – Как и очаровывать. У меня есть…
– Полно, мистер Бёрджес! Я видела, как вы на меня смотрели, когда я только появилась. Это уединенное место будто создано для легкого любовного романа с привкусом…
– Пыли? Ветер гонит пыль с моря, мэм. Лучше закрыть окно и… – Бёрджес оборвал себя и нахмурился. – Постойте, что вы сказали?
– Я видела, как вы на меня смотрели…
– Нет. Любовный роман! Шакара! И как я сразу не подумал! Благодарю, мэм! Мне срочно нужно поговорить с мадам Бджиллинг!
– Но… Как же?!
Бёрджес протиснулся мимо Бланшуазы Третч и торопливо направился к выходу из номера. Когда он закрыл за собой дверь, до него донесся звон разбитого бокала. За которым последовал второй такой же звон. Учитывая, что не раздалось ни всплеска, видимо, прежде, чем швырнуть бокалы на пол, огорченная мадам опустошила оба.
Но Бёрджес уже думал о другом. Кажется, он знал, как выманить нужные ему сведения…
…Кенгуриан Бёрджес, к своему счастью, был единственным ребенком в семье, но у некоего вокзального констебля была сестра. И сестра эта обожала дамские романы – еще больше она обожала прожуживать все уши брату, рассказывая о том, что называла «волнительными любовными перипетиями» со страниц этих романов. Его подобное всегда невероятно раздражало, но кто мог знать, что однажды любовные перипетии ему пригодится…
Спустившись на первый этаж, Бёрджес подошел к стойке и с ненавязчивым видом облокотился на нее, чуть задев при этом граммофон. Головка с иглой подпрыгнула, мелодия на миг прервалась, а потом продолжилась, но с другого места.
– Ужин еще не готов, мистер Бёрджес, – сказала мадам Бджиллинг.
– Я не из-за ужина, мэм. Я к вам по делу… Э-э… гм… в смысле, шакара. Мэм, я был не совсем откровенен. Мисс, которую я ищу…
– Ни слова больше! Я ведь уже сказала: я не выдаю своих постояльцев. Особенно, когда речь идет о даме. Вы мне нравитесь, мистер Бёрджес, но кто знает, что у вас на уме.
– Не горячитесь, мадам Бджиллинг. Позвольте мне договорить. Помните, я сказал, что у меня интерес к этой мисс самый прозаический? Так вот, на деле он вполне лирический. Я бы даже сказал, что романтический. Или и вовсе трагический.
Хозяйка гостиницы округлила глаза.
– Это еще как понимать?
– Шакара.
– Понятнее не стало.
– Я расскажу вам всю правду, мадам Бджиллинг, и надеюсь, в вашем сердце отыщется хоть немного сочувствия. Мисс, которую я ищу, мэм, она моя…
– Кто?
– Возлюбленная, – сказал Бёрджес, и заговорил быстро-быстро, словно побежал по ниточке, ведущей в один из сестриных гадких романов: – Ее зовут Гилли, но представилась вам она, вероятно, иначе. Мы с Гилли собирались обвенчаться, и я пришел к ее отцу, жестокому корабельщику, просить благословения, но тот рассмеялся – старик сказал, что ни за что не позволит нам быть вместе и что подыскал ей куда более выгодную партию, чем я. Меня выгнали, а Гилли заперли в комнате и начали готовить к свадьбе. Каков был мой ужас, когда я узнал, что мою возлюбленную хотели выдать замуж за некоего… м-м-м… крайне отвратительного доктора. Он в душе дряхлый старик, от него не дождешься ни доброго слова, ни даже взгляда. Мрачный как тень, весь город его ненавидит – даже флики! И не зря: черствее человека вы бы не нашли во всем Габене – можете не верить, но он никогда не улыбается. Связать с ним свою жизнь было бы худшей судьбой. Разумеется, я не мог подобного допустить. Накануне свадьбы мне удалось вызволить Гилли, и мы сбежали – сели на ночной поезд и скрылись. За нами пустили погоню, но мне удалось отбиться от всех, кто пытался вернуть мою возлюбленную в ее клетку. Мы уехали очень далеко, запутали следы и взяли вымышленные имена. Прошло три месяца, мы были вместе, но, к сожалению, наше счастье не было долгим – случилось трагичное.